The dead immortal

С глаз долой - из сердца вон. Простая, казалось бы, идея, действенный способ выкинуть кого-то из своей головы, да только не без подвоха. У каждого в жизни есть люди, о которых можно перестать думать, но вот стереть из сердца - никогда. Одна случайная мысль, одна вещь, одна ассоциация - этого достаточно, чтобы человек снова воскрес в вашей памяти, независимо от всех ваших стараний удержать память взаперти, где-то в тайниках своего сердца. Впервые увидев в толпе это лицо, капитан не мог поверить своим глазам. На секунду ему показалось, что после всего случившегося у него всё же поехала крыша, что было бы, впрочем, вполне естественно; в следующий момент в голове его уже толпились всякие мысли, попытки оправдать появление здесь, в Америке, кого-то, так похожего на этого человека, иначе, чем через галлюцинацию или обман зрения; теории, начиная от самых бредовых, вроде того, что у него был близнец, или что он не умер тогда, спасая город от Грея, а всё же сумел сбежать. Только после, собрав в кучу свои мысли, бывший шеф третьего Торчвуда осознал, что упустил его, и мысленно обругал себя. Харкнесс убеждал себя, что это ошибка, иначе и быть не могло. Мало ли в мире таких, каким был его старый (но погибший молодым) друг... и всё же это лицо он не мог спутать ни с чьим другим. Только глаза были как будто совсем другие. Обидно было ещё и то, что, потеряв Торчвуд, он потерял не только своих лучших друзей, но и ряд привилегий вроде возможности здесь и сейчас выяснить что-то о ком-нибудь. Оставалось только ждать, пока знание придёт само. Желательно - вместе с самим человеком. "Мир маленький", - думал Джек, устраиваясь в каком-то мотеле на окраине Нью-Йорка. Времени у капитана, как и всегда, было предостаточно, и он решил всё же не упускать момент и снова ощутить себя человеком, замедлить ход, попытаться забыть, кто он такой на самом деле и сколько противных ему самому вещей натворил, успокоить боль, увидеть город, в конце концов, понять, почему люди его так любят. И получить бонус в виде информации о том случайном прохожем. Джек был готов поверить в то, что это плод его воспалённого воображения. Всё же повод для "воспаления" имелся, и пусть произошло это несколько месяцев назад, по меркам капитановой вечности это было совсем недавно. Янто ушёл. С ним не стало команды. Для капитана прервалась самая яркая часть его жизни. А может быть, и сама жизнь. Харкнессу было нечего терять, но и некуда идти, манипулятор он потерял, оставалось лишь бежать по планете, обойти её всю, спрятаться от самого себя, от памяти обо всех этих людях. Только, как выяснилось, быть быстрее, чем воспоминания, Харкнесс пока что не научился. Позже Джек сталкивался с этим человеком несколько раз, и эти встречи заставали его врасплох, хотя он ждал их (если ещё точнее, капитан ждал, что незнакомец улыбнётся ему, скажет: "Я скучал, Джек", а тот ответит только что-то невнятное, типа "Харпер, сукин ты сын!", и обнимет так внезапно воскресшего друга. Впрочем, головой он понимал, что этого быть не может, но иллюзии отпускать не хотел). Харкнессу казалось, что этот так похожий на Оуэна незнакомец сам ищет встречи с ним, только не решается заговорить. Это всё меньше походило на совпадения и случайности, если, конечно, такая вещь как случайность, вообще существует. Только Джек всё так же не знал о нём ничего. Наткнувшись на него в баре (тот только улыбнулся так, что у капитана сжалось сердце, не глядя ему в глаза, и исчез), Харкнесс спросил у бармена, кто это был; тот только пожал плечами в ответ, сказав, что не знает ничего, кроме, разве что, легенды, что он приходит в этот бар раз в год, каждый год с самого момента его основания, то есть последние девяносто лет. Джек понял, что мир идёт наперекосяк. Капитан попытался даже пойти следом за ним, но тот мастерски затерялся в толпе. Джек окончательно убедил себя, что это не Оуэн, но от желания понять, что это за столетний юноша, отступаться не собирался. Неужели ещё один, проклятый, как и сам капитан? Той ночью во сне он видел их всех живыми и улыбающимися, и в который раз злился на самого себя. Метафорические раны на душе снова давали о себе знать. Утром, однако, Джек обнаружил на тумбочке то, чего никак не ожидал увидеть, и был, мягко говоря, шокирован, хотя и предполагал, что что-то такое произойдёт. Это были фотографии. Пара старых кадров - портрет Джека времён Второй Мировой, его же