Свидетелем был Берлин.

"Что так больно" - Я спрошу - "Где под сердцем стынет лед?" Улыбнется мне в ответ - "Подожди и все пройдет." Не встревожат мой сон, Не настигнут в толпе Мимолетные виденья о тебе. И затихнут мечты В беспокойной тоске - Просто искорки, погасшие в руке" Вельвет "Все забудется"

8 апреля 1945 года Очнувшись, Клара не сразу поняла, где находится. Более того, в первый момент после пробуждения ей показалось, что она падает куда-то в пропасть. Чувство было гадкое, заставившее девушку судорожно вцепиться в то, что оказалось под рукой. В хрустко свежую простыню, покрывающую матрас, как поняла она через мгновение. Фюрстенберг лежала на кровати. Только это не была кровать гостиничного номера, та казалась гораздо мягче. Да и потолок, который сейчас рассматривала Соня, был совершенно иной. Неровней, но до рези в глазах белее. По помещению витал своеобразный и в целом неприятный запах. Он был хорошо знаком Кларе, но путающиеся, периодически ныряющие в темноту мысли никак не могли подсказать откуда. Наконец она поняла, что такие ароматы наполняют только здания, связанные с медициной, а значит, она в больнице. Когда в глазах у девушки окончательно прояснилось, она решила приподняться на кровати, но мгновенно поняла, что это была неудачная идея. Голова дико закружилась, в ушах зашумела кровь, на глаза словно кто-то надавил, и мир снова потемнел. Клара осторожно вернулась на подушку и плавно повернула голову в сторону окна. Форточка была чуть приоткрыта, запуская в комнату немного свежего и похоже утреннего воздуха. Солнце, под блик которого Клара положила ладонь, грело по-настоящему весенним теплом. Слушая мелодичный, по-утреннему говорливый щебет птиц, Соня попыталась восстановить еще находившиеся в тумане воспоминания, а особенно, как она попала в больницу. Она хорошо помнила, что Штирлиц привез ее в Щвейцарию, но потом... Не могли же ее выкрасть и вернуть в Германию?! Эта мысль сильно напугала девушку, но при детальном осмотре палаты ничто не напомнило ей однажды увиденный, по-настоящему жуткий тюремный госпиталь гестапо. Вновь отвернувшись к окну, Клара принялась копаться в своей памяти: "Я гуляла на площади. Нет, это было вчера, в среду. Если сейчас еще сегодня... Тьфу, что я несу! Значит, в четверг (наверное, вчера) я решила пройтись по улице, где играют иногда музыканты. Да, точно. Скрипач играл что-то из Вивальди, очень красиво... Был еще один с банджо... Нет, это неважно. Что дальше? Потом я вернулась в гостиницу... Помню, что я дошла до номера и испугалась. Дверь была приоткрыта. Кресло. Свесившаяся рука. Штирлиц! Точно. Ко мне приехал Штирлиц. Привез письмо...», - дальнейшие воспоминания хлынули потоком, как вода из прорвавшей плотины. Клара, зажмурившись, попыталась остановить эту волну, заглушить чем-то снова зазвучавший в голове жестоко-нежный голос Вальтера... Но она все равно почувствовала, что внутри снова нарастает тупая ноющая боль. Она слышала так бывает со старыми ранами. Вроде зажили, но иногда дают о себе знать. Но ее-то рана свежая... Душевная боль эхом отдалась в сердце и лёгких, погнав ровный ритм ударов в дикий вальс и не давая вдохнуть полной грудью. Клара, уже не волнуясь о головокружении, резко вскинула руки, закрыв лицо. В горле першило, губы высохли, и хотелось заплакать. Но слез больше не было. Чуть слышно отворилась дверь, и девушка повернула голову, чтобы увидеть своего посетителя. Уголки её губ чуть дрогнули в улыбке, когда она узнала в мужчине Макса Отто, и тут же безжизненно опали. Штирлиц прошёл вглубь палаты и сел