***
На другом конце города, в маленькой кухне сидит человек. Опустошённость. Темнота. Отсутствие смысла. Костяшки правой руки размозжены и покрыты запечённой кровью. Он не просит помощи и не хочет больше никого спасать. Страшно, больно. Нет, просто страшно больно. Он всё ещё где-то в глубине души ждёт её, но она больше не придёт. Он не думает о том, что рано или поздно соседи вызовут полицию, начнётся долгое разбирательство, в котором он будет главным подозреваемым и за отсутствием состава преступления его отпустят домой. Он будет неподвижно сидеть, отказывая себе в еде и каком-либо общении, перечитывать её книги, учебники и ежедневник, стеклянными глазами, в которых не осталось слёз. Он уже не может думать. Только чувствует, словно он весь — рецептор, улавливающий следы её присутствия. Ничего не осталось — ни звонкого смеха, ни острых выступающих косточек таза, ни глубоких печальных глаз и неправильных слов, только перед его глазами до сих пор встают многочисленные шрамы и кровоподтёки, которые она мастерски скрывала. Он знал, что ничего не выйдет. Знал заранее и врал себе, как умел. Телефонный звонок. «Не хочу, Элина, я всё ещё не готов, » — отвечает он фотографии, высвечиваемой на дисплее побитого телефона. Неделю назад всё было иначе.***
Фред решил оставить сестру и незваного гостя наедине — он был сыт по горло увлекательными размышлениями о случившемся. Если бы можно было провалиться сквозь землю, он бы, наверное, так и поступил, по крайней мере именно в эту минуту ему казалось, что лучше было бы не видеть Стига, который был ему одновременно и симпатичен, и омерзителен. Наблюдать его в своей квартире снова, довольно пьющим чай с видом, что ничего необычайного и не произошло, было уже само по себе как-то противно и оскорбительно, но Фред натянул маску любезности и старался не портить настроение сестре, которая и без того была на грани нервного срыва. Странное дело — прошёл уже час, а Мари всё ещё не пришла. «Даже если она шла пешком, то уже минут двадцать тому назад, она должна была оказаться на месте. Может быть, она заблудилась?» — напряжение нарастало, а вместе с тем и тянущее ощущение беспокойства — «Как можно потеряться в таком маленьком городе? Даже если бы она всё перепутала и отправилась в Нымме, то она быстро вернулась бы назад на автобусе. — Фред, всё нормально? Ты выглядишь так себе. — Да, я в порядке. Отлучусь ненадолго. Хорошего дня! — Эй, ты куда? — Я… — он осёкся, — да, неважно. Просто прогуляюсь. На улице уже практически не было снега. Заледенелые комочки ютились по краям газонов, и где-то посреди коричневого и белого, проступало зелёное — первые весенние травы. Солнце ослепляло своей яркостью, и сильный солёный ветер с моря только подчёркивал эту свежесть. В такую погоду трудно быть или казаться несчастным — слишком много солнца, но кое-кто упорно сопротивлялся и прогуливался вдоль Нарвского шоссе с кислой миной. В кармане что-то завибрировало. Фред судорожно сжал в руке телефон с такой силой, что последний захотел выскользнуть и полетел прямиком на асфальт. — Чёрт! — экран в целом уцелел, но полоски посреди матрицы говорили о том, что это ненадолго. Фред набрал Мари и спокойно (несмотря на то, что его колотило изнутри) — Ну, и где же ты? — Фред, у меня проблемы. Я в полиции, и мне нечем заплатить штраф… Забери <…> Связь прервалась, и Фред не успел спросить, в каком участке она находится. Он попытался перезвонить, но аппарат абонента был, судя по всему, выключен. „Что за дурацкая привычка — попадать в истории?“ — подумал Фред и направился в банк, чтобы оплатить штраф за Мари. „Наверняка её отпустят, вряд ли что-то пойдёт не так. И к тому же удивительно, что из-за 30 евро её потащили в полицию“. Последняя мысль посеяла тревогу, но Фред попытался не поддаться. Он сжал пружину внутри себя и отправился домой, ведь она знает, как его найти. Вернувшись домой, он увидел недопитый чай на столе, открытую сахарницу и неразобранные пакеты. Всё это в некоторой мере раздражало, но он терпел и ждал. Из комнаты по соседству показалась Элина. — Я уберу, Фред. Всё в порядке. — Как скажешь. Где Стиг? — Он уже ушёл, — сказала она с горечью. Фред видел, как она попыталась скрыть это чувство. — Хочешь поговорить? — Нет, не хочу. В последнее время разговоры в этой семье не клеились.***
