***
Яркий белый свет — это первое, что я увидела, едва разлепив веки. Монотонный писк приборов, белые стены, спящий Аято рядом на стуле. «Я явно в больнице», промелькнула мысль в голове. Уставившись в потолок, я начала созерцать каждую маленькую трещинку на нём, в попытке хоть как-то себя развлечь. Осознание того, что это конец, что моё время пришло и дальше дороги нет, ударило в череп мгновенно. Я попыталась принять вертикальное положение, но мои скудные попытки это сделать лишь разбудили Аято. — Тоука, тебе нужно лежать, ты ещё слишком слаба, — сказал он, укладывая меня обратно, не забыв поправить одеяло, которое успело съехать. Брат ни разу не взглянул на меня за столь короткое время с момента моего пробуждения. Заметно было, что он прятал от меня свой взгляд и был весь напряжён. Он прекрасно знал, что я всё пойму по его взгляду, хотя… я уже это поняла. — Всё так «хорошо»? — попыталась пошутить, но вышло как всегда коряво. — Как ты можешь шутить в такой ситуации? — взорвался он, — Тоука, скажи мне, как? — Аято, — прервала, я его гневную тираду, — я уже больше года живу с осознанием того, что в любой момент могу умереть, и это чудо, что я продержалась так долго. Как ты думаешь, могу ли я шутить или нет? Мне кажется, я имею на это полное право. — Я позову остальных, — сказал он и направился к двери. В палату зашли дедуля и Ризе, за ними зашла Мей, на её щеках блестели ещё не высохшие слёзы. Я грустно улыбнулась им, в ответ я увидела такие же грустные улыбки. Подруга тут же подлетела ко мне и сжала в объятьях. Взяв всю волю в кулак, я нашла в себе силы обнять её в ответ. Она тихо плакала, и я отчётливо это слышала. — Подруга, прекрати плакать, это тебе не к лицу. Где моя весёлая и беззаботная Мей? — прошептала ей на ухо, на что та лишь снова грустно улыбнулась.***
Они просидели со мной до самого вечера. Мей и, как ни странно, Ризе, всё время то шутили, то придавались воспоминаниям о нелепых ситуациях, где, естественно, я была в главной роли. Говорили в основном девчонки, а мы с дедулей просто наблюдали, я лишь изредка вставляла свои едкие комментарии. Аято, попрощавшись и сославшись на неотложные дела, покинул нас спустя некоторое время. Потом пришла довольно молоденькая медсестра и сообщила, что время посещений подходит к концу. Вся дружная компания тут же стала собираться, и во главе с Мей, прощаться, обещая зайти ко мне завтра. Как только за ними закрылась дверь, я устало откинулась на подушки. — Как же тяжело дался мне этот день, — сказала я вслух, устремив свой взгляд в окно. А за окном как раз-таки занимался закат. Яркий солнечный диск медленно скрывался за линией горизонта. В голове тут же вспыхнули воспоминания. Одинокая солёная слеза скатилась по моей щеке. «Возможно, это твой последний в жизни закат», — вторил мой внутренний голос, будь он неладен. Настроение медленно, но верно понижалось до отметки «ниже плинтуса». Пролежав с потерянным взглядом, устремлённым в никуда около получасу, я резко приняла вертикальное положение, о чём тут же пожалела, так как закружилась голова. Выдернув иголку от капельницы, я свесила свои босые ноги с кровати и попыталась встать, но из-за дикой усталости во всём теле у меня получилось твёрдо стоять на ногах лишь с пятой попытки. Сделав пару неуверенных шагов, словно проверяя свои силы, я прошмыгнула в коридор. То, что я босиком, а кафель нынче холодный, меня волновало в последнюю очередь. Было тихо. Коридор был пуст, ни души. Создавалось впечатление, что всё как будто вымерло, но лишь кем-то оставленная, ещё горячая чашка чая на посту опровергала мои выводы. Тихо, как мышка, пока никто не заметил моего исчезновения, я проскользнула к выходу из больницы. Но моя удача тут же испарилась: прямо на выходе из здания, я