Тёмные времена

      У дышавшего жаром камина, завернувшись в шерстяной толстый плед, с кружкой горячего ягодного отвара в руках сидел человек. Облюбованная им комната была небольшой, и её голые каменные стены вместе со скудной обстановкой навевали уныние. К тому же, даже при разожжённом в камине огне здесь едва чувствовалось тепло.       Человек не спеша пил свой отвар, пытаясь хоть как-то справиться с пробивающим всё тело ознобом. Ему было холодно, настолько холодно, что ни жар огня, ни тепло пледа, ни даже горячий целебный отвар не помогали ему согреться.       Хотя, чего ещё можно было ожидать после нескольких часов, проведённых под ледяным дождём? Конечно, в своём нынешнем состоянии он был виноват сам. Вот, что мешало ему найти какое-нибудь мало-мальское убежище от этого затяжного ливня или, хотя бы, просто поберечь силы? Но он слишком увлёкся, вошёл в азарт, плюнул на осторожность и благоразумие. Да, в те самые несколько часов он почти не ощущал ни холода, ни сырости дождя, а теперь пожинает плоды своей беспечности.       Одним большим глотком он допил отвар и поставил кружку на стоящий рядом столик, после чего поплотнее закутался в плед. Всё-таки, минувший день стоил затраченных на него сил, и если сама по себе цель, на которую эти силы были потрачены, ещё вызывала сомнения, то сам процесс этой траты с лихвой покрывал всё. Да, ему было где развернуться, было где блеснуть своими талантами и умениями. Ещё год назад, да что там год — полгода назад, он и не думал о том, что сможет, не таясь, принести в мир хаос, боль, смерть и страх. Такой приятный, тягучий, липкий страх, от которого не защитит ни уверенность в собственных силах, ни такая ненадёжная, а зачастую фальшивая милость богов. Страх, проникающий под кожу колкими мурашками, следующий за каждым темной тенью, страх, победить который не способны ни отважное сердце, ни ясный разум… Страх души.       Улыбнувшись своим воспоминаниям, человек попытался справиться с очередной волной озноба.       Осень в этом году была особенно холодной и дождливой, хотя этот год, как и предыдущий, не сильно-то радовал хорошей погодой. За осенью, по всем приметам, последует тяжёлая и суровая зима. И причина этого крылась не только в ненастье и неурожае, но и в том, что творилось в королевстве. А в королевстве творилось… Хотя, сейчас в нём уже ничего особо-то и не творилось, а вот ещё пару дней назад в нём была война. Война короны и тех, кто на неё покушался.       Власть — слишком лакомый кусочек, слишком аппетитный и соблазнительный, и, конечно же, рано или поздно найдётся тот, кто на него покусится. Попытка свергнуть правящую вот уже четвёртое поколение династию малой кровью провалилась ещё в начале лета, и заговорщики перешли к более открытой и кровавой борьбе — началась война.       Война. Жестокая и кровожадная натура человека приходила в восторг от одного звучания этого слова. Война всегда несёт с собой страдания, боль, смерть, отчаянье. Наверно, всё это очень плохо, но так приятно.       Осознание того, что этот праздник смерти теперь закончился, заставило сидящего у камина печально вздохнуть. Он даже не мог точно определить, что огорчало его больше — то, что война закончилась, или то, что именно он стал тем, кто положил конец этой войне. Но он не был способен долго сожалеть о чём-либо. Прошлое не вернёшь, случившегося не изменишь, главное, что есть и что будет. А вот об этом стоило серьёзно подумать…       И угораздило же его простыть, хорошо если обойдётся без воспаления лёгких или чего похуже. Хотя сейчас это уже не имело особого значения. Теперь его жизнь принадлежала только ему самому. И, даже если он умрёт, никто об этом не пожалеет, даже скорее наоборот, все только обрадуются.       В дверь осторожно постучались и, выждав немного, в комнату заглянул пожилой слуга.       — Господин…       — Галус, подкинь дров в камин и налей мне ещё отвара, — тут же распорядился сидящий у камина.       — Слушаюсь, — поклонившись, слуга вошёл в комнату.       