Васька и золотой снитч

Гулкий удар Петиной Пушки отметил полдень. В Сибирской Академии было принято рано вставать, рано завтракать и рано обедать. Полноценное четырехразовое питание должно было способствовать усвоению знаний юными волшебниками. Услышав громкое «Бу-у-ум-м-м!», гости за обеденными столами нервно вздрогнули. Но увидев, что русские ребята продолжают спокойно наворачивать борщ и котлеты, переглянулись и ничего не сказали. Пушка сама била полдень и полночь. Била она громко, но школьники быстро привыкали и переставали обращать внимание. Традиция отмечать пушечным боем полдень возникла тогда, когда эту пушку привез и велел установить Петр I. А полночь пушка била, отпугивая нечисть, которой было полно в окрестных лесах. Конечно, громкое буханье в двенадцать часов ночи могло доставить некоторое неудобство, но ученики, устав за день, не проснулись бы даже в том случае, если бы пушка стреляла непосредственно над их ухом. *** Занятия по Истории в Академии любили. Профессор Мюнхгаузен сам по себе был очень колоритной фигурой. Ходили слухи, что он правнук того-самого-Мюнхгаузена, который был очень сильным волшебником. Тот-самый-Мюнхгаузен когда-то путешествовал по России, сопровождая в пути немецкую принцессу Софью Августу Фредерику Анхальт-Цербсткую, ставшую впоследствии русской царицей. Барон был весьма обаятелен, поэтому неучтенные официальной историей потомки у него вполне могли быть. Профессор Игнат Карлович Мюнхгаузен активно поддерживал эти слухи и очень любил рассказывать о знаменитом прадедушке. Прадедушка и сам нередко вступал в беседу – его портрет висел в классе. Игната Карловича он называл своим правнуком, хоть и не был однозначно уверен в этом. Профессора Мюнхгаузена за глаза звали Бароном, хотя, разумеется, официального титула у него не было. Игнат Карлович знал об этом, но не обижался. Он был довольно молод, подтянут, голубоглаз и носил красивые усы, которые регулярно подкручивал – усы были совсем как у прадеда на портрете. Многие старшекурсницы, не скрываясь даже, вздыхали по нему, на четырнадцатое февраля присылали валентинки, поющие на разные голоса и надушенные до такой степени, что в класс невозможно было войти. Но профессор к девичьим вздохам и трепетному морганию ресницами был стоек. По тем же слухам, в Московском Магическом Университете у него была девушка. Барон преподавал ученикам не только Историю Магии – общую и Российскую, но и историю простаков, поскольку отделять одно от другого считалось неразумным. Кроме того, он вел занятия по физической подготовке, обучая молодое поколение полетам на метле и в ступе, не забывая о беге по стадиону, прыжках в длину и отжиманиях. Наблюдая, как первокурсники не могут совладать с непослушной техникой, и «Жар-птицы», словно необъезженные жеребята, сбрасывают детишек на упругий газон стадиона или в сугроб, Барон подкручивал пепельного цвета ус и усмехался: - Вы даже метлу освоить не можете. А что метла! А вот мой прадедушка… Рассказами о прадедушке перемежались и исторические лекции, и каждый раз на словах «А вот мой прадедушка…» класс оживлялся. Хотя все эти рассказы все давно знали наизусть. И про езду на волке, и про стрельбу с помощью искр из глаз, и про шубу, и про вишни, и про полет верхом на ядре на луну, и про путешествия по России. Причем знали не только от Барона-профессора, но и от самого Иеронима Карла Фридриха, портрет которого висел прямо за креслом Игната Карловича. Первокурсники обычно слушали, раскрыв рты, старшекурсники относились поспокойнее, ибо когда рассказывают в двадцать пятый раз, то даже самая захватывающая история надоедает. Но все-таки Барона любили и слушали, не прерывая. Прадедушка, обаятельный и усатый, в белоснежной рубашке с кружевным воротником, при шпаге, прислонился к краю портрета и курил трубку, кивая головой каждому входящему ученику. Барон сидел за столом и отмечал присутствующих в большом журнале. Наташа едва успела забежать в класс за