***
Канеки открыл дверь и отошёл в сторону, пропуская меня в квартиру. Он улыбался. Боже, я уже таю от одной его улыбки. Он был одет в простую чёрную рубашку, которая эффектно контрастировала с его пепельными волосами, и в синие джинсы. — Тоука, ты прекрасна, — сказал он, закрывая дверь. Потом, медленно подойдя ко мне, он коснулся моей щеки ладонью. Я потёрлась щекой о его руку. — Ты тоже, — прошептала я, смотря ему в глаза. В них отражалась я, в полумраке прихожей. — У меня для тебя сюрприз, — сказал он, — так что, давай завяжем тебе глаза. Он подошёл ко мне со спины и начал завязывать мне глаза широкой шёлковой лентой. Я заинтригована, а что же он задумал — оставалось для меня загадкой. Пока что загадкой; думаю, это ненадолго. — Дай мне руку, — мягко сказал он. Я послушно протянула ему руку. Мне так хотелось узнать, что же он приготовил. Моё женское любопытство не давало мне покоя. Мы медленно вошли в зал, всё это время Канеки мягко и одновременно уверенно держал меня за руку. Моё сердце билось в бешеном ритме, готово было в любой момент выскользнуть из груди. — Мы пришли, — тихо оповестил меня парень, — можешь развязать глаза. Что я и сделала. Моему удивлению не было предела: весь зал был уставлен свечами, повсюду горели маленькие огоньки, а посреди зала был накрыт стол. Ужин на двоих, боже, как же романтично. — Канеки, как же я тебя люблю, — сказала я, целуя его в щёку. — А я тебя, — ответил он, целуя меня в шею, от чего у меня появились мурашки по коже. Мы сели за стол. Мой бокал тут же наполнился пьянящей жидкостью. — Давай выпьем за нас, — предложил Канеки, взяв свой бокал в руку. — За нас, — тихо сказала я, подняв свой бокал. Соприкоснувшись бокалами и услышав характерный звук, я сделала небольшой глоток. Как и говорил ранее Кен, вино было изумительное: сладковатое, с едва ощутимой кислинкой. После этого мы приступили к ужину. — Хочешь потанцевать? — спросил он меня. Я медленно кивнула. «Боже, что я творю?! Я же не умею танцевать. А-а-а, что же делать?». Он встал из-за стола и подошёл ко мне, протянув рукув пригласительном жесте. Что ж, была не была. «Тоука, соберись, тряпка, не время нюни распускать!»,— вторил мой внутренний голос. Тем временем в комнате заиграла медленная мелодия. Бокал выпитого вина позволил расслабиться и полностью вверить себя в руки Канеки. Мир вокруг взорвался, были только я и он; его руки на моей талии, моя голова — у него на плече. И только то тепло, что дарили мы друг другу. Только сейчас я поняла, что мне будет его всегда мало. Сколько времени мы так простояли, наслаждаясь друг другом? Не знаю. Главное, чтобы оно не заканчивалось. Сейчас, скорее всего, я снова совершу очередной безумный поступок, о котором возможно даже не буду жалеть. А зачем? Спасибо алкоголю в моей крови, он сделал меня более раскрепощённой, поэтому либо сейчас, либо никогда. Скинув с ног туфли куда-то в сторону, я рукой нашарила маленький замочек от молнии, ловко дернув его вниз, расстегнув платье. Встряхнув плечами, тем самым помогая материи упасть на пол к нашим ногам, я осталась лишь в кружевном белье, практически нагая перед ним. Заглянув парню в глаза, я прочла лишь желание. Притянув Канеки к себе, я поцеловала его, вкладывая в этот поцелуй всю свою нежность, все свои чувства. В скорее поцелуй перерос в более страстный. Не прерываясь, я стала расстегивать пуговицы на его рубашке, и вскоре она оказалась там же, где моё платье. Трудно было понять то, как мы оказались у него в спальне, но не суть. — Ты точно уверена, что хочешь этого? — спросил он, нависая надо мной. Ответом на его вопрос послужил пылкий поцелуй. — Объяснять надо? — промурлыкала я.***
«Никогда не думала, что это настолько прекрасно: быть любимой и принадлежать всецело одному и единственному душой и телом. Любить — и любить взаимно — вот, что мы, девушки, всегда ищем. А не находя искомого, мы отчаиваемся, разочаровываемся и сгораем, хотя «знает как дотла гореть только пепел*.»» Горько усмехаюсь и продолжаю наблюдать, как за окном пылает заря, и продолжаю размышлять о своей жизни. «То, что произошло между нами пару часов назад, было прекрасно. Сейчас, лежа на его груди, я понимаю, что так не будет всегда. Моя болезнь заберёт меня от него, и этого, увы, не изменить. Да, жизнь такова, что порой мы не властны над её решениями, и от этого горько и больно. Поэтому я должна поставить точку — так будет лучше. Господи, мои же мысли меня и убьют». Аккуратно, чтобы не разбудить Канеки, выпутываюсь из его объятий. Подняв с пола рубашку парня, накидываю её на себя, вдыхая его запах. Несомненно, он сводит меня с ума. Тихо шагая по прохладному полу, я направляюсь в ванную. Смотрю на своё отражение в зеркале: искусанные от нервов губы, взлохмаченные волосы, местами подтёкшая туш, кровавые отметины на шее. Да, видок у меня ещё тот. Мне стало трудно дышать, боль в груди не давала вдохнуть полной грудью, рвущийся наружу кашель, раздирающий изнутри, не заставил себя долго ждать. Прикрыв рот ладонью, я попыталась откашляться. Когда приступ отступил, я взглянула на свою ладонь. Она была вся в крови, а во рту также ощущался медный привкус крови, моей крови. Включив воду, я смыла её и умылась. Схватившись руками за края раковины, я снова взглянула на своё отражение. Трудное для меня решение тут же пришло. Как бы мне ни было больно, я должна уйти, уйти из его жизни. Он заслуживает лучшее. Он заслуживает счастья, которого, к сожалению, я дать ему не смогу. Да, я понимаю, что сейчас поступаю эгоистично по отношению к Канеки, но так будет лучше для нас двоих. Выхожу из ванной и направляюсь обратно. Подбираю своё платье и одеваюсь. На его письменном столе нахожу листок и ручку. Даю себе установку: не реветь — не сейчас и не здесь, и пишу письмо… Кладу сложенный вдвое листок на подушку рядом с юношей. В последний раз смотрю на Кена, запечатлевая его образ в своей памяти. Постояв ещё минуту, бесшумно ухожу из квартиры… из его жизни.