Он был не слишком стар, но уже полностью сед и сильно сгорблен, к тому же, изрядно хромал на правую ногу. Жизнь знатно потрепала этого человека, и если бы не его семья и по-человечески упрямая жажда жизни, он бы ни за что не пришёл служить в эту крепость. Сидящий в кресле пугал его, очень сильно пугал. Пусть он и не был жадным и жестоким, к прислуге относился даже с некоторым уважением, но всё равно в нём было что-то жуткое.       Галус скормил жаркому пламени четыре полена и, взяв стоящий рядом с огнём кувшин, подошёл к столику. Наполнив кружку хозяина, он заглянул в широкое горло.       — Господин, отвар закончился.       — Плохо, — ответил сидящий в кресле и, выпутав руку из-под пледа, взял кружку. — Отнеси кувшин на кухню, пусть Челит заварит ещё. И на этот раз пусть не жалеет шиповника! — добавил он, грозно глянув на слугу.       Тот тут же склонился в поклоне и поспешил выполнить данное ему поручение. Но уже у двери остановился в нерешительности, повернувшись к хозяину.       — Господин…       — Что ещё? — сидящий у камина бросил на него недовольный взгляд.       — У ворот всадники, — отступая назад, произнёс Галус.       — Всадники? — его господин нахмурился. — Кого ещё демоны принесли?!       — Я не знаю, господин, четыре всадника в дорожных одеждах, но лошади у них хорошие…       Греющийся у огня немного подумал, глядя в глубину дымящегося отвара.       — Пришли Тинор и… — он помедлил, — и Тверма. — Стоящий у дверей вздрогнул. — Ворота открыть, гостей проводить в Лунный зал. И разожги там камин!       — Да, господин, — Галус снова поклонился и поспешил уйти, чтобы ему, не дай боги, не поручили ещё чего-нибудь.       Человек почти полностью допил обжигающе горячее снадобье, когда в дверь снова постучались, а потом в комнату вошёл парнишка. Черные, кудрявые, давно нестриженые да и нечёсаные волосы обрамляли лицо, на котором светилась пугающая улыбка, нисколько не скрывающая щербатости зубов. Единственный глаз блестел в каком-то нездоровом воодушевлении, а уродливый рубец на месте второго глаза нервно подрагивал.       — Ты желал меня видеть, повелитель?       — Да, Тверм, — покосился на него человек. — У меня для тебя поручение.       — Всё, что угодно, повелитель.       Парень сделал шаг вперёд и, казалось, только чудо удержало его от того, чтобы броситься к сидящему у камина.       — Успокойся! — осадил его хозяин.       Под суровым взглядом пришедший отступил назад, но справиться с радостным возбуждением не смог.       — Возьми кувшин, — человек указал на небольшой толстопузый кувшин, покрытый странными письменами, стоящий на каминной полке. — Отправляйся в овчарню, выбери ягнёнка и наполни его кровью сосуд. Только учти, кровь должна быть живой! Не дай боги, ягнёнок умрёт раньше, чем наполнится сосуд!       Сидящий в кресле нахмурился и его глаза сверкнули синим пламенем.       — Тушу отнесёшь на кухню, а сам спустишься в лабораторию. В зале башни разольёшь кровь по чашам что в полу, положишь в центр знака плащ, он там, на стене висит, и зажжёшь все лампадки. После чего дождёшься Его прихода. Скажешь Ему, что у меня гости, и мы — в Лунном зале. Сам останешься в лаборатории, пока я тебя не позову. Ясно?!       — Да, повелитель! — парень едва ли не прыгал на месте, поняв, что именно ему поручают.       — Напортачишь, очень об этом пожалеешь! — пригрозил ему повелитель.       — Всё будет исполнено, как вы приказали, — Тверм склонился в поклоне.       — Ступай, — отпустил его хозяин и тот, схватив кувшин, бросился прочь, едва не сбив с ног появившуюся на пороге служанку.       Девушка вскрикнула и отшатнулась в сторону.       — Входи, Тинор, — сидящий у камина допил отвар и тяжело поднялся. — Помоги мне переодеться во что-нибудь поприличней и потеплей.       — Господин, вам нужно лежать, — девушка поспешила к хозяину, видя, насколько неуверенно он стоит на ногах.       — Належаться я успею после смерти, — усмехнулся тот, — а не принять гостей будет крайне невежливо. В конце концов, у них достало смелости и упорства, чтобы сюда приехать.       