На Фонтанке, или какие чудеса происходят в Петербурге

– Нет уж, это никуда не годится! Чтобы нашего поэта обрабатывал какой-то незнакомец! – возмущению Юсупова не было предела. – Что-то теперь будет? – испуганно прошептала Вырубова. Спокойствие сохранял, кажется, один Распутин: – Ну человек, ну и что? Думаете, одни мы такие полуночники? – Григорий Ефимович, а если это полицейский? – Так и что же? – Арестует нашего Петю, и всё! – вздохнула Вырубова. Её слова не произвели на Распутина никакого впечатления: – Не арестует, не посмеет. Пойдёмте, что ли, а то тут долго можно стоять! И Григорий Ефимович, не дожидаясь одобрения товарищей, пошёл к перилам. Товарищи, разумеется, поплелись следом за вождём. – Полюбуйтесь, милые, какой тут полицейский страшный! А? То-то! – съязвил Григорий Ефимович. «Полицейский» при ближайшем рассмотрении оказался, что называется, «своим человеком» – обычным городовым в форме образца начала двадцатого века. – Он что, тоже…того, дух? – засомневалась Вырубова. Распутин, порядком уставший от Аннушкиной излишней осторожности, взял её за руку, как маленькую, и повёл к беседующим гражданам. – Эй, Петька! Вот мы и вернулись. Не сбросился ещё? Это хорошо. Поэт при виде знакомых лиц улыбнулся и помахал нашей компании рукой. А что делать? Сходить с ума надо весело! Городовой нахмурился и решил без промедления приступить к допросу новоприбывших: – Та-а-ак, по какому случаю вы бродите большой компанией по улицам города в столь поздний час? Распутин совершенно спокойно подошёл к городовому и грустным голосом произнёс: – Вы нас не узнаёте, товарищ? Мы ведь из одной эпохи! Суровый городовой ответил равнодушно: – Отчего не узнаю? Узнаю. Вас, Григорий Ефимович, я лично в девятьсот шестнадцатом из одного заведения под руки выводил. Вы ещё что-то плели про рубашку, вышитую императрицей. Вас, дорогой Феликс Феликсович, и так весь высший свет знал, что уж обо мне говорить. И вас, Анна Александровна, знаю. Видел как-то мельком, запомнил. А теперь скажите на милость, что вы тут делаете все вместе? – У него спроси, – фыркнул Юсупов, указав на Петра. Брови городового от удивления полезли высоко на лоб. – Вы что, все топиться в Фонтанке собрались?! – Да нет, что вы! Наоборот, мы спасаем этого несчастного, – успокоила Вырубова. – А вы зачем тут? – на сей раз грубовато обратился Григорий Ефимович к городовому. Наверное, обиделся на то, что хранитель порядка когда-то давно прервал весёлое распутинское времяпрепровождение. – Я тут по долгу службы. Значит, вы с этим поэтом уже знакомы. Что ж, тогда извольте убедить его покинуть мост. – На него никакой управы нет, – проворчал Распутин, – только если тут правительство появится… – Правительство, говорите? – послышалось вдалеке. Все, как один, повернулись в ту сторону, откуда донеслись слова. К мосту шагал, ни много ни мало, сам Николай II. – Значит, правительство, – повторил государь, приблизившись к нашей компании. – Так точно, ваше императорское величество, – подтвердил городовой. Николай поморщился: – Какое там величество! Времена давно не те…просто Николай Александрович. Так в чём дело? – Дело тут, папа, в этом упрямом посланнике искусства. Топиться собрался, видите ли, – объяснил Распутин. Николай окинул недоумённым взглядом приличное скопление народа – целых четыре человека плюс один на перилах – и спросил: – А сами вы его снять не в состоянии? Григорий Ефимович, а как же гипноз? – Больно он упёртый, этот утопленник, – вздохнул Распутин. И добавил с улыбкой: – Не всё ж мне вам, царям, помогать. И вы нам подсобите малость. – Хорошо. Я попробую, – согласился император и вступил в переговоры: – Кто вы такой? – Пётр Лисенко, поэт, – ответил поэт, немного волнуясь. Не каждый день последнего русского царя увидишь! – Значит, поэт…и зачем вы тут на перилах? – Спрыгнуть хочу, – признался Петр. – Куда? – В речку, конечно! – Жаль. Сюда, на мост, было бы лучше…гхм. И по какому поводу вы собрались спрыгивать? – По личному. – А точнее? Петр молчал. Рассказывать Николаю про Катю или нет? – От большой любви он помирать собрался, – опередил поэта Распутин и подмигнул тому – мол, отвечай быстрее, а то сам всё расскажу. – От любви-и? Странное дело! От любви, дорогой поэт, в облаках летать надо, а не в реках топиться. Вот, например, мы с Алекс… – И так все всё знают про вас, папа, на пятерых прекрасных детей посмотреть достаточно, – перебил Распутин, пытаясь повернуть императорскую мысль в нужное русло. Кажется, получилось – Николай продолжил переговоры: – Гм-гм…расскажите, любезный, в чём же всё-таки причина вашей тоски. – Если вам действительно интересно, Николай Александрович… – протянул поэт и решился-таки вкратце повторить свою историю: – Была у меня жена. Хороший человек. Катенька. Жили мы, как и полается, в любви и согласии, а тут вдруг она взяла и ушла. И не жизнь мне без неё! – Почему ушла? – Обиделась… – На что же? – Понимаете…я один стих посвятил своей знакомой актрисе, а Катеньке это не понравилось… Исторические товарищи переглянулись. Всех посетила одна мысль: «Из-за такой мелочи – и обижаться?». – Как, говоришь, жену