Ангелы не умирают

      — Пока, сестрёнка Рукия!!! Приходи к нам еще!!! Мы будем ждать тебя!!! И мы будем скучать сильно-пресильно!!! — кричала наперебой детвора, обступив со всех сторон свою частую гостью. Зажав её в самых тесных своих объятиях, ребятня полагала, что сумеет задержать её на дольше, ведь расставаться всё равно не хотелось — уж больно хорошей она была.       Девушка умилённо прижала руки к груди, но от этой внезапно накрывшей волны нежности и вдруг пробудившегося в груди материнского инстинкта, в больших фиалковых глазах её резко защипало. Длинные ресницы принялись спасать положение, часто затрепетав, пытаясь осушить подбиравшиеся к уголкам слёзы. «Нет, нужно было продержаться ещё немного», — приказала себе Рукия, стараясь всеми силами не выдать детям потайную боль вместо подчеркнутой радости.       — До скорого, мои хорошие! — Прощаясь, она не преминула назвать каждого ребёнка по имени, приглаживая по головам собравшийся вокруг неё «детский сад»: — До свидания, Тоширо, Момо, Хана, Ячиру, Нелл, Лилинет, Дзинта, Уруру, Карин и Юзу. Я тоже буду очень-очень скучать по вам! — Рукия широко развела руки — насколько позволяло её незавидное хрупкое телосложение — и попыталась обнять разом собравшуюся шумную когорту дошкольников. — В следующий раз я обязательно принесу вам что-нибудь вкусное. Надеюсь, все любят торт?       — Да-а-а!!! — Восторженному детскому крику не было предела. Запрыгавшие маленькие «громкоговорители» почти что оглушили свою добродетельницу, но та была счастлива унести их радостный крик с собой вместе с картинками лучезарно улыбавшихся мальчишек и девчонок.       Наконец, не переставая махать рукой на прощание, Рукия умудрилась юркнуть за дверь. Прижавшись тут же тяжёлым затылком и уставшим телом к каменной стене коридора, она захотела, чтобы холод поскорее сковал её легкие, сдавленные немыми горестными стенаниями и прожжённые запахом медикаментов. Как же она ненавидела это место, пропитанное насквозь болью, плачем и отчаянием. Ненавидела, но приходила сюда вновь и вновь. Не могла иначе.       Длинный коридор с высокими заостренными сводами тут озвучила неторопливая поступь двух женщин, направившихся к огорченной посетительнице.       — Госпожа Унохана? Сестра Котецу? — удивилась та.       — Да благословит тебя Господь, дитя, — кивнула первая из женщин, Рецу Унохана, и неожиданно поклонилась Рукии.       — Мисс Кучики, — кивнула и тоже склонилась голову высокая светловолосая девушка по имени Исанэ Котецу, — спасибо вам за то, что не забываете наших деток.       От внезапного внимания к своей скромной персоне, Рукия густо покраснела. Ей бы стоило ответить на поклон, как и положено благовоспитанной девушке, но замерев на месте, борясь с комком слёз, застрявшем в горле, она почувствовала, что обрушившаяся на неё благодарность подвела её к пределу.       — Ну-ну, дорогая моя. — Унохана обвила задрожавшие угловатые плечики расплакавшейся и по-матерински успокаивающе пригладила ту по волосам. — Тебе нельзя горевать, — мягко попеняла она, — только не здесь и не сейчас, ведь они же всё видят.       Кучики подняла глаза, и госпожа Унохана взглядом указала на игровую комнату, которую та покинула лишь несколько минут назад. Там, за стеклянными двустворчатыми дверями, уже собрались её маленькие обитатели — не в меру любопытные и не по годам смышлёные: приложившись лбами к стеклу, они встревоженно наблюдали за внезапной истерикой гостьи.       — Да, вы правы, мэм, — хлюпнула носом Рукия и принялась судорожно тереть мокрое лицо рукавом.       Рукия хотела улыбнуться детворе, но к ним уже направилась не менее любимая ребятишками «тётя» Исанэ, которая отличалась куда большей выдержкой, нежели слишком юная леди, несмотря на привитую той родовую сухость и твёрдость характера. Впрочем, вспомнив о них, Рукия попыталась окончательно взять себя в руки; отчаяние уступило место стыду, ведь её учили никогда не терять самообладание, а то, что она срывалась на эмоции, у неё в семье посчитали бы и вовсе недопустимым.       — Простите меня… госпожа директор. — От природы грудной голос Кучики прозвучал ещё более тихо и надрывно, запинаясь на словах. — Иногда мне становится…       — …невыносимо больно? — незыблемо мягким и спокойным тоном закончила фразу Унохана. — Не стоит извиняться, дорогая, я понимаю, насколько это тяжело, особенно для тебя. — Госпожа директор вдруг поддалась воспоминаниям и неосознанно провела ладонью по слишком знакомому лицу из прошлого: — Ты так похожа на Хисану.       — Да, — сглотнула «копия», — мне все это говорят. Но я не сделала и сотой доли того, что успела свершить сестра.       — Тебе только восемнадцать, — напомнили ей, — у тебя ещё вся жизнь впереди.       — Да, — поджала губы Кучики, — в отличие от неё. Иногда мне кажется, что продолжая её дело, я просто хочу стать ближе к ней или, наоборот, дозваться её… где бы она ни была. Мне так не хватает её поддержки, советов, помощи.       — Ты о своей научной работе? — догадалась Унохана. — Снова отказ?       Кучики уныло свесила голову на грудь:       — В Министерстве сказали, что пока мы студенты колледжа, они не смогут запустить наши расчёты в разработку. — Кулаки гневно хрустнули. — Старые бюрократы! Неужели они не понимают, что речь — о человеческих жизнях, а счёт их идет на секунды?!       — Всё в руках божьих, — заметила непоколебимая Унохана. — Занимайся пока тем, что тебе под силу. От имени директора клиники, я выражаю тебе признательность за то, что продолжаешь дело Хисаны, находишь время и желание навещать пациентов, сочувствуешь им, радуешь, помогаешь. Это тоже немаловажно для больных.       — Ох, хотела бы я, действительно, помочь им чем-то более существенным…       Кучики тяжко выдохнула и с опережающей грустью оглянулась назад, где полысевшие от химиотерапии, худые и бледные детишки в пижамах прыгали вокруг сестры Котецу, которая предлагала им на выбор сказки, какие можно было бы почитать перед обеденным сном. Все они резвились вроде бы беззаботно, позабыв о смертельной хвори, которая с каждым приходом Рукии накладывала всё большее бремя на их и без того стремительно заканчивающееся детство, делая из детей только их тени: с погасшими взглядами, с вымученными улыбками, с истончившимися тельцами.       — Всё в руках божьих, говорите? — уязвлено повторила Рукия, утирая вновь неизвестно когда потекшие слёзы. — Что же он медлит? Почему не слышит страдания этих детей и просьб их близких?       — Увы, рак — неумолимая болезнь. Пока не изобретено лекарство от него, всё, что нам остаётся — сделать все, дабы скрасить и облегчить жизнь наших дорогих малюток. Ваши пожертвования, в частности, позволяют закупать необходимые обезболивающие препараты и проводить лечебные процедуры. Одним это дает шанс на улучшение, другим — на забытье.       — Деньги — ничто. Даже если я стану перечислять в два, в три, в десять раз больше, я не спасу их. А тот, кто истинно может что-то сделать — просто отвернулся от человечества.       Директор больницы помотала головой и с грустью посмотрела на девушку:       — Я не могу заставить тебя заново верить в Бога, но ты не должна прекращать надеяться, как и не должна сомневаться. Если тебе суждено было найти лекарство от этого страшного недуга, то верь в себя, и Господь да прибудет с тобой!       Кучики, неубедительно кивнув, поспешила попрощаться. Уходить из больницы Святой Терезы всегда давалось с трудом, но когда отчаявшиеся от своего бездействия врачи начинали заговаривать в этих стенах о небесном спасении, божьем милосердии и нескончаемой вере в чудо, Рукии Кучики становилось еще труднее. Она не была атеисткой, нет. Более того, до недавнего времени её можно было записать в весьма примерные прихожанки, воспитанные в лучших традициях американо-итальянских католических семей. Однако события годичной давности всё изменили: её жизнь, её веру, её судьбу, её мечты и планы.       