десять секунд до звона учебного колокола и проскользнуть на свое место. Класс был полон – на истории занятия были совместные, и сейчас за деревянными столами сидело почти три десятка подростков. На научниках были сероватые рабочие робы со значком факультета, на естественниках – зеленоватые. Научники, как обычно, сидели слева, естественники справа. - Ты готова? – спросила Оля Курочкина, подруга Наташи. - Как обычно, - прошептала Наташа. – Если будет совсем плохо – опять разговорим портрет. Если ему задавать правильные вопросы, он сам нам все расскажет. - Ага, только потом два часа не заткнется, ты думаешь, Барон не просечет? - Да Барону не до того! Ему бы нас всех отпустить – и на поле. Смотри, как на иголках сидит! А у него еще после нас две пары. Игнат Карлович между тем поднялся, поздоровался и объявил тему итогового семинара. - Вопросов будет несколько. Записывайте. Барон возвел очи горе, намотал кончик уса на палец и начал диктовку: - Вопрос первый. История возникновения Сибирской магической Школы. Вопрос второй. Реорганизация Русских Школ магии в период освоения Сибири, первая конвенция о Неразглашении. Третий вопрос. Конвенция по объединению Русских магических Школ. Вопрос четвертый. Вторая реорганизация в эпоху сталинизма. Вопрос пятый. Вторая конвенция о неразглашении… Наташа вынула перьевую ручку. Русская Школа не разделяла слишком сильной приверженности традициям. Да, использовать многие технические приспособления, изобретенные простаками, было невозможно – в присутствии магии электрическая энергия не работала, и все приборы, работающие на электричестве от сети или батареек, оказывались бесполезны. Но остальными вещами вполне можно было пользоваться. В частности, ручками и карандашами, которые были гораздо удобнее классических перьев. Что касалось обычной бумаги, то профессора только приветствовали ее использование, ибо расходовать дорогой пергамент на школьные почеркушки считали кощунством. Пока ученики шуршали бумагой и скрипели ручками, профессор подошел к окну, взмахом тонкой ясеневой палочки раздвинул тяжелые портьеры и уставился на поле – окна его класса выходили на стадион. На противоположном краю поля, у мастерских, возился с метлами мастер Данилов, в который раз что-то подкручивая и подчищая. Игнат Карлович стоял, сложив на груди руки, и прикидывал тактику грядущей игры, бросая взгляд на квиддичные ворота. Видя, что профессор далек мыслями от семинара, кто-то попробовал было дотянуться до конспекта, но Иероним Карл Фридрих на портрете тут же погрозил пальцем: - Сударь, ваше поведение недостойно. Такой незначительный объем знаний должен безо всяких усилий удерживаться в вашей голове. Вот я, к примеру, знал практически наизусть содержание всех книг в моей библиотеке, а насчитывала она не менее пяти тысяч томов. Вот, помнится мне, как-то был случай… Портрет принялся оживленно рассказывать, но ребята его не слушали – времени было мало. - Староста, задержитесь, пожалуйста, на несколько минут, - попросил в конце урока профессор, оторвавшись, наконец, от созерцания поля. Наташа осталась. Профессор поправил на столе стопку листочков и, глядя, как первый курс с шумом, гамом и беготней вваливается в кабинет, спросил: - Как разместились гости? Все в порядке? - Все в порядке, профессор. - У них очень сильная команда. Надеюсь, что наши болельщики окажут нам самую лучшую поддержку... Вы, как староста, проследите, чтобы все было организованно и в рамках правил. Вы же знаете, что… Ну, в общем… всего можно ожидать. Еще бы. С одними только первокурсниками сколько головной боли… Наташа оглянулась на класс. Одиннадцатилетние дети в ожидании начала урока носились по классу, смеялись, лупили друг друга учебниками, пускали по классу заколдованные самолетики, взлетавшие под самый потолок, делавшие мертвые петли и бочки – в общем, вели себя, как обычно. Наташа вышла из кабинета и отправилась на стадион. А в кабинете профессор Мюнхгаузен отмечал