В не слишком просторный зал вошёл кутающийся в подбитую мехом мантию человек и, пройдя к камину, в котором неистовствовало пламя, сел в кресло. Несмотря на то, что огонь с охотой пожирал сдобренные маслом поленья, в зале было прохладно. Даже пробивающиеся через прорехи между тяжёлых серых облаков и заглядывающие в высокие узкие окна солнечные лучи не привносили в неё пусть и обманчивого, но впечатления тепла. Окна были слишком узкими, а тёмная отделка зала с поблёскивающим на потолке серебряным рисунком, отображающим полный лунный цикл, без особого труда помогала сохранить иллюзию вечернего сумрака.       Запахнув полы мантии поплотней, пришедший соизволил взглянуть на двух мужчин, стоящих чуть в стороне от камина, напротив единственного кресла.       — Зачем пожаловали? — голос его прозвучал не столько раздражённо, сколько устало.       — Ты неважно выглядишь, Мадорт.       Один из стоявших напротив внимательно всматривался в лицо человека, сидящего в кресле. В его взгляде читалось беспокойство, хотя он и старался сохранить спокойное и даже немного равнодушное выражение лица.       — Если вы прибыли только за тем, чтобы справиться о моём самочувствии, то вы зря потратили время.       Хозяин небольшой крепости остался безразличен к невысказанной заботе.       — Мы пришли не для этого, — второй гость был куда менее сдержан.       Тревога при появлении Мадорта, сменившаяся негодованием после его ответа, уступила место твёрдой решительности. Холодные голубые глаза смотрели пристально, и, не то от этого взгляда, не то от очередной волны озноба, сидящий вздрогнул, поморщился и ещё плотнее закутался в мантию.       — Это всё правда? — спросили его.       — Что именно, Вертен?       Мужчина поджал и без того тонкие губы, но после непродолжительной паузы всё же ответил:       — То, что ты — тёмный жрец.       — Ах, это, — сидящий в кресле едва усмехнулся. — Вот даже не знаю, какой ответ тебя больше огорчит.       Вертен зло прищурился и напряжённо сжал кулаки, но что-либо сказать не успел.       — Какой приятный аромат, — звонкий и восторженный голос заставил гостей обернуться.       В зал вошёл кто-то, скрытый явно несоразмерным плащом с накинутым на голову капюшоном.       — Как добрался? — сидящий в кресле никак на появление этого странного, судя по голосу, юноши не отреагировал, но присутствие своё обозначил.       — Хорошо добрался, — хохотнул пришедший, — можно я его потом себе заберу?       Мадорт, слегка наклонившись вперёд, выглянул из-за спинки кресла, взглянув на уже почти дошедшего до камина. На его лице мелькнуло сожаление, но он быстро совладал с собой, было не время и не место для чего-то большего.       — Он мне ещё пригодиться, — с ворчанием произнёс он и вернулся в свою первоначальную позу.       — Ну, я же не говорю про сейчас, — снова хохотнул укрытый плющом. — Я говорю про потом.       Он наконец-то пересёк залу и остановился рядом с креслом.       — Потом будет видно.       Вставший рядом кивнул и повернулся к гостям.       — Я знаю этих людей, по крайней мере, одного из них, — в его голосе звенело любопытство.       — Ты видел его раньше, хоть я и не думал, что ты его запомнишь, прошло много времени.       — Время, — усмехнулся скрытый плащом, — время — это не то, что может мне помешать.       А потом вновь взглянул на сидящего в кресле. Немного понаблюдав за то и дело вздрагивающим человеком, он встал за спинкой кресла и, ухватив его за подлокотники, передвинул ближе к камину.       — Твоя прислуга совсем о тебе не заботится, — с осуждением произнёс он.       — Они просто не хотят меня изжарить, — ответил на его замечание Мадорт и, поправив мантию, взглянул на не сумевших скрыть своё удивление мужчин.       — Возвращаясь к твоему вопросу… — он сделал небольшую паузу, удерживаясь от того, чтобы назвать имя, — нравиться тебе это или нет, но это правда.       Стоящий напротив него снова прищурил глаза и, кажется, скрипнул зубами.       — Но почему? — вмешался в их разговор второй.       — А почему одни рождаются мужчинами, а другие женщинами? Почему одни честные, а другие лжецы? Почему одни сильные, а другие слабые? Одни смелые, другие трусы? Одни добрые, а другие злые? — Мадорт внимательно посмотрел в глаза того, с кем говорил, но увидел там только растерянность.       — Мы такие, какими мы родились и какими нас сделали жизнь и воспитание, и что-либо изменить тут нельзя.       Повисло довольно продолжительное молчание, которое прервал немного успокоившийся Вертен.       — И что ты теперь будешь делать?       Стоящий рядом с креслом прыснул сдавленным смехом. Мадорт же снисходительно улыбнулся.       — Вопрос не в том, что буду делать я, а в том, что будете делать вы.       Гости переглянулись.       — Нет-нет, не отвечайте мне, — старательно скрывая улыбку за попыткой быть серьёзным, Мадорт поднял руку, словно отгораживаясь от гостей. — Мне абсолютно всё равно, что вы будете делать. Лично я собираюсь жить.       Вертен хотел было что-то ему на это ответить, но сдержался. Выдержав паузу, чтобы немного успокоиться, он спросил:       — Могу я узнать, каковы твои намерения относительно короны?       Несмотря на все его попытки выглядеть спокойным, голос его звучал слишком напряжённо. Сидящий в кресле с некоторым разочарованием мотнул головой.       — Я же сказал, что собираюсь жить. Только не говори мне, что ты не знаешь разницы между «жить» и «властвовать»?       Мадорт посмотрел на старого друга и впервые в жизни подумал, что они не такие уж и разные. Не сумев удержать совершенно непонятно откуда взявшийся порыв, он встал и подошёл к гостям.       — Вам не стоит тут задерживаться, но, как бы то ни было, и как бы не сложилось моё будущее, я рад, что у меня были такие друзья.       Посмотрев в глаза немного растерявшегося второго гостя он неглубоко и кратко поклонился, приложив руку к груди, а потом взглянул на Вертена. Суровый мужчина напряжённо вздохнул и, подступив к нему, подал руку. Помедлив всего пару секунд, Мадорт принял её и крепко пожал предплечье друга, а потом подступил ближе и обнял его, почувствовав ободряющее похлопывание по своей спине.       Не позволив человеческой слабости продлиться дольше, чем того требуют официальные приличия, он отпустил друга и отступил.       — А теперь уезжайте, пока ещё не слишком поздно, — его голос был сух, а в глазах не осталось ничего, кроме усталости и лихорадочного блеска.       Вертен с трудом сдержал свой порыв его о чем-то спросить, бросил короткий взгляд на стоящего у кресла и внимательно за ними наблюдавшего типа, и, повернувшись к своему спутнику, кивнул, давая понять, что пора уходить.       Гости стремительным и твёрдым шагом покинули зал, даже не обернувшись на хозяина крепости, тяжело опустившегося в кресло и зябко закутавшегося в мантию.       Мадорт смотрел на запертое в камине пламя и пытался справиться с дрожью. Похоже, лихорадка всё же решила заявить о себе в полную силу. На его плечо легла тяжёлая ладонь, жар которой он почувствовал даже через подбитую мехом мантию и куртку.       Вздохнув, он повернул голову, взглянув на стоящего рядом с ним.       — Что?       — Я буду очень огорчен, если ты умрёшь раньше времени, — с тихим рокотом произнёс скрытый плащом гигант.       — Я в любом случае умру раньше времени, — устало усмехнулся человек.       — Не в любом, а только в том, в котором выберешь, — ответил ему гигант. — А о них не волнуйся, они ещё не раз тебя навестят.       — С чего ты взял? — Мадорт покосился на скрытое тенью капюшона лицо, но увидел лишь поблёскивающие глаза.       — Я знаю. Я много чего о них знаю, — усмехнулся он.       — Ну, и зачем ты заглядывал в их судьбы? — не то раздражённо, не то обречённо возмутился человек.       — Так получилось, — усмехнулся, пожав плечами, гигант.       Мадорт качнул головой и тихо произнёс:       — Похоже, умереть от простуды мне не дадут.       — Я точно не дам, — ответил стоящий рядом и они исчезли.       Дверь зала отворилась, и в образовавшуюся щель опасливо заглянул пожилой слуга. Внимательно осмотревшись, он осторожно зашёл и, несильно торопясь и то и дело озираясь по сторонам, направился к камину. Огонь стоило погасить, осень, как и приближающаяся зима, грозила быть невероятно холодной, дрова нужно беречь.