Семья

Каллен имел взгляд твердый, как скала, на которой ютился Скайхолд. Он имел голос холодный, как порывистый ветер, что гулял по углам крепости. И голос его, громкий, как звук боевого рога, разносился по периметру нижнего двора. Он имел профиль львиный, как у гордого зверя, в своих собственных диких владениях. И характер стойкий, как самый крепкий змеевик. Командор Инквизиции исполнял свой долг неумолимо, немного жестко, но всегда рационально, прекрасно зная, что если не наорешь, никто тебя слушать не будет. Он выучил этот урок за годы службы, за то время, что служил, держал в руках меч и ощущал холод лириума на своих губах. Облизывая пересохшие губы, он вспоминал этот терпкий горьковатый привкус, с остатками порошковой смеси, из которой его готовили. И, если так подумать, то именно нехватка этого привкуса на губах делали его сейчас похожим на настоящего зверя. Рекруты в смиренном страхе жались к деревянному забору, ограждающему поле от всего остального двора. Они не боялись своего командира, но более боялись потерпеть неудачу в таком деле, как военное ремесло. А Каллен обучал этому строго, резко, с большой долей критики. Заставляя рекрутов недовольно плеваться на отдыхе, придумывая нелестные высказывания, но все-равно выкладываться по полной, стараясь впечатлить придирчивого Резерфорда своим старанием. Солдаты знали, что командор пережил много жутких моментов, связанных с людьми довольно значимыми. Говорили, что он служил в том самом круге, где росла Героиня Ферелдена, что стоял на том же этаже, даже говорил с ней. Кто-то особо ретивый даже доказывал, что между ними был страстный роман и что, тогда еще юный храмовник, тайно встречался с тогда еще просто магесой, нарушая все правила. Впрочем, подтверждений этим слухам не было, а соваться с такими вопросами к самому Каллену было чреватой вахтой на крепостной стене в самый лютый мороз и одному. Вот и ходили досужие сплетни, больше направленные на женскую часть крепости, втайне заглядывающейся на сурового, но такого красивого генерала. Еще солдаты знали, что Резерфорд, во время службы в Киркволле, виделся с самим Защитником, даже общался с ним лично, многие поговаривали, что он даже был в его отряде, вот только Варрик об этом не написал в книге по просьбе самого командора. Но под конец все же вместил главу, где Каллен переходит на сторону Защитника и помогает свергнуть сошедшую с ума рыцаря-командора. Еще один плюс в копилку к обожанию их генерала – восстание против сильных мира сего, ради благой цели и мысли, что есть правильно, а что нет. Каллен был из семьи хоть и обеспеченной, но все же обычной, титулами не обладал, зато обладал знаниями, которые ему в детстве явно кто-то вбивал, скорее всего родители, наверняка желающие сделать из своих детей людей образованных и добропорядочных. Отсутствие титулов давало надежду простолюдинкам, кухаркам и работницам, слишком часто мелькающих перед глазами командора. А дамам знатным давало право предложить ему не только себя, но и титул, которым они так щедро готовы были поделиться с, хоть и не знатным, но очаровательным мужчиной. Но Каллен был глух ко всем дифирамбам, к нарочному перешёптыванию за спиной, охам и простым восклицаниям. Он не придавал значения вскользь брошенным комплиментам и на попытки завести разговоры отвечал сухо и по делу. А что он делал с десятками писем, присылаемых ему, не знал никто, вот только камин в главном зале всегда горел ярко, а Варрик начал использовать в своих произведениях новые эпитеты, которые доселе никогда не употреблял. Девушки крепости, да и не только они, отчаялись, ведь больше всего времени Резерфорд проводил в компании Инквизитора и двух других советниц. Тягаться с сестрой Соловей было боязно, с Жозефиной просто невозможно, ну а Инквизитору переходить дорогу чревато знакомством с темницами, если не с самой тенью. Вот и ходила женская часть Скайхолда, поникшая от мысли, что объект их обожания холоден, без эмоционален и, наверняка, уже занят кем-то еще, но не ими. Сам Каллен досужими слухами не интересовался и на посмеивания Лелианы лишь только отмахивался, мол, мало ли что болтают в тавернах, и не такое услышишь. Сосредоточенный лишь только на деле, Каллен метался от ставки командования, на плац и обратно к себе в кабинет очень часто. Даже в ночные часы свечи в его