Bloody Diary

Я чувствую его сильную руку, сжимающую мою шею. Он тянет меня вниз, к краю ванной, в ледяную, дарящую смерть воду. Я знаю, что это он, Гарри. Я просто знаю это. Хватаю ртом последний глоток воздуха, прежде чем он, матерясь, опускает меня все ниже под воду. Кажется, мой лоб касается дна ванны. Я не слышу ничего, кроме своих собственных жалких попыток освободиться. Ничего. Я умираю.

***

Я просыпаюсь в холодном поту, с простыней, прилипшей к моему телу. В комнате темнота, лишь блеклый свет луны озаряет то, чего я так боюсь — чертов дневник. Он пролежал здесь всю ночь, на краю дивана, куда я положила его тем же вечером. Что-то заставило меня не выкидывать его, рука просто не поднялась, а пальцы онемели и не дали мне выпустить красный переплет. Мне страшно, от этого кошмара мое тело все еще дрожит, а пульс стучит с такой силой, что заглушает шум ночного Лондона. Но все же я тянусь к книге, нервно сглатывая, и уже без усилий открываю ее. На первой странице все еще красуются его глаза. Я провожу дрожащими пальцами по чернилам, словно пытаясь почувствовать тепло того человека, кто изображен. Гарри. Человек ли он? Сквозь страницу просвечивают слова, что странно, ведь каких-то пару часов назад и не было. Мне страшно. Уже в который раз за эту ночь. Переворачиваю листок и утыкаюсь в целую страницу тщательно исписанного текста. Мелкий почерк разобрать очень сложно, но с каждым словом мне становится легче. И страшнее. «14 сентября 1867 год. Сегодня я наконец смог посмотреть ей в глаза. В ее стеклянные, уже мертвые, некогда голубые глаза. Она умерла. Нет, это я убил ее. На моих пальцах все еще ощущение ее крови, липкой, густой, теплой. Я в сотый раз за день мою руки, но ничего не помогает. Я все еще чувствую ее. Мне кажется, нужно рассказать об этом. Как только слова будут на бумаге, как только они приобретут видимую форму, мне станет понятно, что я и правда это сделал. Это не будет моим наваждением. Ее звали Кристин, ей было семнадцать лет. Длинные светлые волосы, вечно собранные в пучок, голубые глаза и тонкая талия — она была идеалом. Моим мертвым идеалом. Когда я встретил ее, мне стало страшно. Я сразу понял, что убью ее: по ее трогательным движениям руки, когда она пропускала пальцы сквозь мои волосы; по ее взгляду, когда она смотрела мне прямо в душу, словно давая разрешение на убийство; по ее стонам, срывавшихся с губ, когда мы занимались любовью. Любовью. Я любил ее? Не ее, смерть в ее глазах. Она отдалась мне без вопросов, хотя ей еще не было восемнадцати. Она и не выглядела на этот возраст, она и не чувствовала себя ребенком. Ее тело ждало меня. Эти теплые объятья, эти влажные дрожащие губы и пальцы, вечно ищущие в моем теле подтверждение ее мыслей. Она любила меня, а я давал ей веру в то, что я люблю ее. Кристин. Она позволяла мне делать с ней то, что я хотел. Иметь ее во всех мыслимых позах, хотя она сама от этого получала не меньшее наслаждение, целовать ее, ублажать ее пальцами. В этом ведь не было ничего такого, правда? Она любила меня, и мы занимались любовью так, как я хотел, так, как в тайне желала она. Было одно „но“. Я встретил Кристин на церковной воскресной службе, когда мой отец читал проповедь с высокой кафедры, а она невинными голубыми глазами смотрела на него. В тот же миг я представил как ее пухлые губы сжимаются вокруг моего члена. Тут же я вспомнил, почему мы переехали две недели назад в эту деревню. Она не была первой. Она была далеко не первой. Не знаю, что привлекает меня в таких, как она. Девственность, длинные юбки до пола и закрытые одежды или то, что именно эти три вещи родители опекают больше всего. Отец называл меня дьяволом во плоти, но не мог отказаться от меня. Он видел, что бывает с теми, кто мешает мне. Он видел, как сгорали эти девушки, пытаясь мне отказать. Кристин. Я соблазнил ее в тот же вечер, когда подкрался к дому ее отца, когда буквально выкрал ее. Мне хотелось сделать это на кровати ее родителей, но она лишь со смехом обхватила меня ногами за талию и сказала, что не хочет думать о них, пока я буду трахать ее. Она сама виновата. Наша связь продолжалась пока она не забеременела. То есть, забеременела она с первого раза, когда мы занимались сексом под светом невинных звезд, когда с ее губ впервые слетели стоны оргазма, когда мои губы почувствовали вкус греха на ее губах. А потом я убил ее. Мне слишком нравилось выражение ее лица, когда я доводил ее до пика, поэтому после еще одной ночи любви, через три месяца после нашего первого раза, я решил, что сегодня все закончу. Наверное, она это чувствовала. Наверное, она поняла, что я решился на что-то, ведь в этот раз хватка ее бедер вокруг моего торса была сильнее, страстнее, сексуальнее. Она шептала мне на ухо разные пошлости, от которых мой член проникал в нее еще глубже, от которых мое сердце колотилось, а темная сторона моей души пылала от радости и желания. В ту ночь я открылся ей. Когда она закинула голову назад, стоная мое имя, цепляясь пальцами за мои голые плечи, я закрыл глаза, давая исчезнуть зеленым зрачкам, возвращая на их место настоящую сущнось. Кристин открыла глаза, и чуть было не вскрикнула. Я чувствовал, как она пытается вырваться, но я прижал ее к стене, не давая сбежать. — Смотри на меня, — мой голос больше походил на шипение, и я увидел в ее глазах страх. Нет. Мне он не нужен сейчас. — Это я. Настоящий я. И я все еще хочу тебя. Мой яд, яд дьявола, яд страха и смерти проник в ее тело. Она закрыла глаза, откидывая голову назад, выгибая свою спинку, с ее губ срывались громкие стоны. Она не замечала моего погнившего лица, моих черных глаз, моих длинных ногтей и моей нечеловеческой силы, которая заставляла ее отдавать мне всю себя. Когда она кончила, когда с ее губ в последний раз слетело мое имя, я убил ее. Я смотрел на ее тело, лежащее на полу, и я думал о том, кто я на самом деле. Дьявол, забирающим таким страшным способом невинные души. Они были невинными, пока не встретили меня, они были невинными, пока мои грешные губы не поцеловали их. Я и есть дьявол. Я и есть грех.»

***

Я уснула в ту ночь, несмотря на то, что мне хотелось сбежать из квартиры, выбросив эту страшную вещь. Когда я проснулась, дневник лежал на краю кровати, закрытый, спокойный и невинный. Лишь встав, я поняла, что я голая. Я почувствовала влагу между бедер, почувствовала страх смерти, разрастающийся в моей груди.