Тёмные времена

      Небо плакало. Плакало, не переставая, вот уже третий день. От его слёз промокло всё, что только могло промокнуть и, кажется, даже то, что не могло. Сырость проникла везде и всюду. Блики света отражались с абсолютно любой поверхности, будь то камень или шершавая кора дерева, острые, словно клинки, листья травы или дорожная грязь, широкие и жёсткие листья кустарника или его тонкие прутья, даже мох на старых пнях блестел влагой. Небо плакало, и мир утопал в его печали в самом прямом смысле.       Человек отошёл от окна, задёрнув его неким подобием шторы, смастерённой из потёртой, но пока ещё достаточно плотной тряпицы. В ветхом доме было сыро и холодно, как, впрочем, и в любом другом месте. Тепло и сухо нынче было только в Аду и палатах власть держащих, что, в общем-то, одно и то же. Взяв с каменной полки, некогда нависавшей над камином, смолящую свечу, человек, осторожно ступая по ненадёжному полу, направился вглубь дома.       Лет двадцать назад этот дом был вполне пригоден для жизни, даже лет десять назад ещё можно было бы подумать о том, чтобы обжиться тут, сейчас же он мог служить только временным убежищем — и то крайне ненадёжным. Труба дымохода давно сломалась, и при попытке развести огонь в камине или кухонной печи можно было запросто напустить дыму. Брёвна пола прогнили, а в некоторых местах проломились и рухнули в подвал. Подниматься на второй этаж так и вовсе было крайне неразумно. Окна пока ещё были застеклены, но старые рамы постепенно разъезжались, съедаемые гнилью и муравьями, и в скором времени ветер будет гулять по дому, входя в него не только через многочисленные щели и дыры в крыше.       Но пришедшего сюда всё это нисколько не волновало. Не будь этого дома, он нашёл бы другое подобное ему место. Место, где давно никто не живёт, место, которое словно бы застыло на границе между цветущим прошлым и погребённым во прахе будущем, место, в котором ему никто не помешает. Человек спустился в подвал, мысленно благодаря создателей мира за то, что вниз ведёт каменная лестница. Хотя, в случае этого дома было бы странным, если бы она была деревянная. Подвал был огромен и вполне мог соперничать своими размерами с самим домом. Будь он немного по-другому устроен, в нём вполне можно было бы жить и после того как возвышающиеся над ним стены рухнут, но увы. Когда-то давно это был всего лишь винный погреб, где хранились бочки и бутылки разнообразного вина, и хозяин навряд ли задумывался над тем, чтобы использовать его как-то иначе. Нет, конечно, по округе ходило много слухов о том, кто жил тут, и среди них, разумеется, были нелепицы вроде заточенных в подвале невольниках, но никто в это всерьез не верил.       Местные старожилы прекрасно помнили, как однажды по их городку промчался отряд чёрной стражи, а через пару часов этот же отряд увёз хозяина находящихся неподалёку виноградников вместе со всей его семьёй. Поговаривали, что винных дел мастер чем-то прогневал великого герцога, а герцог всегда был скор на расправу. Не прошло и дня, как некогда богатый дом опустел. То, что не увезли подручные великого герцога, растащили горожане, а то, что не растащили горожане, со временем забрали или сожгли бродяги и прочие случайные гости. Само собой, через какое-то время народ начал судачить: люди ведь не могут жить в неизвестности, и если они чего-то не знают, они начинают это придумывать. Вот и напридумывали целую кучу причин, из-за которых добродушного и, в общем-то, порядочного винодела забрала чёрная стража. И каждый утверждал, что он абсолютно точно знает, что всё было именно так, как он рассказывает, и всякий был готов согласиться с тем, что ему известны далеко не все грешки мастера-винодела. И, в конечном итоге, люди стали побаиваться пустого и одинокого дома. А вдруг винодел действительно терзал тела невинных юношей и их неупокоенные души всё ещё обитают в огромном и ныне пустом подвале? Или того хуже, дабы добиться успеха в ремесле и торговле, хозяин дома заключил сделку с демонами или тёмными богами?..       