***
Как и ожидалось, студенты не жаждали приобщиться к истории школы, и Зал Почета пустовал. Кубки и таблички в витринах причудливо поблескивали в свете сотен свечей. Подойдя ближе, Альбус не смог сдержать улыбки — откомандированные к Филчу студенты не утруждали себя тщательной уборкой, ограничиваясь простым помахиванием тряпкой. Как следствие, ряды наград напоминали любимое Альбусово лоскутное одеяло, разве что чередование тускло-серого и золотого выглядело не так уютно, как в случае коричневого и зеленого. Аккуратно, стараясь не задеть (и, упаси Мерлин, не разбить!) теснящиеся едва ли не друг на друге хрупкие шкафчики, Альбус добрался до белой — хотя, если говорить честно, то желтовато-пыльной — драпировки с гербом Хогвартса. Одно движение — и мальчик оказался в длинном коридоре, сплошь увешанном портретами. Кого тут только не было! Хенгист из Вудкрофта и сэр Майкл Скотт, Нимуэ и Клиодна, Гальфрид Монмутский и Томас Рифмач, Том Лин и Кадваладр… Кажется, в расположении портретов не было никакой системы: воин соседствовал с поэтом, мудрец — с путешественником, королева — с крестьянином. Кроме того, нарисованные волшебники и волшебницы переходили из картины в картину и собирались в довольно шумные компании. — Э-э, здравствуйте… Извините, не могли бы вы мне подсказать, где найти Альбуса Дамблдора? — робко заявил о себе младший Поттер. Его услышали: все портреты повернулись к мальчику. На мгновение в галерее воцарилась тишина. А потом все они заговорили одновременно: — Между Урхартом Бесстрашным и Мелисаной… — Я видела его в раме у Морганы! — Несомненно, вы найдете его рядом с Тэмом ОʼШэнтером, юный сэр… — Что за неслыханная наглость! В мое время юнцы не осмеливались требовать аудиенции у великих… — Полноте, Вортигерн, это дитя никак нельзя упрекнуть в дерзости… Все они считали своим долгом сказать что-нибудь — за долгие годы у них было не так много живых слушателей. Однако от гвалта, который они устроили, хотелось заткнуть уши и бежать куда подальше. Но Альбус был вежливым мальчиком и ушей затыкать не стал; что же до спасения бегством — у него было дело к Дамблдору, и отказываться от своего замысла он не собирался. Наконец, его терпение было вознаграждено. — Я ждал тебя, мальчик мой, — улыбнулся старик, перед которым расступились все прочие портреты. — Ты так похож на своего отца — еще один Поттер… Но, думаю, тебе больше понравится разговор наедине. Мне выделили отдельную нишу, так что предлагаю отправиться туда. Это недалеко, вот сюда — сразу за Мерлином и Морольфом. Действительно, там оказалась ниша, скрытая от посторонних глаз небесно-голубой драпировкой. Внутри нашлась массивная позолоченная рама, где и устроился Дамблдор; его окружали рамки и рамочки, прославлявшие его деяния — сертификат от Гильдии алхимиков за двенадцать способов использования драконьей крови, сопроводительные бумаги к орденам Мерлина — все степени, полный кавалер; фотографии из «Ежедневного Пророка», страницы его монографий и, конечно, статья о его победе над Грин-де-Вальдом. Персональная Стена Славы, которую наверняка частенько открывают для публики и водят сюда студентов, приурочив эти посещения к важным датам… Впрочем, сейчас бывшего директора Хогвартса это не волновало. — Римляне, народ древних и великих магов, говорили: «Nomen est Omen» — «имя — есть судьба». Так как тебя зовут, мальчик мой? — спросил Дамблдор, заняв свое место в золоченой раме. — Альбус, сэр. Альбус Северус Поттер, — нерешительно произнес мальчик. Все-таки он робел в присутствии знаменитого волшебника — пусть он и был сейчас всего лишь одушевленным портретом. Дамблдор в ответ мечтательно улыбнулся: — Значит, Гарри все-таки понял… Помню, как он был тверд в своей уверенности, что именно Северус — его злой гений. Как не желал принять от него помощи. Как не верил моим словам насчет его верности — равно как и таким же уверениям мисс Грейнджер… Давно это было, Альбус Северус. А время — великий волшебник: оно ложится бальзамом на старые раны и стирает границы между светлыми и скверными воспоминаниями. Время делает людей более терпимыми — впрочем, это можно видеть и по цветам твоего галстука. — Не уверен, что это так, сэр, — возразил Альбус. — По крайней мере, насчет терпимости. Слизеринская форма по-прежнему действует на гриффиндорцев как красная тряпка на быка. Да и сказать, что у всех гриффиндорцев сердца полны отваги и чести, никак нельзя. И благородством в некоторых даже не пахнет… Только я пришел не за тем, чтобы жаловаться на жизнь. — Так что же привело тебя сюда, мой мальчик? — блеснули интересом голубые глаза за очками-половинками. — Что тебя гложет? Альбус прикинул варианты развития событий. Все, что он расскажет, может достичь ушей отца — он частенько просит Финеаса Найджелуса привести Дамблдора в картину в гостиной на площади Гриммо, а то и просто разговаривает с портретом своего наставника на работе — в коридорах Министерства соответствующая картина есть едва ли не на каждом этаже. К тому же, согласно подслушанным рассуждениям тети Гермионы (а не надо выговаривать все свои домыслы «Гарри и Рону, несносным, не желающим думать мальчишкам» на повышенных тонах), душа этого сильного волшебника в полной мере сохранила способность мыслить и строить планы — и Альбусу вовсе не улыбалось стать частью какого-либо из этих планов. Поэтому он ограничился самым насущным: — На уроке мы говорили о важности имени и его значении. Я вдруг понял, что знаю о профессоре Снейпе значительно меньше, чем о вас. Да что там — практически ничего не знаю. Если вы представляетесь мне как живой человек, то он — сухая статья, сборник фактов, ничего более. Может быть… Если вас не затруднит… Где я могу найти портрет Северуса Снейпа? Дамблдор грустно покачал головой: — Портрет висит в кабинете Минервы, но ты не найдешь там Северуса. — Но как такое может быть? — озадаченно протянул Альбус. — Волшебнику некуда уйти с портрета, если только его не пригласят на другое полотно. Он может перемещаться между разными своими изображениями, но не уходить в никуда! Где-то же он находится! — Все верно, Альбус Северус. Существует два портрета Северуса Снейпа: один в кабинете директора, другой — в поместье Малфоев. Но загвоздка в том, что это — пустые холсты. И в раме, самопроизвольно появляющейся после смерти очередного директора, и в зале Малфой-мэнора, где висел прижизненный портрет — после смерти Северуса он за считанные дни выцвел, словно с него исчезли все краски. Только в центре темное пятно осталось. Теперь у Альбуса появилось настойчивое желание покрутить пальцем в ухе: он что, ослышался? — И как такое можно объяснить? Магические портреты ведь всегда несут на себе отпечаток души — и даже время над ними не властно: что вы, что Мерлин, что Агрикола одинаково бодры и активны! Дамблдор загадочно улыбнулся: — Быть может, душа так и не коснулась холста? После этой реплики Альбус еле удержал руку, чтобы не покрутить пальцем — на сей раз у виска. Но Дамблдор продолжал, как ни в чем не бывало: — Сириус Блэк, крестный твоего отца, погиб до того, как подготовил зачарованный холст для своего магического портрета — поэтому вы видели его лишь на фотографиях, и Гарри не имел возможности поговорить с ним снова. Семья Миртл была достаточно богатой и предусмотрительной, а сама Миртл — достаточно взрослой, чтобы наложить требующиеся чары — однако ее душа решила остаться с нами в виде привидения, и ни один ее портрет не оживает. Но случай Северуса выбивается из общего ряда: он зачаровал два холста, на которых так и не появился, никто не видел похожего на него призрака… Если ты ищешь Северуса Снейпа, мой мальчик, я могу сказать тебе только одно: он похоронен в Хогвартсе, в каменном круге на самом краю Запретного Леса. Альбус поблагодарил бывшего директора за помощь. Прощание вышло скомканным: младший Поттер погрузился в размышления, а Дамблдора позвали разнять ссору Нимуэ и Вортигрена, очередной раз не сошедшихся во взглядах на рассказы Мерлина о прошлом… Видимо, кое-что остается неподвластно времени. На краю Запретного Леса, говорите? Кажется, пришло время использовать наследственное поттерское пренебрежение к школьным правилам…***