башне горели ярко и слышался шелест бумаги. Крыша в этой самой башне была полностью обвалена, но, казалось, командора это абсолютно не беспокоит, словно он никогда и не поднимался на второй ярус своего собственного жилья чтобы вздремнуть. Многие говорили – трудоголик. И лишь только единицы, оставшиеся в лоне Инквизиции храмовники, что знали коллегу очень хорошо, прекрасно осознавали причину такого поведения. Лириум. Он сжирал командора изнутри, заставлял испытывать боль постоянную, стыдливую, которую негоже показывать человеку сильному. Каллен сохранял безразличное выражение лица, иначе бы гримаса боли навсегда закрепилась на нем. Он отвечал односложно, потому что долгие монологи заставляли голос срываться и начинать задыхаться. Он морщился при каждой попытке флирта с ним, потому что вместо вожделения ощущал лишь только неуместность подобного. Когда тебе больно, ты не думаешь о женщине, не думаешь о утехах и наслаждении. Лишь только о том, как можно прекратить эту нестерпимую жажду, приносящую страдания. Даже заблудший в пустыне не ощущает таких страданий, ведь вкус воображаемой воды на губах не обжигает огнем и не крутит кости. Не приносит видений жутких, воспоминаний, которых не существовало. И Резерфорд изо всех сил старался думать о чем-то другом, чем-то далеком, пытался завалить себя работой, мыслями своими вновь оказываясь на поле боя. Он пытался напиваться, но от этого жажда лишь только усиливалась, эксперимент закончился лишь тем, что Бык и, отчего-то, Сера, тащили его обратно в кабинет, укладывая прямо на кресле. А на следующий день эльфийка притащила ему кусок пирога. Резерфорд отказался практически от всех увеселений, лишь только потому что они не приносили радости, а наоборот, мучили его. Он стал для всех отрешенным и даже леди Инквизитор, сама создание довольно нелюдимое, говорила ему больше общаться с людьми. О своей боли он мог поведать Кассандре, ведь она могла не столько выслушать, сколько дать совет действительно умудренного опытом война. И Каллен пытался слушать эти советы, вот только выходило это из рук вон плохо. Мыслями своими он пытался забраться куда-то очень глубоко, куда-то дальше в детство, шахматами и книгами возвращая себя в то время, когда не приходилось мучиться от лириумной ломки. Там все было проще. Отец был слишком широким, часто подшучивающим над собственным весом, своими длинными ладонями стучащим по пузу, словно по барабану, веселя своих детей. Мать была слишком помешанной на чистоте, приходя в настоящий ужас, если дети лезли в грязь или, еще того хуже пачкали совсем новую одежду. Он помнил, у матери были шкафы вещей, ни разу не надеванных, скатертей, ни разу не постеленных на стол, и спального белья, ни единого раза не надетых на кровать. Там был младший брат, смотрящий на Каллена как на пример для подражания. А ему это нравилось, он вечно ругался, когда младший увязывался за ним в лес, с довольством отмечая, что тот готов был сделать абсолютно все, что велит ему старший. А какой взгляд полный зависти и восторга был у него, когда Каллен объявил, что отправляется служить храмовником. На самом деле, сейчас Каллен рад, что младший брат не решил пойти по его стопам, а подался в купцы. Еще Каллен помнил Мию, его старшую сестру Мию. Вот уж кто пошел в мать. Такая серьезная в таком юном возрасте, Каллен часто дразнил ее «задавакой», а после бегал по всему саду в страхе получить стеблем крапивы по незащищенным участкам кожи. Когда-то Каллен с младшим братом наловили лягушек и подбросили их девчонкам в их небольшую беседку. Тогда Мия гонялась за ними с ивовым прутом, гоняя их по деревенской улочке вокруг застывшего голема. Мия обожала шахматы, хвасталась, что лучше нее никто не играет и Каллен все мечтал сбить с нее эту спесь. Поначалу не получалось, Мия выигрывала, поднимая свой острый нос к потолку, а ему оставалось лишь только поджимать от обиды губы. Он сажал напротив себя брата, играл с ним допоздна, не обращал внимание на его хныканье, если младшему становилось скучно. И все, чтобы однажды все же выиграть у сестры. Для Каллена это был триумф, настоящая радость и восторг. Он ожидал, что Мия обидится, что будет недовольна проигрышем или даже заплачет, ведь девчонки вечно плачут по пустякам. Но сестра лишь только улыбнулась и сказала «молодец». А через неделю его