Одиночество

— Я ухожу к Шальному, — эти слова, сказанные Багирой несколько недель назад, стали громом среди ясного неба. Он не мог представить себе службу без нее, его верной рыжей подруги. — Почему? — возмущения не было, было лишь непонимание и обида. Как она может бросить всех? Как он теперь сможет смотреть в глаза ребятам, которые считали Риту своим ангелом-хранителем? Как ему отпустить ее? — Я хочу в «поля», Бать, — глаза вниз, избегая взгляда. Он тяжело вздохнул, признавая, что был не прав. С самого начала, одев ее в эту красивую форму, которую она ненавидела. Количество ее просьб по поводу того, чтобы он отпустил ее в «поля», не счесть. А он не соглашался, берег ее. — Прости, — слишком тихо произнесенные ею слова, а сколько боли. Она взглянула на него печальными глазами, его сердце сжалось. Так захотелось схватить ее за руку, рвануть на себя и прижать сильно-сильно. Но он так ничего и не сделал, просто смотрел на нее и молчал. В его глазах не было и намека на злость или обиду, только горькое разочарование. — Тебе не за что просить прощение, — его голос звучал тихо, слова вылетали тяжело, словно поневоле, через силу. Ей было тяжело, и он это прекрасно понимал. А еще ему стало почему-то страшно за нее, словно он отпускает ее на верную смерть. Шальной был когда-то ей дорог, близок, но он знал, что никаких чувств, кроме дружеских, она к нему не испытывает. — Ты еще любишь его? — вопрос вылетел случайно, но она вздрогнула. Неужели до сих пор не прошло, после стольких лет? Он уже и не хотел знать, боялся услышать ответ. Шальной когда-то смог сказать ей то, что так и не смог сказать он. Три слова, которые не поворачивается язык произнести. — Бать, — она внимательно посмотрела на друга и командира, тот упорно не отводил взгляд. Он редко когда смотрел так пристально, не мог выдержать. Она тяжело вздохнула и покачала головой. Нет, Шального она не любила, как не любила никого, кроме своего командира. Вот такая вот ирония судьбы, глупо и предсказуемо. Она знала, что у них ничего не может быть, но ее тянуло к нему несмотря на все «но». — Это не мое дело, ты права, — он обнял ее за плечи. — Но… Ему не хватало слов, точнее, он не мог их произнести. Любит ли он ее? Конечно. Нужен ли он ей? Это вряд ли, но она нужна ему сильнее, чем воздух. Ее губы были слишком близко, почти впервые они были настолько близко. От нее пахло черным кофе и корицей. Она любила пирожки с корицей, еще с детства. — Батя, — не испуг, ожидание. Она хочет этого поцелуя так же, как он. Очень, давно. С тех самых пор, как появилась в их отряде. Он был ей нужен, слишком сильно, чтобы просто отступиться от него. Но она уже привыкла довольствоваться малым, двумя легкими поцелуями без ответа. Но сейчас… Она чувствовала, что нужна ему. Его губы были мягкими, теплыми, на них еще остался вкус молока. Она льнула к нему, он же забыл обо всем, кроме нее. Они словно дорвались до самого сокровенного и теперь пытаются насладиться этим сполна. Они выпивали друг друга, боролись за этот поцелуй. Ее руки держались за него, как за соломинку, ноги почти не держали, он крепко прижимал ее к себе, боясь отпустить. Отпустить от себя, из группы, из КТЦ, из своей жизни. — Я не отдам тебя, — шепот в ухо, опаляя дыханием. — И не надо.