На улице было холодно, несмотря на октябрь и утепленную мантию. Захватив с собой сумку — вдруг вдохновение накатит, ну, или бутербродов захочется — Альбус Поттер отправился навстречу своему первому сознательному нарушению правил. По терминологии Тедди и Фреда это считалось шалостью, но называть так посещение могилы своего тезки младший Поттер не стал бы. Скажем так — он в лучших слизеринских традициях шел к своей цели, не стесняясь никаких путей. Даже если они вели в Запретный Лес. Он миновал теплицы и полудикую тыквенную делянку, намереваясь обойти Хогвартс по периметру — проще углядеть кромлех отсюда, чем блуждать по лесу, рискуя заблудиться — когда на горизонте показалась группа спортсменов с метлами наперевес. Последняя неделя октября… Против солнца не особо-то и разглядишь, но это либо Гриффиндор, либо Слизерин. С первыми встречаться лишний раз не хотелось, ведь маловероятно, что Скиром овладело такое же равнодушие, что и Ренчем, а встречаться со своими — тем более: устроят допрос с пристрастием и уволокут обратно в гостиную. Так что углубиться в лес пришлось значительно раньше, чем Альбус рассчитывал. Опавшие листья, скукожившиеся в неаккуратные бурые свертки, по краям прихвачены инеем и ломаются под ногами почти неслышным хрустом. Хоть какую-то надежду на укрытие дают сосны, и мальчик спешит к ним — но опад, смешанный с подмерзшей глиной, предательски скользит, и младший Поттер успешно уходит от нежелательных взглядов — вниз и под редкий кустарник, пропахав в грязно-желтом ковре хвои траншею и свалившись в овражек. Овражек основательно зарос травой, и эти пожухлые космы хорошо его маскировали. Трава вперемешку с листвой и хвоей была и на дне. «По крайней мере, приземлился мягко» — подумал Альбус, чуть сдвинул правую руку, устраиваясь поустойчивее и… едва не выдал свое неожиданно обретенное укрытие. В ладонь впилось нечто холодное, с острыми гранями. Льдышка? Осколок стекла? Он отдернул руку и, шипя от боли, повернул ее ладонью вверх, ожидая увидеть кровь. Увиденное заставило его примерзнуть к месту от ужаса. На возвышении большого пальца пульсировал красным оттиск — линии складывались в уже знакомый рассеченный треугольник с вписанным кругом. Не хотел, чтобы его увидели? Решил втайне пройтись по Запретному Лесу? Провалился там неведомо куда? Да кого это волнует! Альбус встал на колени, развернулся и лихорадочно рылся в куче растительного мусора. Из овражка вылетали пучки высохшей травы, охапки прошлогодних листьев, комья мерзлой земли — а вскоре и звуковое сопровождение в виде азартного сопения подоспело. Нашел! Победный клич младшего Поттера вспугнул птиц и лукотрусов на милю вокруг. Но это было, в сущности, неважно. В руках мальчика лежал небольшой черный камешек, ограненный на манер миниатюрного колесика, с отполированными до зеркального блеска верхней и нижней гранями-площадками. На одной из этих площадок и был выгравирован таинственный символ. Альбус повертел находку в руках. В боковых гранях-фасетках отражались сотни крошечных Альбусов, окруженных расплывчатыми тенями, и тени эти клубились, сплетались друг с другом, появлялись и исчезали… Он положил камень плашмя на ладонь и очередной раз взглянул на символ. Круг, треугольник, черта… Что они скрывают? В его жизни, прежде такой простой и понятной, все полетело в тартарары, стоило лишь поступить в Хогвартс. Боязнь полетов, частичная потеря памяти — с этим вполне можно было жить. Жить, скрывая это как позорный секрет, этакий скелет в шкафу, тщательно закрытом на ключ и для надежности повернутый дверцами к стенке. Вот только в шкаф запустили бомбардой, и тайна просочилась наружу — а заодно и компанию себе нашла. Кто управляет его сознанием, стоит Альбусу взлететь на метле? Откуда возникает властный голос в его разуме? Что означает этот преследующий Альбуса символ и при чем тут наследник Смерти? Как с этим связан профессор Криви? И что не так с душой Северуса Снейпа? Как будто без этого мало проблем! Он не оправдал возложенных на него ожиданий, он в состоянии холодной войны с собственным братом, а единственный человек, предлагавший свое общество и свою дружбу, оказался двуличным расчетливым эгоистом. Как будто для обычного первокурсника мало одного этого!***