портрет из конца девятнадцатого века, групповое фото с командой, невесть как оказавшиеся у анонима... И записка. И никаких следов "почтальона". "Я знаю, теперь ты хочешь увидеться ещё сильнее. Как видишь, это взаимно, капитан. Приходи сегодня на закате по указанному адресу. Твой Адам". Этот человек никогда не знал Джека, но, похоже, умел читать людей, их желания и страхи. Задержавшись взглядом на имени отправителя, скинувшего вуаль анонимности, капитан уже твёрдо знал, что придёт. Время тянулось медленно. Ещё медленнее, чем обычно, хотя Харкнесс за двести лет привык к тому, что время похоже для него не на жидкость, а на желе. Не спасали ни прогулки, ни алкоголь. Джек ждал вечера. *** - Неплохо тут, а? - новый знакомый капитана сидел на перилах на крыше одного из многочисленных небоскрёбов Нью-Йорка, свесив ноги вниз, в бездну города, в одной руке держа бутылку дорогого пива, и смотрел на закат. Небо было по-весеннему ярким, дул тёплый ветер. - И ты не боишься вот так? - недоверчиво спросил капитан, стоящий рядом, опершись локтями о перила. Он глядел то на раскрашенные солнцем облака, то на кажущиеся маленькими машины внизу, то на своего нового знакомого, заметив тень безумия в его глазах. - А чего бояться? Ты ведь тоже привык умирать. И не спорь. Раньше смерть была страхом, а теперь она - единственный способ напомнить себе, что жизнь ещё не закончилась. Проблема долгой жизни, понимаешь, в том, что ты забываешь, что всё ещё жив. Всё такое однотонное... Харкнесс хмыкнул. - Я бы сказал, что ты не прав. Не стопроцентно прав. Мне в этом плане повезло. Устать от жизни я не успел. Удачно выбрал место работы. Устать от боли - вот это да, но это другое. Почему-то капитан доверял Адаму, не зная о нём ничего. Может быть, дело было в такой знакомой улыбке... - Ну да, ну да... Почитал я о тебе и этом вашем... Торчвуде. Молодцы, что могу сказать. Миру нужны герои, наверное. Только что ты получаешь в итоге за своё геройство? Вот именно. Я-то знаю не понаслышке, что это такое. Расскажи мне свою историю. Как ты стал таким? Знал бы ты, как я рад видеть, что я не один. - Энергия временной воронки. Меня воскресили, случайно перестаравшись. А ты? - А я не знаю, вот в чём вся проблема. Потому и ищу других таких же. Незнание раздражает. - А что тебе даст знание? Неужели ты решишься отказаться от этого? Я вот понимаю, что не смогу. Всё ещё слишком люблю свою жизнь. - Друг мой, мне две тысячи лет. Доживёшь до моих лет - посмотрим, что скажешь. А я вот думаю, что устал. Не знать, что я есть и чем я должен быть. Потому что за всей этой вечностью нет жизни вовсе. И ты согласен со мной, я же вижу. Пусть и пытаешься возразить. Джек промолчал. Только позволил себе подумать, что вся эта боль - тоже жизнь, а значит, смерть - это тоже часть жизни. - Тебе есть ещё, что мне сказать? А то, я боюсь, мне пора. Секрет своей бесконечности я, наверное, так и не раскрою. - Один вопрос... - Ах, да. Тот человек из твоей команды. Доктор Харпер, если не ошибаюсь? Так вот... есть теория, что через несколько десятков поколений внешность потомка может повторить внешность его предка. Что-то там с генетикой. Больше я вам ничего сказать не могу, капитан. Спасибо за этот вечер. Адам сухо улыбнулся и прямо так, с перил, прыгнул вниз. Харкнесс провожал его взглядом, пытаясь переварить это всё. Каким же надо быть холодным и бессердечным, чтобы так относиться к жизни. Или даже не совсем так. Каким надо быть искусственным, ненастоящим... Будто мёртвым. Доктор Оуэн Харпер был замечательным работником, но в первую очередь для Джека он был другом. Может быть, даже больше - Джек любил многих. Этот человек был сложной, запоминающейся личностью. Но в отличие от своего предка (если, конечно, эта странная теория не была выдумкой), доктор был живым. Он радовался, он злился, он чувствовал каждый момент своей жизни даже после того, как его убили. Таким его и помнил Джек. А этот странный человек будто и не был больше человеком, и это пугало. Хотя, может быть, в чём-то он и был прав. На мгновение Джеку стало страшно, что он станет таким же однажды - всё же он не имел понятия, сколько ещё продлится его вечность и когда наступит конец, сколько любовей, сколько смертей спустя. Но одно он уже знал точно - сам он, кажется, ещё не потерялся окончательно. Пусть он и умирал сотни раз, что-то в нём всё ещё было живым, всё ещё умело любить. И Харкнесс был этому знанию очень рад.