отсутствующих. - Иван Уфимцев… Не вижу. Где он? - В лазарете, - откликнулась девочка с косой до пояса. – Он когда с метлы вчера упал, ногу сломал все-таки. Сказал нам, что сестра Марфа Ивановна велела ему там три дня лежать, пока нога не срастется. - Что-то сомнительно, - покачал головой профессор. – Даже бедро сейчас за одну ночь срастается, с современными зельями… Может, он на семинар идти не захотел? Придется проведать его в лазарете. Вы у него были? – обратился он к приятелям отсутствующего ученика, но мальчишки отрицательно помотали головами: - Марфа Ивановна не пускает. Говорит, что ему вообще метлу в руки давать нельзя, - буркнул недовольно кареглазый невысокий первокурсник. - Дети, дети, - портрет за спиной профессора всплеснул руками, - неужели так сложно совладать с метлой? Ведь сидеть на ней куда удобнее, чем на ядре, не говоря уже о том, что можно держаться. А вы и на метле усидеть не можете. Таких не берут в квиддичную команду. И никогда не возьмут. А я вот, между прочим, на ядре однажды долетел до луны… - Господин барон, нам необходимо продолжить урок, - сказал профессор Мюнхгаузен, останавливая словоохотливого предка, тем более что историю про пушку, про ядро и про луну все уже слышали не раз. Особенно барон любил намекать, что пушка в действительности была вот эта самая, которая по сей день стоит на территории школы, и что СиВКа должна гордиться этим знаменательным фактом. - Умолкаю, умолкаю, - замахал руками барон. – Но все же полагаю, что рассказ мой куда интереснее, чем семинар. Вот помнится… Профессор неодобрительно свел брови, его предок вздохнул, взял ружье, прислоненное к краю портрета, и принялся его чистить. *** Антон Ивушкин и мастер Данилов сидели в мастерской и проверяли метлы. Каждый прутик должен быть идеально подогнан, снабжен тормозными и ускоряющими заклятиями. Балансировка должна быть тщательно выверенной – от этого зависит наклон метлы в полете и, в итоге, скорость и маневренность. От тщательности крепления прутьев к черенку зависит общая аэродинамика, метла должна слушаться малейшего движения тела седока – а все это требует тщательной подгонки. Данилов в который раз перепроверял целостность прутьев на «Жар-Птицах», заменял сломанные, подправляя общую форму, обрезал новые прутья секатором. Антон полировал черенок мягкой тряпочкой, втирая в него зелье «Скорость дракона», которое уменьшало сопротивление воздуха и увеличивало скорость, особенно при повороте. Модель «Жар-Птица» не была особенно известна в Европе, но это были очень неплохие, хоть и старые метлы, выпущенные еще в шестидесятые годы. Они отличались высокой скоростью, хорошей маневренностью, особенно при вертикальном полете, могли точно зависать в воздухе на заданной высоте. Единственным, по сути, недостатком был не очень быстрый разгон на старте: метла требовала «разогрева». - Где команда? – Данилов, оттирая руки ветошью от смазочного масла, взял со стола палочку, чтобы завершить работу, наложив последние заклинания. - Сейчас придут. Барон придет позже, когда уроки закончатся – будем новую тактику отрабатывать. Я отпросил всех с последней пары. Ты все метлы проверил? Антон обращался к Данилову на «ты» потому, что разница между ними в возрасте была совсем невелика – мастер был старше ученика всего на четыре года. Он закончил Академию два года назад и заочно учился в Московском Магическом Университете, на факультете оккультных наук и предметов. Специализировался на изготовлении артефактов, но был вообще мастером на все руки. Мог сам изготовить метлу, собрать ступу, починить хроноворот или телескоп, наладить работу стекол в теплице или очистных сооружений в канализационной системе. Мог и блоху подковать вручную, но в бессмысленной работе большого смысла не видел. Впрочем, как-то раз он и блоху подковал – на спор, даже не касаясь палочки. Соорудил крошечную наковальню, молот, взял большую лупу и подковал. Еще и на подкове надпись выбил - «Сделано в