около кровати Клары на стул. Выглядел он ничуть не лучше вчерашнего: резкие морщины, мешки под глазами, белки в паутинках красных сосудов... Кажется, то время, что Клара провела в беспамятстве, Максим Максимович заполнил нелегкой работой. По его лицу как всегда ничего нельзя было понять, но Соня догадывалась, что сейчас он переживает за нее и волнуется, а широкая ласковая улыбка, заставившая его глаза словно излучать мягкий успокаивающий свет, только маскировка. Но внутренне измученная девушка была рада и этой маске, ведь Штирлиц искренне хотел поддержать ее. - Как ты себя чувствуешь? – Штирлиц тихо задал вопрос, проницательно всматриваясь в сухие покрасневшие глаза девушки. Но этот простой вопрос поставил Клару в тупик. Пожалуй, она не могла описать свое состояние каким-то конкретным словом. Плохо? Недостаточно правдоподобно. Ужасно? Драматично звучит. Она жива и, вроде бы, здорова, а это самое главное, как бы сейчас кошки на душе не скреблись. На ум пришли строчки одного из самых мудрых русских писателей: "Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь". В теле девушка ощущала лишь легкую звенящую слабость и остатки былого головокружения, а что касается мук совести... У кого их нет? Сейчас внутри у Сони, вероятно из-за болезненной слабости, совершенно не было ясности, но оттого не было и острой боли. Только непонятная каша из чувств. Она уже не понимала ненавидеть ей своего ласкового палача, любить или жалеть? - Бывало и лучше, - наконец Клара смогла подобрать выражение, которое точнее других описывало неописуемое. - Время лечит, девочка. Или вернее притупляет боль, уводит ее в самые дальние закоулки памяти, - невидяще устремив глаза в окно, проговорил Макс, видимо, прекрасно понимая состояние подопечной. У каждого человека, а у разведчика в особенности, иногда встает перед мысленным взором его персональное кладбище, – Всё рано или поздно будет в порядке. Хотя и иначе, чем было раньше. Ты, как река, найдешь новое русло взамен перекрытого, Клара, я в этом уверен. Главное, не "пересохнуть". Несмотря на то, что ты сейчас себе надумала, жизнь не закончена. Ты ещё молода, красива и очень умна. У тебя всё может еще быть впереди, - И хитро оглянувшись на раскрытую дверь он одними губами произнес цитату по-русски, - Ведь "жизнь не кончена в тридцать один год". Как и в двадцать девять, нет? Соня невольно улыбнулась. Оказывается, они оба вспомнили в эту минуту одну и ту же книгу. - Правда, спасибо тебе... за всё. За то, что ты такой... - она сгладила неудобоваримость фразы мягким касанием кончиками своих пальцев до его ладони. - Не за что, - взяв руку девушки в свою, серьезно ответил разведчик. – Думаю, тебе стоит уехать отсюда, как только ты поправишься. Я договорился с одним человеком. Он сможет надежно организовать твою переправку через границу. - Куда? – тревожно взглянула на друга Клара. - Домой, - ласково кивнул Штирлиц. – Хватит с тебя приключений. - А ты? - А у меня здесь ещё остались неоконченные дела. - Ты себя совсем не бережёшь, - с грустью покачала головой девушка, глядя прямо в глаза собеседника. Он не успел ответить ей теми словами, что всегда были у него готовы, вероятно, не столько для поддержки коллег, сколько себя, потому что в палату вошёл лечащий врач Сони. Напарники невольно расцепили руки, будто смущаясь этого милого пожилого человека лет шестидесяти. Голова его была обрамлена густым венчиком седых волос, в глазах, как и на лице, плясали солнечные зайчики хитрой улыбки, внушающей что-то обнадеживающее. Поприветствовав «супругов», он обратился