Ариана. Трудный путь.

Сентябрь девяносто четвёртого года. Мне восемь лет, Аберфорту – уже десять. Будет. В декабре. Мальчикам предстояло провести в школе два года до поступления Аберфорта в Хогвартс. Мне же выпало проучиться на один год дольше. Да, меня ждала школа-пансион для будущих леди в Брайтоне, что на южном побережье Великобритании. Она была основана в 1885 году тремя предприимчивыми сестрами Пенелопой, Милисентой и Дороти Лоурэнс, и насчитывала всего десять учениц (шесть девочек на платной основе и четыре - «за компанию»). Сейчас же – почти десять лет спустя - количество учениц уже выросло до тридцати на платной основе и десяти – на общественных началах. Последние были приходящими, то есть жили дома, а в пансион приходили только на занятия. Сама школа находилась на вершине утёса в юго-восточной части Брайтона - в двух километрах от центра города. Из огромных окон открывалась великолепная панорама окрестностей и вид на залив. Разумеется, если в этот момент не дул сильный ветер, от которого дребезжали мелкие стёкла в окнах. Обучение в итоге стоило возмутительно дорого, номинальная плата в сто двадцать или сто тридцать фунтов за год оказалась в итоге четвертью от суммы за «дополнительные услуги», которая появлялась в счетах многих учениц. Три года моей учебы обошлись отцу почти в тысячу фунтов. Но дело того стоило. Мне ведь были нужны не столько новые знания, их я могла бы получить и в другом месте. Рассматривался вариант моего обучения в старейшем пансионе Брайтона – под патронажем церкви святой Марии. Она была основана лет на пятьдесят раньше. Но именно это и вызвало у меня наибольшее отторжение. Я предпочла более прогрессивную школу. И не прогадала с выбором. Три часа езды от Лондона в коляске, полчаса на поезде – я могла бы даже приезжать домой на выходные, если бы это было разрешено в правилах школы. Чему обычно учили юных барышень в те годы? Да, правильно – нас учили чтению и письму (обращая особое внимание на почерк). Особенно учили быть «изысканными», правильно одеваться, вести непринужденную беседу. К этому ещё добавлялись умения играть на музыкальных инструментах, петь, танцевать, говорить по-французски и читать книги, необременительные для ума. В обычных случаях. Но тем и привлекла меня школа сестёр Лоурэнс, там можно было получить знания и по другим предметам, обычно не входящим в список подходящих для викторианских барышень. Тем более, что у меня в активе уже были немецкий и испанский языки как иностранные. И латынь, которую у нас дома изучали с прицелом на Хогвартс. А тут я с удовольствием впилась в изучение греческого и итальянского языков – их преподавала сама мисс Пенелопа Лоурэнс. Ведь эти знания лишними для меня уж точно не будут. То, что в течение всего дня мы должны были говорить на французском, немецком и итальянском языках, и только после шести часов вечера мы снова болтали по-английски, не представляло для меня большой трудности. У меня всегда был небольшой запас флакончиков с зельем Памяти. Они были спрятаны в моей тумбочке в шкатулке с Чарами невнимания и маглоотталкивающими Чарами. После иностранных языков - в самом конце по важности, увы! - плелся английский. У нас был приходящий учитель чистописания и каллиграфии (его мы дружно ненавидели и презирали) – некий мистер Форест Гамп. А занятия по английскому языку вела мисс Милисента Лоурэнс, под руководством которой мы писали многочисленные эссе. Я обязана ей многим больше, чем другим учителям, хотя на столь незначительный предмет, как родной язык, отводилось совсем мало времени. Считалось, что мы и так должны уметь им хорошо пользоваться. Кроме этого, один невыносимо долгий час в неделю мы занимались непосредственно с третьей директрисой – самой мисс Дороти Лоурэнс. Она вела у нас по очереди то историю, то географию. Лекции по естествознанию иногда читал отец наших директрис мистер Роберт Лоурэнс, отличавшийся обширными познаниями в этом предмете. Он приносил на эти лекции наглядные материалы, сделанные им собственноручно. Разумеется, родная литература, география, история, основы математики и естественных наук, Священное Писание – всё это обязательно изучалось в школе, но в тех небольших рамках, что требовались молодой девушке «для общего развития». Девочки в двенадцать-тринадцать лет «проходили» и могли отбарабанить всех королей Англии в хронологическом порядке, с датами вступления на трон и основными событиями их правления. К ним также присоединяли и римских императоров до Септимия Севера, кроме того, значительную часть языческой мифологии, все металлы, полуметаллы, планеты и знаменитых философов. И это было неплохой тренировкой памяти и логики – не только тупо заучить исторические факты и даты, но и уметь их изящно упомянуть в разговоре. Основы математики - скорее просто арифметика - были необходимы для ведения домашних расходов, обязательной частью был устный счет, например, при определении суммы за такие-то покупки в такую-то цену. А это тоже тренировало память, да и элементарно устные расчёты становились привычным делом. До карманных калькуляторов было ещё далеко – все подсчёты по хозяйству только в уме. Все пансионерки были дочерьми людей благородных, в основном дворян, членов парламента или пэров, попадались среди нас и наследницы родительского состояния, видимо к таковым причислили и меня. Особенно – после солидного вклада, который отец делал каждый год, оплачивая моё основное обучение и «дополнительные услуги» – так назывались занятия, которые вели не сами сёстры Лоурэнс, а приглашали дополнительных наставников. Да уж - зато именно музыке и танцам уделялось больше всего внимания. Музыка была ужасной: от нас требовалось бренчать на арфе, цитре или фортепьяно, независимо от того, обладали