Нам не по пути, жизнь

Дорогой Рон, Извини за прошлый раз – я не хотел срываться на тебе и Гермионе, просто с ремонтом все пошло наперекосяк, и я почти каждый день на нервах. Если ты не против, я бы хотел встретиться с тобой и Гермионой на днях. Гарри. Вот такое письмо я написал Рону и похожее – Гермионе. Оба они, конечно, состояли изо лжи: ремонт тут был совсем ни при чем. К тому же, какой идиот занимается им на протяжении практически полугода? Я забросил его еще тогда, в августе, и возвращаться к нему не собираюсь. Мне это уже не надо. Конечно, Рон и Гермиона не дураки и, наверное, давно уже заметили, что ничего у меня в доме не меняется, но спасибо им, что держат свои комментарии при себе. Я бы просто ничего не смог придумать в свое оправдание. Кажется, порой я начинаю врать самому себе. Через неделю Рождество, и мне бы не хотелось, чтобы друзья встретили праздник, будучи на меня в обиде. У меня нет никакого желания что-либо праздновать, и дело тут не только в моем состоянии, которое, кажется, с каждым днем становится все хуже и хуже. В последние дни все чаще замечаю за собой, что жалею о том, что не сделал, – и это не просто ностальгия. Это приносит реальные мучения. Порой корю себя за то, что тогда плюнул на все и отказался от лечения. Если не хотел травиться зельями, мог бы послать все к черту и просто лечь в обычную маггловскую больницу, пить обычные маггловские таблетки – это бы хоть как-то облегчило мою участь. Не смог, не успел, не сделал, теперь бесполезно – каждый день крутится в моей голове подобно заевшей пластинке. Достало. Сколько можно бегать, Гарри? От смерти? Да плевать. От себя. Признайся – ты боишься до чертиков. Тебе страшно настолько, что ты хочешь скакать по углам и орать, только сам не зная, к чему все это. Знаете, как волчий плач на луну – воешь и воешь, но не понимаешь, для чего. Только чувствуешь в то же время, как что-то, словно пузырьки в лимонаде, поднимается наверх, оставляя после себя чувство странного удовлетворения. Не объяснить, не понять, но знаешь одно – от этого тебе становится легче. Вот и я так же представляю себя волком, у которого остались только одиночество и его заунывный плач. И немного жалости к себе. Пожалуй, пора это прекращать. Четыре месяца беспробудной депрессии – да ты, парень, как-никак сдался! А еще героем называют… Слабак. С презрением. Теперь уже без жалости. * * * Дорогой Гарри, К сожалению, мы не можем в ближайшее время прийти к тебе – помогаем Молли с украшением дома и приготовлением. Если хочешь, можешь присоединиться к нам. Мы очень надеемся, что у тебя все в порядке, и ни в коем случае не обижаемся. Поэтому Рождество ты будешь праздновать с нами в «Норе» - и никакие отговорки тебе не помогут! Мы придем за тобой, и тогда ты точно не отвертишься! Рон и Гермиона. Это послание я получил от друзей на следующий день. Невероятно, наверное, но это письмо для меня и стало своеобразным рождественским подарком – и подумать бы не мог раньше, что у меня появится праздничное настроение. Как будто я снова стал одиннадцатилетним Гарри, который ждет подарков и чудес от Рождества. Может быть, дело и не в письме – может, дело во мне, но сейчас это уже неважно. Я улыбаюсь и, подхватывая куртку, выхожу из дома. Ведь у меня до сих пор нет ни для кого подарков. ― Кикимер! ― зову я эльфа, и тот через секунду появляется с громким хлопком. ― Я сейчас уйду на некоторое время, но хочу, чтобы ты к моему приходу достал все рождественские игрушки, которые есть в этом доме. Пора сменить траурные цвета на что-то более яркое. * * * ― Гарри, дорогой, проходи! ― миссис Уизли встречает меня с порога, солнечно улыбаясь. В эту же секунду ощущение того, что я совершаю ошибку, полностью исчезает. ― Здравствуйте, миссис Уизли, ― я улыбаюсь в ответ и, обняв женщину, протягиваю ей сверток с подарком. ― Гарри, не нужно было! ― смущается она, но подарок все-таки берет. ― А я потом, после праздничного ужина… ― проговорив это, Молли спешит на кухню. Я только успеваю снять верхнюю одежду, как кто-то с длинными рыжими волосами кидается мне на шею, и я не вижу ничего, кроме этой огненной кутерьмы. Джинни. ― Гарри! ― радостно кричит