Рукия, заметно зачастившая через больничный коридор, отпрянула вдруг, оказавшись на пороге церковного зала. Больницы при церквях — не редкость для Америки, но вот специализированные клиники — редкая удача. Впрочем, не для самой Рукии, поскольку именно её семья приложила руку к этому делу, хотя и не все её члены лояльно относились к меценатству, благотворительности и прочей безвозмездной помощи страждущим.       «Благотворительность — неблагодарная работа, а также пустая трата времени и средств», — именно так любил говаривать её старший брат, ставший у бразд правления фамильного бизнеса. Однако для его младшей сестры это занятие вылилось в нечто более важное, нежели «массовое подаяние»: забота о других стала играть непременно важную, значимую и неотъемлемую роль в её жизни, как только она соприкоснулась с этим не по своей воле. Впрочем, сейчас Рукия благодарила судьбу за предоставленный шанс быть кому-то полезной, нужной, отзывчивой. Сейчас каждый прожитый новый день проводился ею в пику своему прошлому, слишком беспечному и беззаботному, которым злоупотреблял любой из отпрысков состоятельного рода. Ещё год назад она же жила, как у бога за пазухой, полагая, что всем людям так же повезло, а мир вокруг неё — не иначе, как рай на земле. Она была практически уверена, что страх, горе, беды — это не для них, сильных, успешных, состоятельных, знаменитых Кучики. Эту истину ей внушали с детства, но то оказалось лишь обманчивой философией.       Так, однажды страшная и внезапная авария забрала самых лучших родителей у совсем крохотной Рукии. А позже, когда той исполнилось семь, тщеславие привело её дядю в тюрьму. Когда Рукии исполнилось десять, тоска по дяде завела её родную тетю в психиатрическую клинику. Пятнадцатилетняя, Рукия похоронила и ту, и любимую бабушку. Казалось, судьба то и дело платила знатному семейству по счетам, как только оно вдавалось в непомерную гордыню. Уж слишком самоуверенными Кучики становились в своём достатке и всевластии, чтобы допускать мысль о какой-либо уязвимости. Но ведь и они являлись всего-навсего обычными людьми, которым свойственно было чувствовать и боль, и страх, и страдание, и унижение, и безысходность, и отчаяние, и смерть. Мир за вратами имения для взрослевшей наследницы казался всё более и более жестоким, но крайние лишения настигли Рукию неожиданно, прямо в стенах её родного дома, когда страшный и неизлечимый недуг забрал самого близкого для нее человека — дорогую сестру, сгоревшую от лейкемии всего за пару месяцев.       У девушки закололо в сердце, отчего сил не осталось ступить ни шагу. Вместо побега на улицу Рукия вынужденно опустилась на скамью для прихожан, и, обхватив руками лицо, тихо заплакала. Вспоминать Хисану давалось тяжело и неимоверно больно, хоть с кончины сестры прошел почти год. Её образ — кроткий, добрый, нежный, утонченный — стоял перед глазами, как живой. Рукия запрокинула голову назад, желая вдохнуть как можно больше воздуха в сдавленную грудь, но тут её глаза, переполненные слезами, уткнулись взглядом в хорошо знакомый, но ненавистный и отвергнутый ею лик…       «Почему? Почему ты не спас её?» — Этот вопрос, так и не сорвавшийся с моментально побледневших и сцепленных губ, задавался Господу бесчисленное количество раз после смерти Хисаны. Рукия откровенно не понимала почему, как, зачем Он, всезнающий и всемилостивый, лишил её чистейшей души человека жизни? Почему не дал сделать ей больше добра для этого мира? Почему не позволил ей выйти замуж, оставить после себя детей, внуков, таких же замечательных, какой была Хисана? Почему обрёк на такие жестокие непомерные муки, в которых ей пришлось умирать? За что? За то, что Хисана при жизни являлась святой?       «Неужели тебе было мало ангелов на небесах, что ты решил забрать её у нас?» — разразился в душе новый упрёк, гложивший столько времени бунтующее сердце младшей Кучики. Хисана ведь, как и их родители, была образцом самоотверженности, веры и добродетельности, помогая всегда и везде тем, кто оказался чем-то обделен. Филантропы и альтруисты, все они придавали помощи другим первостепенное значение в своей жизни. Но что же получили взамен? Счастливое будущее? Нет. Чёрную неблагодарность и жуткую несправедливость!       Из стен клиники раздался чей-то болезненный детский стон. Рукии бы закрыть уши, но она слушала, считая секунды этого жалобного тщетного крика о спасении, которому успокоительное даст лишь временное облегчение. Каждую новую секунду этого крика Рукия проклинала небеса за их жестокость. А за что страдали эти дети? В чём они успели провиниться? Некоторым из них едва исполнилось пять, как Ячиру и Нелл; Тоширо только начал играть в футбольной секции и теперь прощался со своей мечтой; Ханатаро до ужаса боялся операции, а Уруру уже потеряла мать из-за схожего как у неё заболевания. На долю малышей обрушились самые страшные муки Ада, отбивая им с детства веру в лучшее, в чудесное спасение или же Рай после долгой жизни.       — Тебя нет… — процедила брюнетка, обращаясь к образу Бога на расписном потолке. — Если бы ты был, ты бы не позволил этим детям умирать! — Рукия сглотнула, раздумывая, но всё же высказала наконец то, что давно накипело в сердце: — Молитвы, чудеса, заповеди. Что толку, если ты глух, слеп и нем к своим детям? Для чего ты создавал нас? Чтобы издеваться? Чтобы отбирать то, что сам же и даровал?       В потемневших глазах пролегла злость и ненависть. Девушка сама не верила себе, говоря это, но стоило ей только вспомнить последнюю ночь жизни своей сестры, когда та отчаянно хватала её за руку и прикладывала к своим безмолвным устам, покрывая их прощальными поцелуями, как она проклинала небеса опять и опять. Это у них, тогда, Рукия, упав на колени перед резным распятьем, всю ночь на коленях вымаливала средство избавить от страданий измучившуюся сестру…       По лицу вновь забежали горькие, обиженные слёзы, но Рукия всё продолжала смотреть вверх, прожигая взглядом незыблемо спокойное лицо Бога.       — Если бы ты существовал, то показал бы мне свою силу ещё в ту ночь, сжалившись над бедной Хисаной!       Пролитые потоки слёз проложили солёный липкий след на бледных щеках. Кучики дернула головой, стряхивая с лица длинные чёрные пряди чёлки: когда неверие брало в ней верх, она становилась резкой и упорной: да, она будет придерживаться своей правды, будет и дальше отрицать существование «спасителя», раз он оставался таким жестоким, а если он был таковым, то она могла испытывать к нему только лишь полную ненависть и бесконечное презрение.       — Мисс Кучики? Вы ещё не ушли? Что-то случилось? — раздался робкий женский голос за её спиной.       Рукия встревожено обернулась и увидела сестру Котецу — так обычно называли её в клинике, памятуя, что та не только помощница Уноханы Рецу, но и отличная медсестра. Правда, пациенты, в виду своего возраста, звали её проще — «тётя Исанэ», поскольку она очень заботливо и ласково относилась к ним, напоминая скорее няню, нежели пугающих их докторов. Оба образа очень подходили этой девушке — кроткой, доброй, жертвенной, такой же, какой была её лучшая подруга Хисана Кучики. Последняя же, как и близкие, сокращала имя Котецу до ласкательного «Иса».       — Иса? — Рукия стыдливо смахнула слёзы с ресниц. — Нет, я задержалась… Мне вдруг стало нехорошо, и я… вот, снова расплакалась, — показала она мокрые ладони.       — Вспоминая Хису? — Она горевала за подругой и коллегой не меньше, а потому могла понять её сестру.       — Угу. — Рукия поникла сильнее. — Мне очень её не хватает. И как она справлялась со всем этим сама?       — Хисана просто отдавалась этому делу по зову сердца. — Исанэ подошла ближе и присела рядом.       — Разве я поступаю иначе, Иса? — с обидой спросила Рукия.       — Нет, конечно же, — вздохнула та, — просто к этому нужно прийти. В восемнадцать лет — это непосильная ноша. Ты бы поберегла себя, — мягко пожурила она девчушку. — Когда в последний раз спала и ела нормально?       — Не помню, — пожала плечами Кучики. — Просто много чего навалилось. Поступление в университет, разъезды по делам благотворительности, эксперименты с лекарством… — Кучики тут выдохнула тяжко: — Да еще и с братом поссорились. Снова…       — Почему на этот раз? — ненавязчиво поинтересовалась Исанэ. Она не понаслышке знала о напряженных отношениях в данной семье, но ко всему прочему была ужасно влюблена в старшего из детей Кучики.       — Да всё из-за того же, Иса. Брат считает, что я попросту выбрасываю деньги на ветер, растрачивая по всему свету состояние на детей, которые обречены.       — Бьякуя так и сказал? — Исанэ прикрыла рот ладонью и укоризненно покачала головой: тот парень, которого она любила ещё со школы, был совершенно не похож на нынешнего — чёрствого, циничного и надменного человека.       — С тех пор, как Хисана умерла, он стал совершенно закрытым и чужим. — Рукия, похоже, чувствовала то же самое. — Только она могла находить к нему подход, со мной же Бьякуя ведёт себя холодно, отвергая любые попытки наладить отношения. Мне кажется, что с каждым днем пропасть меж нами только разрастается.       — И всё же ты… — Котецу знала, что семейные распри огорчают маленькую Кучики, но не настолько, чтобы сломить её волю.       — А что я, Исанэ? — Та и впрямь вспылила. — Я буду продолжать заниматься тем, чем должна! Я до последнего буду бороться против этой болезни всеми известными и неизвестными мне способами! И однажды я найду-таки лекарство от рака!       — Конечно, найдёшь, — обняли её, — я в тебе даже не сомневаюсь. И Хисана, думаю, глядя на тебя с небес, радуется этой твоей решимости точно так же.       — Нет, — покачала головой Рукия и отстранилась от подруги, — это невозможно! — Исанэ слегка неодобрительно посмотрела на неё: в храме Господа рассуждать о своём неверии да ещё так запросто? — Чудес не бывает, — отрезала всё же упрямая девушка. — Молитвы не спасают умирающих, а жизни после смерти не существует. На небесах не живут души родных и близких, а ангелы не парят меж облаков, оберегая нас! Всё это — выдумки       — Твой скептицизм поражает, — проронила укоризненно Иса. — А меж тем ангелы существуют, я уверена в этом. У каждого человека есть свой хранитель. И у тебя тоже. И он, действительно, оберегает тебя от несчастий. Ходит просто за тобой, хоть ты его и не видишь…       — Брось, — подскочила со скамьи раздражённая Кучики, — хватит городить чушь! Я уже давно не маленькая девочка, чтобы верить в сказки! Ангелов не бывает. Бога тоже. Есть только Человек, и лишь он должен сам заботиться о себе и остальных.       — Да, ты уже не маленькая, — вздохнула Котецу, — прости, что не могу убедить тебя заново поверить в чудо.       — Не вини себя, ты прекрасно знаешь из-за Кого моя вера в лучшее пошатнулась раз и навсегда.       Кучики бросила гневный взгляд в доброжелательное выражение лика признанного мессии, а после, закинув сумку на плечо, быстро зашагала прочь, позабыв про слёзы, и про сантименты. Работа — вот, что двигало ею вперед, ведь она отныне могла положиться только на себя.       Исанэ, встав со скамьи и посмотрев вслед заплутавшей по жизни девушке, подняла глаза к верху. Её ладонь легла на нагрудный крестик, пока молитва слетала с тихих уст:       — Господь, пожалей это глупое дитя, ибо не ведает она, что говорит. Пошли ей надежду в помощь, чтобы выбраться Рукии из той тьмы, окутавшей её юную несмышленую душу…