< Вечером Мари покинула полицейский участок. Вместо того, чтобы отправиться к Фреду, она решила прогуляться и вернуться домой. Тучи изрезали небо, фиолетовые гребни растянулись до самого горизонта. „Завтра будет ветрено, “ — Мари вздохнула, — „Еще один бессмысленный день подошёл к концу“. Обычно Пирита кишит людьми. Сюда приезжают семьи на отдых, туристы и все те, кто неравнодушен к морю. Можно сидеть на белом песке и бросать камушки в воду, кататься на лодке или гулять среди сосен. Но сегодня было зловеще-тихо. Мари услышала плеск. Будто кто-то прыгнул с пирса в воду. Что-то увлекло её, и она пошла на звук. Круги на воде и мельтешение под водой. Человек? Она прыгнула за ним. Ледяная вода обожгла её тело, она почувствовала, что её телом постепенно овладевает бесчувствие. Она ничего не видела и лишь болтала руками и ногами, пытаясь нащупать что-нибудь в кромешной тьме. Счёт пошёл на секунды. Ей показалось, что в её действиях нет никакого смысла, но она продолжала опускаться на глубину и, наконец, она зацепилась за руку, которая порядком окоченела. Потащив за собой тело, она поднималась выше, переставая ощущать что-либо. „Как глупо, “ — ей хотелось отпустить тяжёлый груз, но она упорно выталкивала себя наружу. Не находя сил забраться на пирс, она подплыла к берегу и тяжело дыша выползла из воды. Брюки на коленях были разодраны, руки посинели, но она вытащила наружу утопленника. Он лежал лицом в песке. Она не спрашивала себя, что должна делать. Перекинув тяжёлое тело через колено, она хлестала его по спине окоченевшими руками около минуты. Потом сбросила на землю и ужаснулась. Он дышал. Дышал прерывисто и шумно. Она ненавидела его. „Как так можно?“ — думала она о том, кого спасает не в первый раз. Она сбросила свою куртку, отжала и принялась растирать его посиневшие конечности и бить по лицу. „Идиот, чёртов идиот!“ Выбившись из сил, она присела на песок и съёжилась. Слёзы застилали глаза. Она не могла остановить этот поток. Боль пронзила её целиком. Она знала, чем закончится эта история. Обшарив карманы, она обнаружила с радостью, что спасение в паре кварталов отсюда. „Только такой конченый идиот, как ты, мог пойти топиться с ключами и документами. Самоуверенный тупица, “ — водрузив полунеподвижное тело на себя, обхватив его руки перед собой, она постепенно отправилась в Кадриорг. „Если кто-нибудь это увидит, будет много шума, “ — думала она и сожалела, что в очередной раз оказалась втянутой в водоворот, из которого не выбраться.***
„А здесь теплее, чем я думала!“ Она стянула мокрые тряпки, сбросила обувь в прихожей, оставила тело лежать, сама отправилась в ванную. Из прихожей послышался сильный кашель и рвота. Мари искала тёплые вещи и одеяла и, когда наконец всё это было собрано, она забежала на кухню и стала один за другим открывать шкафчики, ища преднизолон. „У тебя его не может не быть! Скажи, где все лекарства?“ Не дождавшись ответа, она побежала в спальню, распотрошила шкаф и нашла аптечку. „Меня посадят. И вышвырнут к чёрту отсюда. Спасибо тебе“ Вколов преднизолон, она оттащила ненавистного утопленника на диван и обложила его одеялами и тёплыми свитерами. Отёка лёгких чудом удалось избежать, но давление было всё ещё очень низким, Мари прощупывала пульсации на руке и старалась уловить хоть какие-то изменения. „Диуретики, глюкоза…“ — Не надо было меня спасать, — послышался полухрип. Это было очень больно. Мари съёжилась и подошла ближе. — Я всё равно найду способ умереть. Хватит мне мешать! — Тебе очень больно. Ты не хочешь жить — она знала, как разговаривать с самоубийцами. И всё-таки ей было совершенно не по себе — Да, больно. И нет никакого смысла, — продолжил он. — Я понимаю тебя, — говорила она спокойно и холодно, словно каждый день говорит это сотне человек. — Нет, не понимаешь. И не поймёшь, — он отвернулся, поймав её на лжи Повисло тяжёлое молчание. — Скажи, зачем всё это тебе нужно? Возиться со всякими жалкими людьми, делать то, о чём тебя не просят. В кого-то верить, давать советы. Почему нельзя просто пройти мимо? Сказать, что это тебя не касается и отвернуться? — Моя жизнь настолько же бессмысленна, насколько и твоя. Сама по себе она вряд ли что-нибудь значит, но в связке с такими идиотами как ты, она имеет смысл. Она сказала страшные