России». Потом, правда, эта блоха сбежала, и некоторые утверждали, что по ночам она до сих пор цокает подковами по коридорам. В СиВКе Данилов преподавал предмет «Технология производства магических артефактов», на котором школьники и учились мастерить артефакты и обереги. Все ученики в качестве элемента школьной формы носили кожаные пояса ручной работы, на которые нашивались или цеплялись собственноручно изготовленные предметы. Конечно, можно было и купить оберег, но всем известно, что вещь, сделанная на продажу, куда слабее той, что делаешь сам для себя. Вскоре подошли ребята из русской квиддичной команды – четверо мальчишек и две девочки. Они уже были в форме и отправились на стадион разогреться. - Десять кругов бегом по стадиону – и просто мячик обычный пока покидайте, - сказал Антон. – Сейчас мы с метлами закончим и начнем тренировку. Ребята отправились бегать. Не сказать, что бы все это дело любили, но с капитаном команды спорить было не принято. Дверь в мастерские Данилов открыл, поскольку внутри было душно и жарко. Антон аккуратно расставил метлы вдоль стены, проверяя напоследок каждый прутик еще раз. Вдруг он услышал возню и шепот за углом. - Кто там? А ну идите сюда, - нахмурился староста. Из-за угла неуверенно выступили двое первокурсников. - Почему без шапок? – Антон нахмурился еще сильнее. – В лазарет захотелось? Почему не на уроках? - Мы посмотреть хотели, - сказал один, застегивая верхнюю пуговицу на меховой куртке. – Посмотреть… - Чего посмотреть? Игра послезавтра. - Тренировки… - тихо заметил другой. - С последней пары деру дали? С какой? - С английского, - буркнул первый. - Замечательно. В качестве наказания будете сегодня у Данилова уборку делать и масло счищать с инструментов. Марш на урок. - Ну Антон! – первый поднял на старосту карие глаза и возмущенно фыркнул. – Такое событие… - Я вам устрою побеги с уроков… - Ну Антон, до конца урока пятнадцать минут осталось… Парни лукавили – до окончания занятий оставалось не менее получаса, и они знали, что и староста прекрасно это знает. Антон на мгновение задумался. - Антон, пусть идут сюда. Я им найду работу, - крикнул из глубины мастерской Данилов. – Мне сегодня некогда. Помощники пригодятся. Антон мотнул головой в сторону открытой двери. - А английский отработаете. В выходной. О выполнении доложишь, я проверю, - крикнул он вслед мальчишкам и, махнув рукой, отправился в раздевалку, что находилась за мастерской. Данилов тем временем вынул из рукава волшебную палочку (дуб, волос из гривы Пегаса, полторы пяди), подошел к шкафу у дальней стены, приложил к замку кольцо-печатку, а потом взмахнул палочкой. Шкаф со скрипом открылся. Мастер вынул оттуда большую продолговатую коробку и вынес наружу. Мальчишки, оттиравшие ветошью секаторы для прутьев, переглянулись. - Видел? – спросил кареглазый. – Еще печатка. - Видел, - ответил второй, белобрысый. – Ванька сказал, что бладжер как раз пойдет. У него и размер подходит, и он из цельной стали сделан. - Только они под замком хранятся. Если хотим попробовать, так нам надо кольцо к замку стырить, саму коробку утащить и бладжер из нее добыть. - Не знаю, Миш… А обязательно у Данилова шкаф вскрывать? - Костик, ты глупый или притворяешься? – кареглазый яростно зашептал: - Второго набора мячей в школе нету. После игр этот набор вернут в Питер, Мюнхгаузен еще на той неделе об этом сказал. Скоро, мол, экзамены, надо готовиться, а не мячики гонять. Если мы хотим это дело проверить, другой возможности не будет. Хорошо, что с английского сбежали, а то бы про печатку не узнали. Одной аллохоморой этот замок явно не откроешь. Жалко только, что Ванька в лазарет угодил. - Ну да, полнолуние-то завтра… угодил… Я подозреваю, что Ванька с метлы сам сиганул. Да ладно, он сказал, что даст деру из лазарета. Марфа уснет, он и сбежит. Как раз, если хотим попробовать, самое время… В эту минуту мастер вернулся, и мальчишки умолкли, с удвоенным усердием принявшись за работу.