столкнулась с кем-то и упала на пол. — Тоука? — услышала знакомый голос. Тут я взглянула на того, в кого я по своей «удаче» врезалась. Сказать, что я была потрясена, значит ничего не сказать. Я была в полнейшем шоке. Прямо напротив меня, в стандартной форме медбрата стоял Алекс, и с не менее шокированным видом смотрел на меня. — А мир-то всё же тесен, вот скажи, ты, что, мой ангел-хранитель? Ежели да, то, увы плохо справляешься со своей задачей, я по твоей неосторожности копчик себе отбила, — язвительно заметила я, делая попытки встать. — А ты не меняешься, Тоука, — сказал Алекс, помогая мне подняться. — И куда ты, мне скажи, на ночь глядя собралась? Тебе же известно, что покидать свою палату в это время суток строго-настрого запрещено? — В палате было душно, и я решила прогуляться, — отмахнулась я, поправляя съехавшую с плеча больничную рубаху, которая, кстати, едва прикрывала мои колени, но меня это мало волновало — больше мне было интересно, что Алекс тут делает. « — Это, что, ирония судьбы, постоянно натыкаться на него, когда мне хреново на душе?», мысленно задала я вопрос, ни к кому не обращаясь. — Да ты еле-еле стоишь на ногах, давай я отнесу тебя в палату, — сказал парень и, не дав мне снова съязвить, тут же подхватил меня на руки. — Какая палата? — спросил он. — Пятая, — буркнула я, принимая своё поражение.***
В палате мы оказались довольно быстро. Это огромная удача, что меня не заметили — всю дорогу твердил Алекс. — И чем ты только думала, подвергая себя таким нагрузкам, в твоём-то состоянии? — бурчал парень, медленно листая мою историю болезни, которую, по своей невнимательности, оставила медсестра. — Как давно ты тут работаешь? — пропуская его вопрос мимо ушей, поинтересовалась я. — Примерно год, — не отрываясь от чтения, ответил парень. Затянувшаяся пауза меня напрягала. Я молчала, и он тоже. Однако, молодой человек не спешил покидать мою палату и явно хотел что-то спросить. — Спрашивай ты уже наконец, что хотел, — не выдержала я. — Ты ему так и не рассказала? — тихо поинтересовался парень. — Это так очевидно? — спросила я, уверенно глядя собеседнику в глаза. — Ага, — усмехнулся Алекс, — будь-то твой, как там его, Генри… — Канеки, — поправила я. — Так вот, будь-то твой Канеки в курсе, ты бы не совершала таких опрометчивых поступков, как побег в тяжёлом состоянии из больницы. Насчёт «побега» я хотела было возмутиться, но тут же задумалась над его словами — действительно, что было бы, если бы Канеки знал? Но эту мысль я отогнала от себя тут же: и так понятно, какую боль он тогда испытывал бы. — Давай поговорим о чём-нибудь другом? — О чём, к примеру? — заинтересованно глянул на меня Алекс. — К примеру, ты по шапке не получишь за то, что просиживаешь своё дежурство со мной? — спросила я и попыталась улыбнуться. — Ну-у-у, — протянул Алекс, — это уже мои заботы, не так ли? — снова усмехнулся юноша. — Алекс, — обратилась я к нему, делая небольшую паузу, — я могу тебя попросить о небольшой просьбе? — Проси всё, что хочешь, я сегодня добрый, — оптимистично ответил медбрат. — Я хочу, чтобы ты пришёл на мои похороны, — выпалила я на одном дыхании, — и отдай ему это, — я залезла рукой под подушку и, вытянув оттуда свой дневник, протянула его Алексу. В моем горле стал болезненный ком, и я не сразу заметила, как соленые капли начали градом падать на больничную рубашку. — Ты что удумала, какие похороны? Тебе жить и жить! — возмутился он, но, взглянув в мои полные слёз глаза, молча взял дневник и тихо спросил: — Как я его узнаю? — Сам поймёшь. — Хорошо, Тоука, я выполню твою просьбу, — грустно вздохнул Алекс, глядя на меня. Мы просидели до поздней ночи, каждый думая о своём, пока усталость не взяла надо мной верх, и я не погрузилась в тревожный сон.