Велесовы Песни

      Мерное журчание реки в полдень, когда красное солнышко стоит в самом зените — настоящая песня ангелов. И, только заслышав его, девушка, до этого монотонно собиравшая землянику, повернулась в сторону звука, так ублажающего слух.       Сомнений нет — она уже так далеко зашла, что почти уткнулась в побережье реки.       Но поворачивать назад она и не подумала — наоборот, распрямила уже затёкшую спину и устремилась в сторону блестевшей в лучах солнца воды. Всё равно уже полную корзинку набрала... ну, почти. За такое время, конечно, только полный дурак не наберёт полной корзины, особенно сейчас, когда земляника в самом соку, но девушка, что сейчас так бодро шагает в сторону реки, всё больше любит собирать ягоды в рот, а не в корзинку.       От реки прямо-таки веет прохладой и свежестью. Девушка отставляет в сторону корзину, накрывая её своей же плетеной соломенной шляпой — одновременно от солнца и от нашествия насекомых, тоже любящих землянику, — и принимается раздеваться. Долой летит просторная широкая юбка с сотней карманов, а за ней следом и рубашка с довольно широким вырезом и вышивкой на вороте и рукавах. В журчании реки слышится еле различимый смех и почти сразу же исчезает. Впрочем, девушку это не беспокоит: она быстро складывает вещи и заходит в воду, с улыбкой ощущая, как босые пятки, привыкшие ходить по колючкам и веткам, ступают по округлым, обточенным водой камням. Через некоторое время она уже по пояс в воде и, больше не медля, опускается в прохладный поток целиком. И почти сразу же вскрикивает, уходя под воду с головой.       Долгие пять секунд на поверхности воды лишь иногда лопаются всплывающие со дна пузыри, но в конце концов над водой снова показывается голова девушки.       — С ума сошёл?       Со дна реки на решившую искупаться девицу смотрит синяя рожа, пакостно ухмыляясь.       — Вон иди, дай искупаться! Нечего на меня глазеть, у тебя и так берегинь полно, иди с ними развлекайся!       Рожа булькает что-то неразборчивое и удаляется вниз по течению, изредка подправляя хвостом направление движения. Девушка вздыхает. Вот ведь напугал, а! Знает ведь, что ребят из Пущи задушить или утопить нереально, так всё равно пробует, наглая нечисть.       Беззаботное настроение где-то теряется, скорее всего, уплывая вместе с водяным, и девица, поправляя мокрую косу рыжевато-русого цвета, выходит из воды, располагаясь на прибрежной траве — слегка просушить то, в чём купалась. На таком солнце много времени это не займет.       Впрочем, уже через минуту такого сидения девушке приходит в голову хорошая идея — опустить корзинку с ягодой в реку ненадолго, остудить. Всё-таки на солнце земляника долго не лежит в туеске, мнется.       Попутно положив пару ягод в рот, девушка пристраивает корзинку в струях воды наполовину, чтобы вода не захлестнула туесок целиком, и уже собирается отойти обратно на берег, как откуда-то издалека доносится зычный клич:       — Ве-е-ета-а-а!       Девушка дёргается в сторону зовущего, окуная корзину с ягодами в реку. Часть ягод, чувствуя свободу, проворно покидает корзинку, уплывая вслед за водяным по течению.       — Ох, язву в пятку, — тихо сокрушается девушка, быстро вынимая из реки туесок и тут же поворачиваясь в сторону, откуда донесся крик. — Иду!       И взаправду выполняет сказанное, выбираясь на берег и быстро накидывая на всё ещё слегка мокрое исподнее юбку и рубашку. Отряхивает шляпу она уже на ходу, спеша в сторону позвавшего.       — Ты где была? — сходу спрашивает у неё русый парень в такой же, как и у неё, рубашке, лишь завидев приближающуюся фигуру. Вета, впрочем, отвечать не торопится, сначала доходя до русого и только потом начиная говорить:       — Землянику собирала. А потом купалась, — она машет рукой на себя, стараясь избежать полуденного жара. — Сам знаешь, перед Купалой всегда так жарко, что помереть можно.       Парень кивает с напускной серьёзностью и продолжает расспрос:       — А корзинку покажи?       Вета окидывает его взглядом, но потом всё же протягивает туесок, наполненный свежими, а теперь ещё и блестящими от капель воды ягодами. Парень восхищённо свистит и тут же рукой выуживает из корзины несколько ягод, сразу же кидая их в рот.       — Хэй! — девушка возмущённо вскрикивает, убирая корзину вне досягаемости рук русого. — Иван! Не тебе собирала! Мы пирог собирались печь вместе с Ирой, так что руки прочь от ягод.       Иван смеётся, засовывая руки в карманы и разворачиваясь носом к дороге.       — Как будто сама только в корзину и собирала, — он выходит на дорогу, топая по ней босыми ногами. Вета не отстаёт, а парень тем временем продолжает: — Тебя Ри звала. Сказала, ты ей нужна сейчас же, у них там, кажется, на Совете что-то стряслось.       Вета совершенно искренне удивляется. То, что на Совете что-то стряслось — это совсем не редкость. Там всегда что-то случается. Но вот то, что Ри, старшей в доме Сварога, внезапно понадобилась она, Вета — это редкость.       Девушка ускоряет шаг, догоняя, а потом и перегоняя русоволосого парня, понятливо ухмыляющегося ей вслед.       