к Кларе: - Как вы себя чувствуете, фрау Альтман? - Голова немного кружится, но, надеюсь, что это скоро пройдёт. Что со мной произошло? - Ничего плохого с вами не случилось, милая. Небольшой обморок. Но несмотря на это, скоро вы, без сомнения, станете самой счастливой женщиной на земле! – широчайшая улыбка не сходила с лица этого пожилого господина, пока он, уперев руки в бока, обходил кровать Сони, чтобы встать с другой стороны. - Простите? Я не совсем понимаю... – приподняв брови, слабо осведомилась фрау Альтман. - Вы беременны, милая! – всплеснув руками, воскликнул доктор, будто обухом по голове огрев вздрогнувшую Соню. - Мои поздравления вам двоим. Что же касается рекомендаций… «Беременна? Я беременна?" – вспуганной птицей метнулась мысль в голове у Клары. – "Нет, не может быть... Боже, Макс, пожалуйста, не смотри на меня с таким удивленным и счастливым лицом, будто ты и есть отец ребёнка. Я же достаточно знаю тебя, чтобы увидеть, что скрывается под этой маской. Ты не столько поражен, сколько встревожен. И еще... ты, наверное, упрекаешь меня». Она, рассеянно кивая, выслушала всё, что сказал врач, осмелившись поднять взгляд на Штирлица только тогда, когда этот милый пожилой человек вышел из палаты. Стоило хвосту его белого халата исчезнуть в коридоре, лицо счастливого отца "сползло" с Макса, оставив его обычного, усталого и скрытно печального. Не выдержав молчания, Клара снова опустила взгляд, уставившись на свои бледные, теребящие одеяло пальцы. Она не чувствовала в себе сил что-либо объяснять и кроме того знала, что эти объяснения будут излишни. Попалась на месте преступления, так молчи и слушай... - Софи, - тихо позвал мужчина, отчего по спине у девушки прошлись мурашки. - Не надо, Макс, - вымученно сипло произнесла Клара. – Я знаю, что ты сейчас начнёшь спрашивать, как это понимать? Думала ли я о последствиях? Не надо этого, прошу, мне и так плохо сейчас. Все надежды на будущее рушатся в один момент. Как мне теперь возвращаться домой с его ребенком? А если кто-то узнает, что я с ним... - Я и не собирался читать тебе морали и взывать к совести. Ты взрослый человек и приняла решение, о котором я знал, уже сравнительно давно, - ответил Макс мягко и серьезно, хотя толика упрёка всё-таки проскакивала в его интонации. – Не волнуйся, тебе сейчас нельзя думать о плохом. Я всё устрою: домой ты вернёшься, и никто там не посмеет тронуть тебя или ребенка. - Как? – иронично спросила Соня, на мгновение подняв полный горечи взгляд на Штирлица, но мгновенно снова опустив его. – Если узнают, что у меня была связь, и отец ребёнка - немецкий генерал… - Они этого не узнают. От меня, во всяком случае. А больше в сущности не от кого. Если спросят, кто отец ребенка, назовёшь моё имя. И не возражай, дослушай, - увидев, как девушка, покачав головой, хотела что-то сказать, штандартенфюрер заговорил громче и прикрыл дверь в палату. – Это единственный способ выжить как тебе, так и малышу. Напарники и постель, кхм... вещь привычная. Это никого не удивит. Пожалуйста, сделай это хотя бы ради нашей дружбы, если жизнь тебе уже не дорога. Можешь фамилию ему оставить свою, но чтобы в графе «отец» стояло моё имя. - Ты ведь предполагал, что такое может случиться? – невесело усмехнувшись, поинтересовалась блондинка. - Начиная с того момента в машине, когда сказал тебе, что добром этот роман не закончится, - подтвердил Макс. - И надо сказать, что ребенок - далеко не самое худшее, что могло с тобой произойти. - Прости... - вдруг вздохнула, словно сдерживая рыдания, девушка. - За что? – не понял