ли девочки голосом и слухом. Ежедневно по нескольку часов мы музицировали с учительницей немецкого и два-три раза в неделю с учительницей музыки. А знаменитая (в отдельных кругах и в своё время) мадам Арманд и ее муж (который носил совсем другую фамилию) регулярно посещали нас, и мы танцевали под их руководством в Большом зале. Мы выучили не только все танцы, популярные в Англии до эпохи полек, но и практически все европейские танцы - менуэт, гавот, качучу, болеро, мазурку и тарантеллу. Мне трудно забыть пожилую даму в зеленом бархатном платье и соболиных мехах, отплясывающую под веселые мелодии, чтобы воодушевить нас своим примером. И для своих лет отлично отплясывающую, должна я вам сказать. Да, много приходилось заниматься и рукоделием: и шитьем, и вышивкой, и вязанием, особенно декоративным. Полезное умение для развития мелкой моторики рук, да и хорошее упражнение для пальцев. Увы, насколько мне нравился сам процесс обучения, настолько же меня разочаровали условия проживания. На первом этаже здания размещался огромный Бальный зал с паркетным полом, сияющий оттого, что одним из наказаний за провинности – действительные или мнимые – как раз и полагалось натирать его специальной мастикой. Рядом была общая столовая – такая же огромная комната, рассчитанная на большее количество учениц, чем только сорок. Очевидно, что здание строили с прицелом на расширение. И повсюду - безукоризненная, сияющая чистота. Она тоже поддерживалась не только обслуживающим персоналом. На втором этаже размещались классные комнаты – от рассчитанных на занятия с парой учениц, до комнаты, в которой помещались все имеющиеся ученицы. Шум в этих классных комнатах стоял оглушительный. Находясь в одной из них, можно было услышать, как одновременно играют четыре пианино в соседних помещениях, в то время как в нашей комнате девочки пересказывают учительницам задания на английском, французском, немецком и итальянском языках. Невыносимый шум сопровождал нас весь день до отхода ко сну; времени на отдых не предусматривалось, не считая час прогулки под присмотром учительниц, во время которой мы повторяли глаголы. В этой суматохе нам приходилось делать упражнения, писать сочинения и зубрить огромные куски прозы. Но вершиной всего был общий дортуар – занимавший большую часть третьего этажа. Вдоль стен с обеих сторон шли ряды железных кроватей с двумя тюфячками, двумя простынями и одеялом. Перед каждой кроватью стояли дубовые столики с выдвижными ящиками. В них складывалось личное имущество пансионерок: гребни, мыло, ночная кофта и прочие вещи. В глубине комнаты стоял большой медный умывальник с тремя кранами, блестевший всегда как золото, посреди комнаты длинный стол с двумя скамьями, и над ним лампа с абажуром, горевшая всю ночь. С обеих сторон комнаты были камины, зимой спать возле них было невыносимо жарко, а ближе к середине дортуара пансионерки отчаянно мёрзли. При этом не только в спальне, но и в коридорах и классах зимой было жутко холодно, а надевать что-то сверх форменной одежды не разрешалось. Меня хорошо выручали Чары тепла, нанесённые изнутри на кожаные браслеты, что я носила на ногах. Хоть и на них были Чары отвлечения внимания, но рисковать мне не хотелось. В отдельной комнате в персональных шкафчиках хранились прочие вещи девочек, не требующиеся каждый день. Или не подходящие по сезону. И да – форма. Это тоже входило в плату за обучение – единый наряд для всех девочек от восьми до шестнадцати лет. Единственно, что меня радовало – это цвет платья. Тёмно-синее до полу, самой «оригинальной» выкройки - юбка, пришитая сзади к гладкому вырезанному лифу, с короткими рукавами, который застегивался сзади на крючках; одно полотнище юбки на поясе, не пришитое к лифу, пристегивалось к нему сбоку. Белый передник, по будням полотняный, по праздникам коленкоровый, с лифом внизу закалывался на булавках и вверху связывался шнурком, белые пелерины и рукава — вот верхнее платье. Белье, в том числе и постельное, было из простого, но довольно тонкого полотна и менялось два раза в неделю. Волосы должны были всегда быть аккуратно причёсаны – волосок к волоску. И мы практиковались друг на друге в создании замысловатых причёсок только вечерами. Чтобы на следующее утро снова быть с косами, уложенными вокруг головы. Режим был жестким, условия жизни – крайне суровыми. Вставали мы довольно рано, обычно часов в семь утра, занятия начинались через полтора-два часа. Потом – обед, прогулка в саду или (зимой) в Большом зале. Потом – снова занятия, в восемь - ужин, потом отход ко сну. Однако мне пришлось пробыть в пансионе только три года, представляю, как бы я чувствовала себя, если бы отучилась там полный курс – как другие девочки. Хотя к моменту выпуска их уже можно было называть девушками. Они были готовы стать хорошей женой и помощницей мужу, вести домашнее хозяйство и обращаться с прислугой, они были хорошо обучены тому, о чем и как говорить в обществе. Мне было очень приятно узнать, что Аберфорта распределили на Рейвенкло. И он был поистине счастлив – его опыты с получением движущихся снимков привлекли внимание нашего дяди - профессора Бэзила Фронсака, а это кураторство сулило дальнейшее продвижение в науке для братца. А через год и для меня настало время навсегда покинуть пансион. - Как прекрасно, - рассуждала я, уже сидя в карете. Вполголоса, чтобы не услышал возница, - наконец-то покончить с этой учебой! Теперь я смогу отдохнуть. Я знаю столько же, сколько и любая девочка в нашей школе, а поскольку это одна из лучших школ в Англии, я знаю все, что необходимо леди. Теперь – только магия! Отец, приехавший за мной, только улыбался в усы. Но надо приготовиться к любому повороту распределения. Куда же меня направит Распределяющая Шляпа?