Наследие. Lapis resurrectionem

      В Хогвартсе каждый найдёт себе место по душе. Кому-то будет приятно сидеть в тишине библиотеки, где в косых лучах солнца кружится книжная пыль. Кому-то милее хижина лесничего и заросшие грядки рядом — тыквы коварно захватывают территорию, пока хозяин хижины во Франции. Кто-то будет очарован Озером, в котором отражается беломраморный памятник величайшему магу ушедшего столетия. Уверен, даже Гремучая Ива придётся кому-то по вкусу...       Однако есть здесь место заброшенное и одинокое. У самого края Запретного Леса, там, где он граничит со скалами, где не ходят даже кентавры, есть каменный круг. Старый, давным-давно забытый кромлех. Изъеденные временем серые плиты заросли мхом и плющом так, что случайно забредший сюда путник удивится густой холодной тени внутри круга, где серого-то почти уже не осталось — даже плиты под ногами затянуты зелёным покровом.       Только здесь не бывает случайных людей. Раз в год, в мае, когда темнеющее небо над Хогвартсом расцвечивается огнями фейерверков, приходит мужчина. На нём неизменная мантия аврора и нелепые магловские очки. В молчании — даже Люмос у него невербальный — он стоит перед гранитной стелой — это единственное, что не захвачено зеленью в этом круге. Он достаёт из кармана мантии платок и неловким движением стирает со стелы пыль. На платке и на пальцах аврора остаётся бурый след, а на камне проявляется надпись: «С. Т. Снейп. 1960 — 1998» — тусклое серебро в глубоких угловатых желобках. Мужчина всё также безмолвно стоит — и в магическом свете он кажется не румяней покойника. Единственное, что отличает его от мертвеца — яркие, ничуть не постаревшие зелёные глаза. В них вспыхивают и гаснут светлые блики — то ли невыплаканные слёзы, то ли отражённые огни фейерверка.       Порой он подолгу не может решиться отнять руку от камня, как будто ощущает под пальцами не ледяной гранит, а нечто живое. Порой садится на корточки и пытается выдернуть редкую осоку и мох у самой стелы. Руки работают, а мысли блуждают где-то далеко. Порой закрывает лицо рукой, словно не хочет, чтобы с губ сорвались какие-то ему одному ведомые слова — а потом на щеках остаются разводы бурой лесной пыли...       Но уходит он, никогда не оглядываясь.