У дверей дома Сварога девушка неожиданно замирает, хотя неслась в деревню, как на пожар. На душе странным образом неспокойно, но, ясен пень, останавливаться сейчас уже нельзя, да и поздно. Внезапно дверь перед ней распахивается, и на пороге вырисовывается фигура. Очень большая фигура — прямо-таки огромная. Не узнать её невозможно, такая фигура в деревне только у одного человека.       — О, Веточка! — Кузнец Трий молниеносно наклоняется, сгребая в свои объятия девушку, сжимает так, что становится трудно дышать, и почти сразу же отпускает. — Ри тебя ждёт, иди.       Вета даже не отвечает, сглатывая и входя в дом.       В доме Сварога, как всегда, уютно. Хотя и жарковато — огонь здесь не тушат никогда, как дань отцу. Кованая ограда, через которую она прошла совсем недавно, — не единственное, сделанное умелыми руками Сварожьих кузнецов. В доме тоже полным-полно разнообразных кованных украшений, на Ри красуется новое ожерелье филигранной работы, наверняка сделанное ей самою, на стенах висят щиты, мечи, а печь — так просто произведение искусства.       Впрочем, всё это Вета видит не впервые. И сейчас её взгляд прикован только к Ри, сидящей на столе и что-то вдумчиво читающей.       Ри, или Рита, считается главной в Пуще. Есть ещё, конечно, и Алёша с Добрыней, и Василиса, и Ежка, но они уже взрослые. Они — учителя, наставники. Ри же — лидер военный. В случае чего вся Пуща точно знает, кто поведёт их всех в бой.       Роль, несомненно, почётная, но и очень ответственная. А в сочетании с характером Ри — слегка высокомерным и немного занудным — получается полнейшее безобразие. Кто-то зовёт Ри тираншей. Вета так не считает. Старшая — не тиранша. Просто она уверена в том, что лишь она знает, как и что стоит делать правильно, и редко признаёт свою неправоту.       Но и неправа она бывает довольно редко.       Наконец, Сварожья дочь отвлекается от бумаги перед глазами и переводит взгляд на девушку. Коса у Ри длиннее, чем у Веты, кожа чуть смуглее, а вот глаза у них почти одинакового цвета — карие, древесного оттенка. Разве что в глазах Ри часто пляшут золотые искорки, как от огня.       — А, Вета. Привет.       Вета улыбается, кивает в знак приветствия. Ри хмурится, но это выражение лица адресовано не ей — она, кажется, подбирает слова.       — Сегодня на Совете... старший из дома Дажьбога заговорил стихами, — старшая поднимает глаза на девушку, теребящую свою косу.       Та хлопает ресницами. Предсказание? Обычно дети Велеса, как бога сказителей да ясновидящих, высказывали то или иное предсказание. Причём от времени это не зависит — чаще они начинают вещать посреди рабочего дня, совершенно внезапно закатывая глаза и окутываясь странным туманом.       Но старший Дажьбога... Да ещё и во время Совета, будто точно подгаданный ход богов.       Ри кивает, наблюдая за сменой выражения лица рыжей.       — Целиком стихотворение звучит так, — Ри прикрывает глаза, сосредотачиваясь, и начинает читать, так же легко и чётко, как и предсказатель, в чьи уста эти строки вложил бы бог.       Ввысь поднимается Князь песнопений,       Псом распалённый, землёю ведомый.       Вторая волна, чу, достигнет селений       Не раньше, но позже Креса-перелома       Не справятся с ним не огонь и не ветер,       Сырая земля ему будет подмогой.       Лишь Кровь его сломит да чуждые дети:       Кузнец, дочка Мудрой да сын Водяного.       Вета качает головой, задумываясь. Одна часть её разума работает над расшифровкой стихотворения, вторая активно пытается понять, зачем же Ри рассказала это ей — не особо важной или нужной девушке в Пуще. Хотя, кажется, если в стихотворении и присутствует намёк на неё, но он настолько призрачен и непонятен, что вряд ли кто-то, даже знающей о её проклятой силе, поймёт его.       — Крес-перелом — это, несомненно, Купала. Я слышала, раньше его называли Кресом, — задумчиво произносит девушка. — Князь песнопений... На ум приходит разве что Дажьбог. Но вряд ли это о нём 3 в конце концов, это его дитя произнесло предсказание. Насчёт чуждых детей вообще ничего не могу придумать. Новенькие в Пуще? — тут Вета останавливает свои размышления и снова смотрит на Ри. — К тому же ты меня сюда не за расшифровкой пророчества позвала.       Дочь Сварога кивает, спускаясь со стола.       — Да, ты права, не за этим, — она подходит к девушке почти вплотную. — Ты должна отправиться за этими чуждыми детьми. Я отправлю тебя в одно место, где ты должна будешь найти и привести их сюда.       По мере её речи брови Веты ползут вверх и вверх, выдавая всю степень удивления девушки.       — Но... но как?.. Я имею ввиду, почему я? И что это за место?       Ри улыбается. Рыжеволосая, бесшабашная девчонка, лишь раз выходившая за пределы Пущи за семь лет — ну, конечно, она согласится на это. И пусть пока она ещё задает вопросы, ответ её уже ясен. И это абсолютно точно «да».       — Как — это уже сама решишь. Отправлю я тебя сегодня, чтобы не терять времени. — Сварожица улыбается. — А место называется Лагерь Полукровок.