полковник, растерянно погладив ее по плечу. - За то, что я тебя не послушала тогда, - в дрожащем голосе девушки послышались слёзы. – За то, что позволила себе увлечься, хотя ты мне говорил, чтобы я ни в коем случае не давала чувствам власти над головой… а теперь вот так… - Софи, - твердо прервал её мужчина. – Перестань. Если с тобой и случилось что-то непоправимо ужасное, то точно не твоя беременность. Ведь она спасение для тебя там, понимаешь? Здесь у тебя была работа, был я, но там, насколько я знаю, у тебя никого не осталось. А ребёнок – это твоё спасение от одиночества. Это часть тебя самой и... тех воспоминаний, где ты была счастлива. - Ты прав. Конечно, ты прав, - ответила Клара другу со слабой улыбкой. Слушая слова Штирлица, она невольно начала представлять кусочки своего будущего на Родине, будущего, которое с ней будет делить ее ребенок. Первые шаги, первые слова, первые совместно прочитанные книжки, первые его или ее друзья и первое свидание... Она улыбнулась своим мыслям уже шире. Постепенно глухое отчаяние отступило, а внутри стало теплее. На одну секунду ей даже показалось, что она ощутила маленького нового человечка внутри себя и испытала при этом что-то неимоверное. Точно можно было сказать, лишь что ощущение это было преисполнено любовью, добротой и счастьем. Глубоко вздохнув, Клара лучисто улыбнулась напарнику: – Спасибо тебе, Макс. Огромное спасибо... Теперь ей уже хотелось разрыдаться от нежной радости будущего материнства. Похоже, в нынешнем состоянии спокойные нервы ей еще несколько месяцев совершенно не грозят. - Да что ты, девочка, не за что. Это меньшее, что я могу для тебя сделать, - ответил Штирлиц, с облегчением обнимая умиротворенную напарницу. – Думай сейчас о приятном. Это приказ. - Будет исполнено, штандартенфюрер, - усмехнулась Клара, дыхнув теплым воздухом куда-то в плечо Макса, но вдруг в момент стала серьёзнее. – Прости, похоже, с выполнением придется чуть подождать. Я должна спросить... Мы с тобой больше не увидимся, верно? - Мне бы очень хотелось обнадежить тебя, сказав, что мы обязательно увидимся после войны, будем дружить семьями и переженим внуков, но ты сама знаешь, как абсурдно оптимистично это будет звучать, - отстранившись от девушки, сказал штандартенфюрер, глядя ей прямо в глаза, с усмешкой, спрятавшейся в уголках губ. - Конец войны близится с непредсказуемой скоростью, однако, всё может произойти. Будем надеяться, что судьба всё-таки подарит нам шанс встретиться. - Как же ты останешься тут один? - Я не один. Не терплю одиночества, его в нашей профессии и так слишком много, нет? - Поэтому и хочется верить, что с моим отъездом у тебя останется хоть кто-то, с кем бы ты мог поговорить по душам, - чуть улыбнулась Клара. Штирлиц с ласковой грустью посмотрел на девушку и сжал ее ладонь. - И это так. Во всяком случае, я надеюсь, что это так, ведь если нет... Впрочем, это не тема для разговора с будущей мамой. Клара тоскливо и жалостливо посмотрела на Максима Максимовича, тоже пожав его руку. – Очень прошу, береги себя. Даже если покажется, что положение безнадежно. Помнишь, ты говорил, что только из гроба нет выхода. Я верю, что ты выберешься из этой паучьей банки. Ты же... это ты. Штирлиц. И она еще раз крепко обняла его, снова тепло дыхнув в ухо: - Ты должен выжить. - От меня всем, похоже, нужно только это, - грустно пошутил штандартенфюрер и, снова уже серьезно просверлив буравчиками глаза Клары, добавил, - И ты береги себя, девочка. Будем увеличивать наши шансы на встречу с обоих фронтов. До встречи. Надеюсь, до встречи.