зовут? – уточнил император. – Катенька, то есть Лисенко Екатерина Матвеевна, а что? Николай, недолго думая, подозвал городового и распорядился: – Жену найти и доставить. Городовой растерялся: – Как я её найду, ваше императорское…Николай Александрович? В Петербурге наверняка много Лисенко Екатерин Матвеевн! Распутин, как человек более практичный, взял дело по выяснению личной информации на себя: – Так, Петя, выкладывай: возраст, внешность, где живёт… – Погодите-погодите! – всполошился поэт. – Вы что, сюда её приведёте? – Конечно, милый, – заверила Вырубова, – приведём, так что рассказывай, рассказывай про неё. – Хорошо. Девушка двадцати одного года, среднего роста, густая каштановая коса до пояса, глаза – голубень…лицом чем-то напоминает вас, Анна Александровна. Живёт Катенька сейчас, наверное, у сестры, на Московском проспекте. Там станция метро ещё какая-то рядом. – Там много станций, – проворчал городовой, – это во-первых. Во-вторых – добираться долго. Но дело даже не в этом. Как мне убедить вашу красавицу явиться сюда среди ночи? – Нет, товарищ, вас посылать не будем, тут кто-то более тактичный нужен, – глубокомысленно произнёс Распутин. – Вот кого отправим! – воскликнул Юсупов, выразительно глядя на "старца", – вы же у нас по части женской психологии знаток. Все с любопытством уставились на Григория Ефимовича – пойдёт или не пойдёт? Распутин заскромничал: – Да ладно тебе, Феликсыч, скажешь тоже – знаток…так, любитель. – Идите, Григорий Ефимович. Мы вас здесь подождём, – сказал Николай, облокотившись на перила моста. Распутин, вздохнув, отправился в дорогу. Ничего не поделаешь, статус требует! В течении первых пяти минут оставшиеся на мосту молчали. Вырубова ковыряла зонтиком асфальт, Николай делал вид, что изучает решётку моста, Юсупов медленно расхаживал туда-сюда, чуть слышно насвистывая какую-то песенку, городовой стоял, будто на посту, около нашего потенциального утопленника. Сам Петр мысленно считал минуты. В конечном итоге тишина всем наскучила, однако темы для разговора никто придумать не мог. Было тоскливо от того, что в такой большой компании повисло молчание. – Господа! Я тут собирался Кутузова навестить...может быть, кто-то со мной хочет? – громко объявил Юсупов. Тут же все откликнулись почти хором: – Почему бы и нет? – С радостью! – Конечно! – Будем счастливы составить вам компанию! Промолчал один Петр (по вполне понятным причинам - хватит с него призраков на сегодня!). – А ты, поэт, с нами? – спросил император. – Спасибо, Николай Александрович, но я лучше домой пойду. – Слава богу, наш суицидник захотел домой, – обрадовался Юсупов. Вырубова встала по левую руку от Петра (по правую расположился городовой) и тоже решила поддержать беседу, чтобы развеселить поэта и окончательно отогнать от него темные мысли: – Что дома делать будете? Стихи писать? – Может быть...но прежде всего выпью чего-нибудь. Коньяка, что ли. – Выпейте лучше чаю с лимоном, дорогой, – поморщилась Аннушка, – всё полезнее будет. И на ваш светлый разум не окажет негативного влияния. Поэт улыбнулся: – Ладно, Анна Александровна, сделаю чай. Напишу про чашку чая на столе... – Что-то подобное я уже слышал, – подал голос Николай, – только там было про водку. Юсупов подтвердил: – Так точно, про рюмку водки. Эх, современное искусство! – Меня на них нет! - тоскливо вздохнул Николай, – при мне не пели бы таких бессмыслиц. – Не в обиду будь сказано, ваше императорское, но при вас похлеще песни спокойненько пели. Один "Интернационал" чего стоит! – заметил городовой. Император возразил: – У "Интернационала" смысл был! Народ устал от гнёта... – Ничего себе. Царь сам признаёт, что народу было тяжко под его правлением. Однако! – удивился поэт. Вырубова, заметив на лице Николая наигрустнейшее выражение (почти как у Петра двадцать минут назад), поспешила успокоить императора: – Признать свои ошибки не каждому под силу, тем более правителю. Вы достойны уважения, Николай Александрович! – Спасибо, Аннушка...только народ всё равно теперь этого не узнает. А мне стыдно перед ним! Даже поэму недавно написал... – Поэму? – Петр соскочил с перил (о чудо!). – Николай Александрович, прочитайте же её нам! Пожалуйста. – Ну...я в поэзии не слишком силён... – Что вы, право! Читайте! – поддержал поэта Юсупов. Все присутствующие выстроились полукругом вокруг императора, и тот прочёл своё творение. Вырубова даже прослезилась. Потом упросила и Петра прочитать стихи. В процессе обсуждений выяснилось, что и городовой питает страсть к сочинительству. Даже пару Юсуповских белых стихов послушали. Так незаметно прошёл час. Вернулся Распутин, ведя под руку Петрову Катеньку, которая, как ни странно, совсем не боялась исторических призраков. Что осталось досказать? Думаю, подробные описания будут излишни. Петр с Катериной помирились. Компания дУхов проводила их до самого дома, пожелала удачи и всех благ. Спустя пару недель поэт написал мистическую повесть по мотивам своих приключений. Долго потом в семье Петра Лисенко будут вспоминать эту ночь на Фонтанке. А наши исторические товарищи и дальше будут бродить по городу.