Спустившийся в подвал поднял свечу повыше и внимательно осмотрелся. Он был тут не первый раз и уже видел это просторное и разделённое на секции каменными простенками помещение, но он всегда очень тщательно выбирал место, и потому лишний раз осмотреться не помешает. Вопреки слухам в этом подвале никогда не призывали ни демонов, ни тёмных богов. Он определил это сразу, ещё в свой первый визит, а вот невинных тут действительно терзали. Стойкий аромат боли и страха, впитавшийся в камень, не выветрился даже после двадцати лет запустения, и этот аромат дразнил и побуждал к действию. Когда-то давно тут в жутких муках умер человек. Да, опять-таки, вопреки слухам, это был всего один человек, но он умер именно тут, и его прах всё ещё покоился под земляным полом подвала, вот только души его тут не было. Душу этого несчастного, как и положено, забрали с собой вестники смерти. Они очень долго ждали её, и тени их всё ещё угадывались в тёмных углах. Столь долгое ожидание не могло закончиться тем, чтобы они ушли с пустыми руками, но навряд ли доставшаяся им душа их сильно обрадовала, слишком много сил было растрачено на борьбу за жизнь, слишком мучительным было расставание с ней.       Пройдя в выбранную часть подвального зала, человек поставил свечу на пол и снял с плеча сумку. Несколько дней он готовился к тому, зачем пришёл сюда, но далеко не всё можно сделать заранее, кое-что приходится делать перед самым ритуалом. С привычной лёгкостью на отсыревшем земляном полу был рассыпан порошок из толчёной кости, известняка и пепла, объединивший сделанные ранее в земле выемки в хитрый, но аккуратный и ровный рисунок. В сами выемки встали чаши, которые до краёв заполнила тёмная, дурно пахнущая жидкость. Тревожные синеватые огоньки масляных лампадок, расставленных по краю начертанного знака, наполнили подвал пугающим светом, а в центр похожего не то на звезду, не то на цветок рисунка лёг свёрток.       Ещё раз осмотрев результат своих трудов, убедившись в чёткости и правильности линий, человек удовлетворённо кивнул и отошёл к стене. Прислонившись к ней спиной, он опустил голову и расслаблено замер, словно отдыхая перед очередным этапом тяжёлой и ответственной работы, а потом по полумраку подвала заброшенного дома разнёсся размеренный, грудной речитатив. Слова, произносимые на древнем языке, звучали немного невнятно и спутано, но это вовсе не был сумбурный бубнёж совершающих привычный и надоедливый ритуал жрецов. В нём чувствовалась сила и полное осознание того, что говорится. И в отличие от тех же храмов, где невнятные слова жрецов терялись и гасли под высокими сводами, здесь каждое произнесённое слово гулким эхом отражалось от стен и начинало метаться по оказавшемуся таким тесным помещению, словно птица, случайно залетевшая в комнату. А подвал, кажется, действительно стал меньше и темнее. Мрак отделился от его каменных стен и плотным кольцом обступил подсвечиваемый лампадками рисунок, и этот мрак был настолько плотным, что казался осязаемым. От него веяло могильным холодом, и где-то в глубине души зарождался первобытный страх.       