Из оврага Альбус выбрался, а вот приступ саможаления преодолеть оказалось не так просто. Он шел прежним курсом — по краю леса и вокруг замка — и по пути вспоминал, сколько еще раз судьба в прошлом могла бы и обойтись без суровых воспитательных мер. Может, это все были и не трагедии, но шел Альбус долго, а память у него была цепкая. Выходило много и по мелочи — а оттого обидно. До того обидно, что в глазах щипало. Может, от этого, а может, от невнимательности, Альбус смог заметить искомый кромлех только наткнувшись на него. Каменный круг — Дамблдор явно преувеличивал! Четыре арки, каждая из трех камней, а промежутки между арками — парочку Поттеров поставить можно. К тому же валуны щербились трещинами, в которых с удобством устроились лишайники самых разнообразных оттенков: изумрудные, салатовые, голубоватые. Кое-где камень был раскрошен настолько, что давал приют и растениям попривередливее. Мхи еще радовали глаз зеленью, а вот плющ свисал безжизненными плетями. Альбус вступил в круг и снова поскользнулся — на этот раз на подернутых корочкой льда неровных плитах. Стараясь ступать осторожнее, он приблизился к одиноко стоящей стеле в центре. Это глыба нарочито грубо обтесанного гранита, но зерна не дымчато-серые и красноватые, как Альбус привык видеть, а более темные. Смесь черного, графитно-серого и белого. Белого совсем немного, и чтобы увидеть светлые полосы, надо приглядываться. Одна из таких полос словно подчеркивает гравировку: «С. Т. Снейп. 1960 — 1998». Буквы, когда-то посеребренные, теперь цветом сравнялись с гранитом — будто от природы в камень были вплавлены эти слова. Здесь лежит человек, чье имя он носит. И благодаря его, в том числе, жертве живет. Зельевар, Шпион, Волшебник… Человек. — Здравствуйте, — хриплым от волнения голосом произносит Альбус. — Вы меня не знаете, но я Альбус Северус Поттер. Вы защищали моего папу. И мне ужасно хотелось бы, чтобы вы защищали меня. Альбус рукавом стер инистую корочку с камня и положил рядом сумку. Сел, прислонившись спиной к камню — ничего, мантия пошита на совесть — и посмотрел в небо. Темно-серое — как гранит, как ледяная вода, как глаза разгневанного Скорпиуса Малфоя — того самого, с которым он, Альбус, уже две недели не разговаривал. Он вообще ни с кем за эти две недели по-настоящему не разговаривал. — Если бы вы защищали меня, я не влип бы в эту дурацкую историю, — доверительно начал Альбус. Он ведет себя, как сумасшедший — прячется от людей, разговаривает с портретами, теперь вот с мертвецами… Ну и наплевать! Если прикрыть глаза, то кажется, будто сидишь с кем-то спина к спине — а из-под ресниц и вовсе кажется, что камень-то и не камень вовсе, а ссутулившийся человек в форменной мантии. Лучший слушатель — Северус Снейп: не перебивает, не уходит, не выдает секретов. — Если бы вы были здесь, были бы нашим деканом. А то что это за бредятина: факультет без главы! Лефевр, конечно, старается, и ребята все ему помогают — но разве сможет семикурсник сделать то, что делает преподаватель! И потом, он уйдет в следующем году, и все начнется с начала. А потом уйдут Артур, и Ликаон, и Феликс… Уйдет Медея Розье. А потом будет очередь Термена, и некому будет рассказывать про традиции Слизерина. Что-то останется в записях нашего архивариуса, но она тоже уйдет. И будет чудесный курс у Слизерина: Малфой и я. Никто ничего не знает и никто ни с кем не разговаривает. Просто восхитительно! Декан, будь он у нас, такого бы не допустил. Однозначно. Альбус смахнул рукавом холодящую щеку слезинку — здесь никто не будет читать нотаций о том, что приличествует и что недопустимо для уважающего себя слизеринца. — А вели бы вы у нас, скажем, зелья. Папа рассказывал, что ненавидел ваши уроки Зельеварения, и еще то, что вы просили сделать вас учителем Защиты от Темных Искусств. Но мне кажется, зелья в вашем исполнении должны быть интереснее, чем сейчас: этому Хемлоку уже двадцать три, а до сих пор ни одной сильной работы. И вообще он сидит за кафедрой и