она, повиснув на мне. Я крепко обнимаю Джинни в ответ. ― Ты почему не отвечал мне последнее время? Я волновалась! Написала Рону, но он ничего толком и не ответил, ты… Я прерываю этот словесный поток, заткнув рот Джинни поцелуем. У меня нет ответов на твои вопросы. Точнее, есть, но тебе они не понравятся… Отстранившись, я беру Джинни за руку и веду в комнату – глаза моей девушки светятся счастьем. Я тоже счастлив, родная. В комнате меня радостно приветствуют все члены семьи и Гермиона. Глядя на всех них, я понимаю, каким трусом и дураком я был. Почти весь отведенный мне срок просидел дома, ни с кем не общаясь… Нет, конечно, я не стал затворником – встречался с друзьями, с бывшими одноклассниками, даже ездил на Чемпионат по квиддичу, но, честно себе признаюсь, что должного удовольствия не получал от этого – все время темной тучей надо мной висела надвигающаяся смерть, и поэтому я разучился видеть солнце. Это и называется – сдался. Вот если бы я понял это раньше, то радости от жизни было бы больше… Нет, нельзя сейчас об этом думать. К тому же, я заметил, что когда размышляю о будущем, то моя головная боль словно усиливается. Раздав всем свои подарки и получив свои, мы садимся за стол, весело болтая о разных мелочах. Атмосфера уюта и праздника наполнила собой весь дом, и я с радостью позволяю ей укутать меня. Почему-то только вот сейчас, сидя в кругу близких мне людей, понимаю, что я такой же, как и они, а придуманная мной линия, которую я осознанно провел между собой и ними, просто мираж. Тот самый мираж, который полностью завладел мной. Я ведь так же могу радоваться оставшейся жизни, а не сидеть в темном углу и выть. Ха, если бы знал, что все будет так запущено, - обратился бы к маггловскому психологу. Как там у них? Душевно поговорить или, на крайний случай, завести дневник – бумага все вытерпит. А я… Впрочем, чего теперь слезы лить? Но все же, когда я смотрю на их лица, светящиеся весельем, слушаю их смех, грусть не может пройти мимо меня – сейчас я бы все отдал ради того, чтобы хоть еще разочек провести такое же вот Рождество в кругу своей… семьи. Но торговаться здесь бессмысленно. ― Гарри, а ты готовишься поступать в Аврорат? ― спрашивает меня мистер Уизли, и я выныриваю из своих мыслей. ― Да, мистер Уизли, ― я улыбаюсь, хотя вот сейчас моя улыбка ненастоящая. ― В этом году решил повременить – разобраться с домом и все такое. Чтобы учебе ничто не мешало. Я слышу смешок Гермионы. ― Да, Гермиона, представь себе, ― отвечаю я, и мы все смеемся. Остаток вечера проходит в непринужденной обстановке – больше никто меня не спрашивает на щекотливые темы, и я просто сижу, под столом сжимая теплую ладошку Джинни, и чувствую, словно огромный кулак наконец-то перестает стискивать мою душу. Я наконец-то могу вздохнуть свободно. Перед смертью не надышишься, говорят? Это мы еще посмотрим. * * * Черт. Черт-черт-черт. Похоже, опять началось. Последние две недели боль пульсирует в голове каждый день, иногда уменьшаясь, а иногда просто пытая меня. Смешно. Как теперь можно показаться кому-то на глаза, не вызвав ни малейших подозрений? Рождество, Новый год и последующие две недели за этим теперь кажутся какой-то далекой-предалекой сказкой. Я хотел забыться – и я это сделал. Просто жил. Часами гулял с Джинни по заснеженным аллеям, играл в снежки с Роном и Гермионой, как впавший в детство мальчик, помогал Джорджу в его магазине… В общем, делал все то, что должен был делать. Но теперь часто мне снова приходится сидеть взаперти, потому что в любой момент может вернуться мой персональный Ад, и тогда уже я точно не смогу найти никакого объяснения для тех, кто хочет его найти. С усилием поднявшись на ноги, я плетусь на кухню за стаканом холодной воды, чтобы запить таблетки. Они мне уже не помогают, но я продолжаю их принимать. Сам не знаю, зачем. Но маггловские наркотики мне категорически не нужны. С трудом доковыляв до кухни, я трясущейся рукой достаю стакан, наливаю воды и, закинув в рот таблетку, запиваю ее. Наверное, со стороны я похож на пьяницу, который страдает похмельем. Черт, и почему так плохо? Негромкий стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Я