слова. Оказавшись беззащитной, уязвимой, она ощутила что-то новое и странное. Не нужно было прятаться, врать и скрывать что бы то ни было. — Обними меня? Это прозвучало неожиданно. Как просьба брошенного ребёнка. Она повернулась и посмотрела ему в глаза. — Мне очень страшно. Пожалуйста, не уходи. Его руки всё ещё были очень холодными, но сквозь лихорадку она не чувствовала холода. Впрочем, ей ничего не стоило просто его обнять. — Что же случилось? — Я потерял её. И себя, — он закашлялся и остановился. — Стиг, есть в доме алкоголь? — Да, — продолжая громко кашлять, он указал на кухню — Придётся, иначе ничего не получится… Будем пить на брудершафт и в худшем случае — умрём вместе. Да, мешать с преднизолоном алкоголь, конечно, — не лучшая идея. Но ты же и так умирать собрался, какая тебе разница. Мари направилась на кухню, оставляя мокрые следы на ковролине. В холодильнике стояла непочатая бутылка виски. — Только 1 глоток! Terviseks! — Terviseks! — Эй-эй, полегче там! Клокочущий кашель прекратился. Мари повеселела. — Тебе бы в больницу. Но туда мы не поедем. Я хочу отогреться и поесть. По твоей милости я наглоталась воды и мне не менее тошно, чем тебе. Пара таблеток парацетамола и алкоголь раззадорили боль в печени. Она села на краю дивана и обняла руками живот, будто это может помочь боли уйти. — Больно? — её удивил этот вопрос. Он ведь никогда не замечал ничего, кроме собственной боли и собственных страданий. По крайней мере, он ей казался жутким эгоистом. — Я могу что-нибудь сделать для тебя? Она повернулась и посмотрела на него в упор. „Позаботься о себе. Да, пожалуй. Этого будет достаточно“ Снова пусто. Снова больно. Она почувствовала тёплое дыхание на своём плече. — Я не должен был. Прости. — Прости? Это уже не имеет значения, ты ведь всё испортил. — Вдруг нет? — Разве врач не говорил тебе — не переохлаждаться, не испытывать стресс, пить таблетки? Что ты сделал из всего этого? Бессмысленное упрямство, граничащее с … Она не успела договорить. Он просто варварски прикрыл ей рот ладонью, отчего её большие глаза округлились в удивлении ещё сильнее. — Мне надоела борьба с мельницами. Жизнь пролетает мгновенно, а я лишь оглядываюсь назад, пытаясь поступить лучше, чем „тогда“, и выходит… Ты видишь, что, — он всё ещё был слаб и простые слова давались ему невероятно тяжело. — Когда-нибудь всё закончится, шум вокруг тебя утихнет, и наконец наступит тишина. Она будет настолько пронзительной, что ты начнёшь метаться, пытаясь вновь создать шум, но ничего не выйдет — это то, с чем тебе придётся смириться и жить. Сколько дней уже прошло, и сколько пройдёт ещё? Не пытайся заполнять пустоту, позволь ей поглотить тебя, и посмотри на другую сторону жизни, отличную от той, к которой ты привык. Спроси себя: что дальше? И ответ придёт, » — сказала Мари и умолкла. Это всё, что она хотела ему сказать, это всё, что она могла позволить себе произнести, не чувствуя боль. — Я создаю много шума? — Да, из-за него не слышно настоящих слов. — Не могу молчать. — Так скажи это уже наконец! — Я не могу. — Стыдно? Стыдно перед Элиной, Фредом? А что если не будет больше шанса? Стыдно быть слабым? Признательным? Уязвимым? Вдруг опять отвергнут, не поймут, не примут? Ты боишься этого больше смерти. Ты перешёл эту черту. Просто найди эти слова в себе. — Мне кажется, у меня нет никаких чувств. Я просто придумываю повод переживать то, чего мне не хватает, заполняю пустоту, но я не могу никому раскрыться. Я чувствую себя таким пустым. Всё пройдёт — признание, слава, известность. С чем останусь я один на один? — У тебя есть ты. Нельзя заставить кого-то сделать тебя счастливым. Только ты сам можешь найти в себе смелость быть ответственным за свою жизнь. Но тебя это страшит, ты стремишься избавиться от ответственности, в результате всё вокруг рассыпается. Твоя бывшая попросила меня приглядеть за тобой. Великодушно с её стороны, но… — Дело в чём-то другом? Не можешь простить Фреда? Поэтому… — Нет. Меня влечёт к тебе с той силой, с какой тебя — к собственной смерти. И Фред не при чём. Просто мне не нужно его спасать. Он справится со всем, он уже справился. И он будет ненавидеть тебя больше всех на свете, если ты ошибёшься. И он ошибся.***
Губы горят. Она смотрит на красный отблеск светофора, бегущий по проводам.