Не недостаток, а особенность

По утрам Монте-Изола полон тишины и вселенского спокойствия. Конечно, остров, на котором проживает менее двух тысяч человек, никогда нельзя сравнивать с шумными городами-миллионниками, но и он бывает куда более живым, чем сейчас. — Прости меня, — я созерцаю исцарапанную в кровь спину и напряжённые плечи, но никак не лицо Гелии. Я знаю, ему стыдно. Хотя единственный здесь, кто должен испытывать это чувство, — я. Особенно после того, что вчера случилось. — За что ты извиняешься? — я-то знаю, почему Гелия чувствует это. Вот только он сам даже не догадывается, что проблема далеко не в нём. Я наблюдаю, как опадают его плечи и опускается ещё ниже голова. Бедный, он думает, что растерял хватку, что стал менее привлекательным, что больше не может удовлетворить женщину. — Просто… — он мямлит и не знает, что ещё сказать. Мой бедный, маленький мальчик. Мне тебя так жаль. — Гелия, послушай, — я не даю ему договорить, потому что устала ото лжи. Я должна сказать правду. Сейчас или сейчас. Другого такого же подходящего момента не будет. — Дело не в тебе. После этих слов он наконец-таки поворачивается ко мне лицом. Сколько же боли в его бездонных глазах. Моё сердце предательски сжимается, а ладони, обхватывающие чашку с давно остывшим чаем, покрываются испариной. Но я должна сказать. Сказать правду, прежде чем он откроет рот и попытается мне возразить. — Знаешь, нет ничего удивительного в том, что я не возбудилась и не… Ну, ты понимаешь. Было бы, наоборот, странно, если бы ты смог меня удовлетворить. Гелия, я больна. У меня гиполибидемия, — он удивлённо приподнимает брови. Не думаю, что им в академии преподавали медицину. Надо говорить проще. — Я фригидна. Лицо Гелии удлиняется, а рот слегка приоткрывается от удивления. А для меня время словно замирает. Помню, когда Питер впервые узнал про мою болезнь, он сказал: «Мы со всем справимся». Господи, мы ведь тогда были так влюблены. А что сейчас? Он в Риме, я — здесь. И не знаю, как он, но я почему-то никак не могу снова стать счастливой. — Почему ты не говорила мне об этом раньше? — Гелия присаживается напротив меня, и его широкая ладонь накрывает мою. На душе сразу становится чуточку спокойнее. — Может, мне купить футболку, на которой будет написано о моей болезни? Тогда все вокруг знать будут, — я аккуратно вытаскиваю свою руку. — Это не то, о чём я люблю распространяться. Это то, что доставляет мне дискомфорт… — Из-за этого вы с Питером развелись, — он не спрашивает, констатирует факт. И от этого становится как-то совсем не по себе. По спине непослушными букашками разбегается дрожь. А после становится как-то слишком легко. Пожалуй, настало время выложить все карты на стол. — Нет, не из-за этого, — мой голос ровный, спокойный. Да уж, Мине, ты умеешь удивлять саму себя. Да и окружающих, похоже, тоже, потому что Гелия сидит, не смея пошевелиться. — Когда Питер узнал о моей болезни, то воспринял всё относительно спокойно. Но потом всё начало меняться. На самом деле мы и дальше могли бы жить себе припеваючи, если бы ни он, ни я не хотели детей. Но Питер просто мечтал о маленьком карапузе, который будет звать его папой. — А ты разве не хотела детей? — вопрос Гелии не застаёт меня врасплох. Он ведь так ожидаем. — Хотела. Не так сильно, но всё-таки хотела. И когда мне сказали про фригидность… Мы оба знали, что это не помешает мне родить ребёнка. Но дела, как выяснилось позже, было далеко не в этом, — я делаю паузу, осознавая, что вот он момент истины. Сейчас Гелия узнает о том, что может навсегда изменить его мнение обо мне. — Через год тщетных попыток забеременеть мы решили копнуть глубже. И у нас оказались несовместимые генофонды. Родить общего ребёнка нам не помогли бы ни ЭКО, ни чудо. Тогда, наверное, всё и пошло под откос. Я делаю паузу. Да уж, об этом нелегко рассказывать. Как никак, Гелия второй после Техны человек, кому я решила открыть эту тайну. Но мне почему-то кажется, что он заслуживает этого. Потому что Гелия дал мне даже больше, чем я могла пожелать: он помог мне вернуться к жизни и вновь полюбить её. — А потом Питеру в голову взбрела жуткая идея: он захотел усыновить ребёнка… А я отказалась. Он уговаривал меня несколько месяцев, приводил весомые аргументы, чуть ли не на коленях умолял об этом, но я просто не смогла согласиться. Скажи, как бы я смогла полюбить не своего ребёнка, как бы смогла врать ему всё это время? А если бы он потом узнал правду? Если бы захотел найти свою настоящую семью и выбрал бы их? Я ведь не пережила бы этого. Только Питер никак не мог этого понять. Это и послужило причиной нашего развода: моё упрямство. Я заканчиваю свой рассказ и поднимаю на Гелию глаза. Секунду он смотрит в них, а после слабо улыбается. — Знаешь, этот твой Питер — полный болван, что отпустил такую шикарную женщину, как ты. Знаешь, мой дед всегда говорил: «Вода сточит любой камень. Ей просто нужно время». А Питер не захотел ждать. Возможно, вы бы смогли найти другой выход из сложившейся ситуации, а не развод. Конечно, ты тоже не права. Но ведь каждый имеет право на ошибку. И ты, и он, и я. Я слабо улыбаюсь, но Гелия тут же подхватывает мою улыбку и своей шершавой ладонью накрывает мою. — Хотя, возможно я сужу так, потому что благодарен твоему бывшему мужу за такой шанс: быть с тобой, работать с тобой, общаться с тобой и конечно же… — Гелия! — на кухню с безумными глазами и прямо в обуви врывается Химера. Она останавливается, оглядывает нас своим безумным взглядом, пытаясь отдышаться. — Ты не поверишь, кто будет судить этот конкурс. Ни за что в жизни не догадаешься. И тут она улыбается. Так искренне и по-детски радостно, что я просто не могу оторвать глаз. Гелия тем временем отпускает мои руки и медленно, словно боится спугнуть какое-то маленькое животное, подходит к Химере. Его ладони касаются обнажённых плеч гостьи, и он буквально впивается взглядом в лицо Химеры. — Иоганн Дирей, — кажется, что эта секунда длится целую вечность, а после Хим кивает. Её глаза по-прежнему горят безумным огнём, а улыбка становится всё шире и шире. — А ещё сегодня вечером он проводит лекцию и мастер-класс по архитектурному искусству. И я достала вам два VIP-билета. В тот момент мне показалось, что Гелия задушит Химеру.