забрали… Но все это было слишком давно и сейчас все, что напоминало о семье, была старая монета и ворох писем, полных негодования от Мии. - Командор! – Дозорная Хардинг неслась к Каллену, перебирая своими короткими ногами, как она могла при этом так быстро передвигаться не знал никто. – Командор, вас ждут в главном зале! - Кто? – Резерфорд отвлекся от рекрутов, что пытались излупить друг друга тупыми тренировочными мечами. - Какая-то женщина, сэр. Больше мне ничего не сказали. Попросили лишь только вас найти. – Хардинг шмыгнула веснушчатым вздернутым носом. Каллен лишь только закатил глаза. Только этого ему не хватало. В последнее время Жозефина обожала приглашать знатных дам в крепость, суля им чаепитие с самим командором, а после на этом же самом чаепитии выманивая у этих самых дам средства. С одной стороны – идея хороша, все лучше, чем крестьяне, которые в порыве прилива любви к Вестнице отдают все самое последнее. С другой – Каллену приходилось час, а может и больше давиться чаем и стараться изображать дружелюбие, хотя ему было легче голову в осиный улей запихнуть, чем вытерпеть общество подобных дамочек. - Дозорная, передайте, пожалуйста, этой женщине… и Жозефине заодно, что у меня нет времени на чашечку чая. Даже на одну. Даже если с булками. Пусть эта неизвестная мадам ими подавится. Понятно? - Так точно, - растерянно кивнула Хардинг, не осознавая, как такое можно передать. С другой стороны, она всего лишь исполняет приказ, так что обиду на нее держать не должны. Резерфорд вернулся обратно на полигон, порыкивая на рекрутов, что маленько расслабились за последнее время. Во всем Скайхолде было лишь два человека, что вызывали у рекрутов страх и желание работать усердней – это были сам Резерфорд и страж Блекволл, по которому было видно, что мужчина умеет руководить. Вот только страж сейчас вновь пропадал в конюшнях, из которых доносились звуки долота и резака. А Каллен за несколько дней непрерывной бумажной работы оставил тренировки на совесть помощников, в чем и был большой промах. Метая взгляд от одного неудачного выпада к другому, Резерфорд не заметил, что солнце чуть склонилось в сторону, а Скайхолд, отчего-то, замолк. - Это чем я там должна подавиться, а? – Разнеслось над полигоном перед тем, как командор ощутил удар по макушке. Отскочив от предполагаемого противника, правая рука легла на пояс, где, обычно, покоился меч, а сейчас даже ножен не было. Да и не нужен был ему сейчас меч. Уперев руки в бока, со злым взглядом, полным негодования, с заострившимися чертами лица и копной золотых волос, предательски вьющихся и выбивающихся из прически, перед ним стояла женщина средних лет. Ее карие глаза так сильно напоминали его, а ее поза так сильно напоминало то, что он видел порой в отражении зеркала. - Мия? – Только и смог выдавить Каллен, отходя еще на шаг, даже не осознавая, что сейчас все смотрят на них. - Так чем я там должна подавиться, Каллен? – Мия угрожающе закатала рукава и этот жест был действительно пугающим. – Это что я там должна сделать? Я проехала столько миль, по опасным дорогам думая, что тут ему нужна помощь, что он тут весь такой страдалец. А по приезду ты даже не соизволил выйти ко мне! Вы не просто хамло, Каллен, ты самый настоящий… Скайхолд место всегда шумное, но сегодня крик одной женщины перебил даже верещания повара, которому кто-то опять вероломно поменял соль с сахаром. Громкие причитания этой женщины слышал даже Блекволл в конюшнях и Дориан в своей уютной библиотеке. А уж о том, как эта женщина гонялась за их командором с прутьями в руках видели все. Даже Лелиана и Жозефина, стоящие на балконе воронятника и наблюдающие за этим действием с самого верха. - Ты уверена, что это была хорошая идея? – Жозефина сочувственно взглянула на командора, что уворачивался от очередного удара разъяренной сестры. Каллен пытался ей что-то сказать, махая руками, но слова явно действия не возымели. - Наша Инквизитор приказала отвлечь его от лириумной ломки. Мне кажется ломка – это последнее, что его сейчас беспокоит. Не думаешь? – Лелиана улыбнулась подруге, облокачиваясь на каменные перилла, дабы поудобней устроиться и наблюдать за забавным действием внизу. Жозефина слабо хихикнула, покачивая головой и моля Создателя, чтобы у Инквизитора хватило такта не приглашать сюда и Иветт тоже.