строчит очередной опус, это если не читает лекцию — кажется, по другому занудному опусу, может, его, а может, его вечно отсутствующего профессора. А Защита — нет, это вам не подошло бы. Во-первых, эта должность проклята, а как обойти условия проклятия, придумал Фауст, значит, это его право; а во-вторых, Фауст однозначно лучший для этой должности. Он знает, о чем рассказывает, он готов ответить на любые вопросы и ему плевать на всякие факультетские закидоны. У него Аспер пишет научную работу, а Сфорца уже статью под его руководством напечатала. Так что зелья, определенно зелья. Я бы согласился, даже если бы вы орали, как дядя Рон после очередного проигрыша «Пушек», и отправляли на отработки. Было бы здорово сварить что-нибудь не по учебнику — Костерост там или Бодроперцовое… Лучше уж такие отработки, где делаешь что-то руками. Ну, тяжелое. А то Криви — профессор Маггловедения, тоже мне, величина — заставляет переписывать книги. «Посмотрите мне в глаза, Поттер! — передразнил Альбус с горечью в голосе. — Я должен видеть, как вы продвигаетесь!» — Как к нему приду, так всякая ерунда в голову лезет. Голоса, наследие… Знак этот дурацкий. — Мальчик выудил из кармана найденный камешек и начал вертеть его между пальцев. — Тексты его идиотские. Про бессмертие, представляете? Мало было одного повернутого на бессмертии темного мага, надо это все в массы, народу! «Папа Бонифаций Восьмой принимал порошок бессмертия, в него входило измельченное золото, изумруды, кораллы, оленье сердце!» — младшего Поттера уже трясло от негодования. — Можно подумать, такой наивный дурак выискался, верить в эту чушь! И какой только гад его обманывал? Альбус вздохнул и уткнулся носом в колени. — А может, это у него выискался персональный Малфой. Весь такой вроде доброжелательный, выручает из неприятностей, а потом — бац! — и оказывается, что ему от тебя что-то нужно. От меня — долг жизни за отца вернуть, а от Бонифация — ну, может, какой-нибудь карточный долг или взаймы брал, ну и подумал: а навешу-ка я Бонифацию лапши на уши, пусть он мне денежки отстегивает за чудодейственный эликсир! Тут Альбус вздохнул еще горше. — А знаете, что самое обидное? Если бы он сейчас нашел какое-нибудь объяснение, хоть самое завалящее, я бы снова считал его своим другом. Если бы он хоть извинился, что не сказал сразу, что у него все рассчитано-просчитано… Я снова стал бы его другом. Да я, Мордред все это жги, думал, что мы все-таки друзья! Хотя он меня по имени-то даже ни разу не назвал… «Что самое важное для мага? — Имя, герр Фауст!» — снова передразнил Поттер. — Мистер Зазнайка, король двойных стандартов! Уж лучше бы совсем… Что именно совсем — так и осталось за скобками, потому что Альбус подавился рыданиями. Что бы он не доказывал безмолвному Снейпу и самому себе, он скучал по Малфою — по его нахальной полуулыбке и театральщине на ровном месте, по тысяче его секретов и его историям… Да просто по тому, что он был рядом. — А знаете, что еще? Я бы и сам извинился. Только не знаю, за что. Никаких идей. У вас вот должен просить прощения за то, что нарушил ваш покой — говорят же, что, если кто умер, то он обрел вечный покой и все такое… У вас жизнь уж точно не была спокойной, это я точно знаю. Хотя я про вас ни драккла больше не знаю. Хотел вот найти ваш портрет, расспросить, а портрета-то и нет… Пришел сюда, заболтался. Извините. Еще в таких случаях, ну, когда прощения просят, говорят, что больше так не будут. А я вот врать не хочу — мне понравилось. И еще приду, и опять буду говорить. Прощения тоже попрошу… Хотя вы мне все равно не ответите. Смеркалось. Альбус поднялся с насиженного места и встряхнул потерявшую всякую форму сумку. — На похоронах говорят: «Прощайте». Но мы не там, и поэтому — до свидания. Он развернулся и зашагал к замку — огоньки в окнах были отличным ориентиром. И поэтому не видел, как от камня отделяется угловатая черная тень. Она была слишком темной даже для тени и формой ничуть не походила на камень. Да и, сказать честно, порядочные тени не бывают столь подвижны… Но, как и было сказано, Альбус этой тени не видел.