***

В этот раз одежду для меня выбирала Хим. И я, конечно же, не имела ничего против чёрной водолазки с узкими джинсами и просто сногсшибательными босоножками и идеально подобранными украшениями, но было как-то странно чувствовать себя настолько привлекательно. Гелия же, увидев меня, не проронил ни слова. Но его взгляд сказал достаточно. Он буквально пожирал меня глазами. И его улыбка. Я чувствовала, как таю. Я нравилась ему, он желал меня как женщину. О большем я и мечтать не могла. Мы гуляли по Монте-Изоле, держась за руки, он что-то рассказывал о Венгрии и местах, где хочет побывать, я же делилась историями о Мадриде, о вечных вечеринках, на которые меня постоянно таскал Питер, о том, как рада была вернуться домой. Я осознавала, что впервые чувствовала себя такой свободной и счастливой. Я была влюблена, Гелия, кажется, тоже. — Я хочу показать тебе весь мир, Фло. И начну с Иоганна Дирея. Он настоящий гений нашей профессии, — мы заходили в зал, где проходила лекция. — Ты влюбишься в его работы и его самого, так же быстро, как и я. Потому что по-другому быть не может. И я верила. Потому что об этом мне сказал Гелия. А я готова сейчас на самый ужасный поступок. Лишь бы он был рядом. О Боги, как же давно я не была так сильно влюблена. Иоганн Дирей оказался высоким, сухим мужчиной преклонного возраста. Он что-то долго рассказывает об архитектуре, и я ловлю себя на мысли, что являюсь единственным человеком, кто не понимает ни слова из сказанного. Зато другие слушают Дирея с открытым ртом, а некоторые даже записывают. И я погружаюсь в атмосферу вечера, я понимаю, что, хотя мне здесь и не место, я попробую стать частью этого мира. Даже не ради Гелии, а ради себя. — Знаешь, однажды попав в мир искусства, ты уже не сможешь его покинуть, — Гелия целует меня в щёку и мягко улыбается, а после возвращается к лекции Иоганна Дирея. После мы стоим в длинной очереди, чтобы один чересчур взволнованный мальчишка мог задать несколько вопросов своему кумиру. А я тем временем изучаю его профиль. Точёные скулы, мягкие, тонкие губы, длинные ресницы, о которых мечтают все девочки в мире, и нежный взгляд. Гелия — словно ожившая статуя. — Только настоящий ценитель прекрасного может с таким восторгом смотреть на человека, — я вздрагиваю и оборачиваюсь, а потом просто застываю от удивления. А на меня, улыбаясь, смотрит никто иной, как супергерой Гелии — Иоганн Дирей. — И как же зовут такую прекрасную леди? — Флора Мине, — он подхватывает мою ладонь в свою: сухую, морщинистую, с несколькими в прямом смысле громадными перстнями, а после целует. — Иоганн Дирей. Как насчёт того, чтобы прокатиться со мной на одну частную вечеринку? И конечно, можете захватить своего спутника, — он слабо улыбается Гелии. — Не волнуйтесь, я не увожу девушек у конкурсантов. Только если они сами того не захотят, — он подмигивает мне, и сердце уходить в пятки. А через секунду мы, окружённые толпой охраны, выходим из здания, где проходила лекция, и садимся в машину месье Дирея. Нас куда-то везут... В тот момент я ещё и не подозревала, в какое приключение вляпалась на этот раз…