сжимаю виски руками и пытаюсь прекратить мельтешение комнаты перед глазами. Может, притвориться, что меня нет дома? Я сейчас не в самом лучшем виде, мягко говоря, и никакие скрывающие чары мне не помогут в том, чтобы я перестал быть похожим на ходячего трупа. Стук в дверь повторяется, становясь более настойчивым, и я ругаюсь сквозь зубы. Мерлин, оставьте меня в покое! В буквальном смысле почти оторвавшись от стола, на который я опирался, я делаю несколько шагов вперед, но в следующий миг чувствую, что со всей скорости несусь куда-то вниз, падаю в пропасть, у которой нет конца… Прихожу в себя уже на диване, укрытый одеялом. Голова нещадно болит, так, что даже больно сглотнуть. ― Вот, мистер Поттер, выпейте, ― в ушах звенит, поэтому я не могу определить, чей это голос. В следующую секунду я ощущаю прохладное стекло на губах и делаю жадный глоток. Дымка перед глазами постепенно рассеивается, и я встречаюсь взглядом с обеспокоенной директрисой. ― Профессор МакГонагалл? ― выходит слишком тихо и хрипло, но пока голос мне не подчиняется. ― Тихо, тихо, ― почему-то шепотом произносит она и поправляет одеяло. ― Как ты себя чувствуешь? «Как слизняк», хочется ответить мне, но вслух говорю: ― Нормально. МакГонагалл горько улыбается, качая головой: знает же, что я вру. После двух минут молчания до меня доходит, что вроде бы МакГонагалл у меня не прописывалась. ― Профессор? Вам, наверное… Та словно уже знает, что я хочу сказать, и опять качает головой. ― Нет, мне ничего не надо. Я просто… ― она внезапно замолкает, а я чувствую, как что-то теплое разливается у меня внутри. Она, конечно, и могла бы раньше прийти, проведать меня, но, в конце концов, она директриса, у нее свои дела, да я и сам ясно дал понять, чтобы все меня оставили в покое. Но… приятно знать, что ей не все равно. В этот самый миг мне сильно хочется обнять эту женщину, поблагодарить за все, что она сделала для меня. В этот самый миг страх исчезает навсегда и бесследно. Но я просто улыбаюсь, надеясь, что она поймет. К вечеру мне становится намного лучше. Директриса все еще у меня в доме, и на мое робкое замечание о том, что она может идти, та ответила категоричным «нет». В этот день я могу забыться, может, это и немного эгоистично. Просто я чувствую заботу, о существовании которой почти и забыл, и мне хочется, чтобы это ощущение длилось бесконечно. МакГонагалл ведет себя, словно является моей мамой – она приготовила мне обед, буквально силком заставила поесть, а когда меня еще раз накрыл приступ, она просто сидела рядом и сжимала мою руку. Как будто бы хотела забрать свою боль себе. Это смущало, но в то же время… Мы разговаривали о всяких разных вещах, не как учитель и ученик, а просто… ну, как равные. Поэтому когда наступил глубокий вечер и МакГонагалл пора было уходить, я почувствовал острый укол сожаления. Но внешне ничем этого не показал. Перед самой дверью, когда МакГонагалл надевает верхнюю одежду, я подхожу к ней и обнимаю. Пусть знает, напоследок. Директриса неловко сжимает мои плечи в ответ, а я тихонько улыбаюсь ей в плечо. ― Гарри, ― она уже шагнула за порог, и сейчас стоит, придерживая дверь. ― Я знаю, что ты не хочешь волновать друзей, но… ― МакГонагалл выдерживает паузу. ― На твоем месте я бы рассказала все мистеру Уизли и мисс Грейнджер. Ведь слишком сложно бороться самому, в одиночку. Я в ответ лишь сжимаю губы. Директриса задерживает на мне взгляд лишнюю секунду, затем, повернувшись, уходит. Вряд ли я еще когда-нибудь ее увижу. Может, она и готова навещать меня, быть рядом до конца, но я просто не хочу, чтобы она видела, как угасает «Великий Гарри Поттер». Как бы глупо это ни звучало, пусть я останусь в ее памяти не сломленным и умирающим человеком, а ее учеником, любящим нарушать правила и не очень хорошо знающим трансфигурацию. Так будет проще для нас обоих. Через пару дней я ей напишу письмо… Медленно сползаю по двери и снова слушаю навалившуюся тишину. Может, МакГонагалл и права… Может, действительно можно хоть на последнее время забыть про геройство и показной пофигизм. Ведь нет ничего страшного в том, чтобы, сломав свои принципы, просто принять последнюю помощь от друзей?