Но совершающий ритуал слишком хорошо знал своё дело и прежде всего беспокоился о результате действа, чтобы позволить каким-то давно изжившим себя чувствам и инстинктам взять вверх. Он стоял у стены, читал заклинание и внимательно следил за тем, как дрожит голубоватый огонь на фитильках масляных лампадок, за тем, как под порывами неощутимого ветра расползается мелкий песок линий, за тем, как наступает тьма, желающая смять, затоптать, поглотить бледное пятно света на полу. И вот, последнее слово, прозвучавшее резко и громко, сорвалось с губ, и всё вокруг замерло в ожидании чего-то. Но ожидание это продлилось всего пару мгновений, и тьма обрушилась на знак, скрыв его чёткий рисунок от глаз наблюдателя. Несколько долгих и тягучих, словно смола, секунд полной темноты, в которой теряется ощущение не только времени и пространства, но и всего мира. И вот в холодной черноте один за другим вспыхнули язычки бледно-голубого пламени, а между ними, подсвеченные неестественным белёсым светом, потекли линии, сливаясь в единый узор, напоминающий то ли звезду, то ли цветок. И посреди этого подвешенного во мраке светящегося рисунка оказался кто-то, закутавшийся в тёмный и чересчур просторный плащ. Укрытая капюшоном голова повернулась к стоящему в нескольких шагах от рисунка человеку.       — Кого я вижу! — звонкий и насмешливый голос разрушил напряжённую тишину, и поглотившая всё вокруг тьма растаяла, как не бывало, вернув всё на свои места: и каменные стены подвала, и расчерченный черными линиями провалов потолок, и одинокую, забытую свечу, чей желтоватый свет никак не мог повлиять на течение ритуала и с огромным трудом справлялся с возложенной на него миссией освещать всё вокруг. — Вот уж не думал, что ты позовёшь меня так скоро, Мадорт.       — Ты не рад? — на лице человека появилась лёгкая улыбка, и хотя его глаза всё ещё внимательно следили за знаком и голубыми огоньками вокруг него, он уже расслабился и не волновался о возможных упущенных ошибках.       — Я очень рад, — ответил ему стоящий в центре знака и осмотрелся. — Что это за чудное место? У меня такое чувство, что я попал в оазис наслаждения.       Скрытое просторным плащом существо шевельнулось и, кажется, стало крупнее, раздавшись в плечах, да и складки подола расправились, намекая на то, что явившийся несколько прибавил в росте.       — Это место, — человек осмотрелся, словно желая увидеть в хорошо знакомом ему подвале что-то новое. — Я очень долго искал его, а когда нашёл — просто не смог отказаться от соблазна показать его тебе, Иийм. Нравится?       — Нравится? — Иийм стал ещё выше и шире в плечах, теперь ещё минуту назад висевший на нем балахоном плащ был ему впору и почти не мог скрыть могучего телосложения, что уж говорить о покрытом чешуёй хвосте и гребне на спине. — Если бы ты всегда звал меня в подобные места, я был бы самым счастливым гостем этого ничтожного мира, — голос его тоже изменился, превратившись из по-мальчишески звонкого в крепкий, рокочущий бас.       — К сожалению, в этом мире есть только одно такое место, и, как это ни печально, со временем оно придёт в такой упадок, что призывать тебя сюда будет очень неудобно.       — Но до того времени ты ведь будешь это делать? — под тенью капюшона, всё ещё скрывающей лицо, сверкнули глаза.       — Я не могу тебе этого обещать, — с печалью ответил человек. — Это место находиться слишком далеко от того, где я живу, дорога сюда и обратно займёт несколько дней, да и подготовка тоже. Не всякий раз я могу позволить себе подобную роскошь.       — Ты слишком зависишь от своих страхов, Мадорт. Я могу выйти?       — Конечно, — спохватился призыватель и, отойдя от стены, присел у ближайшей к нему лампадки, а потом, словно вспомнив что-то важное, но упущенное, покосился на массивную фигуру. — Ты ведь уйдёшь сразу, как только я тебя попрошу?       — Я когда-нибудь доставлял тебе проблемы? — усмехнулся тот.       — Да, и много раз, — ответил человек, но в его голосе не было и нотки сожаления, а пальцы, ухватив тонкий фитилёк, загасили пламя. — Именно поэтому я теперь всегда призываю тебя как можно дальше от места, в котором живу.       — Мне никогда тебя не понять, — мотнул головой Иийм и вышел из центра знака. — Так что это за место?       — Уверен, что хочешь это знать? — наблюдая за ним, Мадорт вернулся к стене и прислонился к ней спиной.       — Конечно, хочу.       Ответ прозвучал немного зло, но человек лишь усмехнулся.       — Это место смерти юного герцога Эрмандо Дорнского, — произнёс он.       Призванный, уже успевший пересечь подвальную залу, остановился у одного из простенков.       — Эрмандо Дорнского, — тихо произнёс он, словно пытаясь вспомнить, слышал ли он раньше это имя и если слышал — то где.       — Это место твоего рождения, Иийм.       Мадорт видел, как массивная фигура вздрогнула и обернулась к нему. Кажется, целую минуту они молча смотрели друг на друга, а потом бесцветный и прозвучавший из ниоткуда голос спросил:       — Место моего рождения?       Против воли человек вжался в холодный и сырой камень стены. У него было много времени, чтобы подумать о том, как отреагирует Иийм, вновь оказавшись тут, и он был готов даже к самому неблагоприятному исходу. В конце концов, почти месяц подготовки к ритуалу, занимавшей обычно не более полудня, это всё не просто так ради собственного удовольствия, но всё равно, он опасался того, что может случиться.       Но ничего не случилось. Так и не дождавшись ответа, а может и не особо-то его ожидая, рождённый тут повернулся к стене и дотронулся до неё массивной и покрытой чешуёй ладонью с увенчанными острыми когтями пальцами. Проведя ей по неровному камню, он как-то сразу обратил свой взгляд в угол у этого простенка. На первый взгляд самый обычный угол, но именно тут много лет назад были закопаны останки умершего юноши.       — Какой бесславный конец, — пробасил он, сделав пару шагов в направлении угла, но остановился, передумав.       — Отголоски случившееся тогда до сих пор слышны в некоторых, не самых лучших уголках нашего мира, но лично я считаю, что оно даже к лучшему. Такие, как ты, рождаются не так часто, и не столь важно, какой именно ценой, главное — для чего.       Призванный обернулся на человека.       — Ты даже не скорбишь по нему?       — Я не тот, кто может скорбеть по умершим в муках, — улыбнулся Мадорт, — иначе бы я не был тем, кто я есть. К тому же, глупо скорбеть по тому, кто стоит передо мной, ослепляя своей мощью и величием.       — Ты неисправим, — с каким-то привычным отчаяньем мотнул головой укрытый плащом. — Я не помню своего рождения. Это место будоражит что-то внутри меня, я чувствую его сладкий и пьянящий запах, и оно кажется мне поистине прекрасным, но я не могу вспомнить, что меня с ним связывает.       — Хочешь, я тебе расскажу?       — Не знаю, — Иийм пожал плечами и продолжил свой обход подвала.       Он обратил внимание на несколько упавших сверху брёвен и даже пнул одно из них, проверяя степень его трухлявости.       — Сколько лет прошло?       — По времени нашего мира — чуть больше двадцати.       — Двадцать лет. Не так уж и мало. И всё это время тут никто не жил?       — Нет. Этот место опустело вскоре после твоего рождения. Ты же знаешь, люди бояться всего, чего не знают и не могут понять. Никто не сказал им о том, что здесь произошло, но все они видели, чем это закончилось, и потому старались держаться от этого места подальше. Жалко, что я искал его так долго, найди я его лет на десять пораньше я бы, может, захотел тут остаться.       — Десять лет назад ты сам был мальчишкой, — призванный остановился у одной из секций, что-то там высматривая.       — Ну, не таким уж и мальчишкой, к тому же, моё происхождение позволяет мне многое, на что не решатся простые смертные, — ответил ему Мадорт.       — Ты думаешь, твой зажиревший папаша отпустил бы тебя жить в эту глухомань, да ещё в дом с такой скверной репутацией? — Иийм обернулся к нему.       — Конечно бы не отпустил, но если бы я захотел, то сумел бы добиться от него ссылки в эту жуткую глушь, где нет ничего, кроме грязи и серости.       — Да… Жалко, что ты не нашёл его раньше.       — Все подробности смерти юного герцога очень тщательно скрывались. Даже сейчас никто толком не знает, что тогда произошло. Но времени подвластны даже печати тайны, так что кое-что всё же стало известно. Собирать информацию по крупицам — сложное и долгое занятие, и лично я считаю, что мне очень повезло узнать про это место. А то, что оно именно то, которое я искал, я понял только здесь.       Мадорт ещё раз осмотрелся.       — Эта первозданная аура твоей силы… Этот дурманящий аромат страданий. Страх. Боль. Безумие. Когда я ступил сюда первый раз, я испытал то же, что при нашей первой встрече. И, честно говоря, меня до сих пор немного потряхивает от всего этого.       На лице человека появилась улыбка нездорового и отрешённого блаженства, а в глазах заплясал воистину демонический огонь.       — Эй, Мадорт! — окликнул его призванный. — Держи себя в руках, а то уже мне придётся жаловаться на то, что ты доставляешь очень много проблем.       Иийм улыбался, глядя на человека, и, не смотря на то, что сказанные им слова должны были удержать того от подкрадывающегося безумства, он даже не думал остерегаться возможных последствий. Он и сам сейчас пребывал в состоянии, сравнимом с эйфорией, и с трудом сдерживал свои силы. Но они слишком давно и слишком хорошо знали друг друга, чтобы не понимать, что любой их неосторожный поступок может иметь очень неприятные последствия. Конечно, Иийма мало интересовало то, что сдерживало Мадорта, и он считал, что это не более чем признак слабости человека. Но сам человек ему нравился, да и иметь с ним дело было не только приятно, но и выгодно, поэтому приходилось мириться с рядом ограничений.       — А может, ну их всех? — голос стоявшего у стены прозвучал хрипло и как-то надсажено. — Давай разнесём тут всё до самого основания? В конце концов, это место и так уже проклято, а мне так надоело изображать из себя добропорядочного дворянина и страдать от дурмана силы, превращающей мои сны в пляску бесов.       — Силу нельзя держать взаперти, — наставнически произнёс Иийм. — Сила — это не птица, это дракон, и если ему надоест сидеть за решёткой, он просто разрушит свою клетку.       Глаза смотрящего на него человека блестели голубоватым огнём, и в этом пугающем взгляде читалась мольба. Хочешь не хочешь, но долгие годы жёсткого самоконтроля давали о себе знать. Только один маленький шажок отделял человека от того, чтобы стать тем, кем он был на самом деле, но этот самый шажок он не мог сделать сам, а сейчас и здесь было только одно существо, которое могло ему помочь.       Иийм осмотрелся вокруг. Жалко терять такое хорошее место. Мадорту навряд ли удастся вернуться сюда ещё раз, если они действительно поддадутся чарам некогда случившегося здесь перерождения, но…       — Я жажду крови тех, кто не скорбел о моей смерти и не радовался моему рождению, — прорычал он, сдёргивая застёжку плаща.       Тяжёлый плащ упал на пол, открыв взору человека истинное чудовище, сравнимое по мощи с тёмными богами. Как знать, может оно и было одним из этих богов, Мадорт никогда особо не задумывался об этом. И сейчас он не очень-то думал о подобных мелочах. Он любовался отсветом голубоватого пламени на блестящей чешуе, покрывающей крепкое тело. Он заворожённо следил за тем, как разворачиваются огромные и сильные крылья за спиной стоящего пред ним. И теперь ему уже действительно было всё равно, что может случиться и что случится. Он жаждал прикоснуться к этой мощи и отдать ей всего себя. И пусть сегодня погибнет сотня или даже тысяча невинных, пусть кровь смешается со слезами неба и пропитает всё вокруг, он наконец-то сделает то, чего так долго желал, он освободит свою силу и испытает свой дух, а дальше…       А дальше, пусть всё горит тревожным синеватым пламенем!