Veneziana amore...

Все заканчивается. Рано или поздно, но это случится, как бы ни печально было это осознавать. Однажды теплым утром твой маленький мир рухнет от того, что что-то важное, значительное вдруг закончится. На душе скребутся кошки, ты в депрессии, и твоя жизнь уменьшится на один процент счастья. Такие мысли посетили двоих: Сакуру, когда она сидела за длинным столом в помещении, где проходил долгожданный Медицинский съезд, и Наруто, который получил пять чентезимо и неохотно принял в свою гондолу нового пассажира. Каждый хмурился, задумывался о том, что же будет дальше, ведь Харуно не могла оставаться всю жизнь под крылом Наруто и рано или поздно ей нужно было уехать в Коноху, а сам гондольер… он был просто не в силах противостоять этим обстоятельствам и только смиренно приклонялся велению судьбы. Быть может, всё было бы и действительно радостно и закончилось бы счастливым концом, но такова жизнь, и счастливых концов можно добиться путем душераздирающих страданий. Если бы Сакуру не нашла Цунаде, потому что весь город узнал о том, что любовью лучшего гондольера является сам молодой цирюльник, поэтому Сенджу, не получая никаких известий от Сакуры и ее служанки, направилась прямиком к гондольеру и его пассии и была крайне изумлена, что Харуно живет не в шикарных апартаментах, а находилась в скромной и небольшой комнатке вместе с гондольером, — если бы она не нашла Сакуру, то девушка бы счастливо продолжала проживать с Наруто. Но розоволосая трезво оценивала ситуацию и понимала, что после медицинского съезда, выполнив свою главную миссию, ей нужно будет возвращаться в Коноху к больным в госпитале и медицинскому персоналу, которому нужно рассказать о новых открытиях в медицине. Жаль только Наруто оставлять… — И тот пациент умер явно от того, что вы, дорогой Жан-Йер, даже просто-напросто не поставили ему диагноз, — горячо воскликнул какой-то французский врач, указывая длинным пальцем на широкую фигуру немецкого соратника. — Люди умирают не от отсутствия диагноза, а от нарушения жизнедеятельности органов и систем организма, — справедливо подметил тот самый Жан-Йер, прокашлявшись. — Если вы, достопочтенный Викольт, сами не умеете спасать людей, то не нужно набрасываться на других специалистов в вашей области. — Попрошу вас не переходить на личности! — закричал Викольт, ударив рукой по столу. «О, драка намечается, — очнулась Сакура, подняв сонные глаза на врачей, которые разговаривали слишком быстро и непонятно». — Прошу вас успокоиться, — влез в спор длинный мужчина средних лет, поправивший свой пышный парик. «Ну вот, драка отмечается, — мысленно вздохнула Харуно». — Как говорил великий Гиппократ: «Врач, должен быть благоразумным по своему нраву человеком, прекрасным, добрым и человеколюбивым», — продолжил мужчина, откинувшись на стул, — а вы готовы глотки друг другу перегрызть, потому что гордость не дает вам признать прекрасную работу друг друга в области великой медицины. «Ну зачем ты окончательно ссору отменяешь? — вопросила Сакура, вновь тяжело вздохнув и закрыв яркие глаза». Прошло около получаса после начала совета, а ей уже было жутко скучно в окружении этих вечно ссорившихся врачей. Более того, ее мучил этот испытывающий взгляд пары глаз напротив молодого помощница хирурга, который хоть и слушал своих соратников, но не в силах был оторваться от Харуно. Это льстило ей, но и наоборот раздражало, поэтому она покачала головой и отвернулась, продолжив слушать врачей. Наконец все утихли и продолжили разговор о переливании крови, что малоизвестный французский цирюльник говорил о своем открытии. Открытие это было не доработано полностью, однако для каждого врача это было интересной темой, что они записывали гусиным пером в свои длинные черновики слова цирюльника. Сакура повторила те же действия, что и окружающие ее врачи, на что Цунаде одобрительно кивнула и продолжила разговаривать с соседом-врачом из Флоренции (поговаривают, лечил самих Медичи). Наконец последовал и доклад Сенджу, где она описывала степени поражения человека гангреной. Основываясь на своем недавнем опыте в лечении солдат после войны, блондинка так же, как и предыдущий говорящий цирюльник, подняла актуальную тему и была замечена некоторыми уважаемыми врачами. По самому лицу Цунаде было понятно, что данная проблема была для нее больной, так как лицо ее приобрело мрачный вид, а в больших карих глазах появлялись горькие слезы. Что происходило в госпитале блондинка рассказала Сакуре поверхностно, не углубляясь во мрачные подробности мучительных страданий больных. Но как говорила основательница госпитали в Конохе, то любой человек бы прекрасно понял, до чего ужасна участь людей, прошедших бесполезную и ужасную войну. Небо начинало розоветь. Еще чуть-чуть и город окутает тьма. За окном завывал ветер, а в большом зале, где, не прекращаясь, шло заседание, уже зажгли свечи, и врачи зевали, утомившиеся от пятичасовых переговоров. К счастью, все новые темы они подняли и сплоченно нашли решение проблем, и каждый медицинский служитель радостно выходил из бежевого здания, уже предвкушая то, как он может теперь с большей вероятностью спасти жизни больных. Цунаде и Сакура еще несколько минут переговаривались с тремя уважаемыми врачами из Франции, договариваясь о том, чтобы их специалисты отправлялись в коноховский госпиталь для улучшенного лечения больных. Договорившись, дамы попрощались и скрылись в хорошо освещенном коридоре, шурша яркими платьями. — Вообрази: весь этот город исчезнет в моих глазах, может быть, навсегда, — тихо проговорила Сакура, подперев голову правой рукой и смотря грустными глазами в окно на ночную тихую Венецию. Наруто сидел напротив нее, о чём-то задумавшись, и гладил ее холодную свободную руку. Тишина наступила в одно мгновение, и Харуно, будто бы очнувшись, поглядела на своего возлюбленного и медленно подсела к нему, внимательно и нежно поглядев в его глаза. — Ах бедный, бедный мой! Она прижала его ладонь к своей щеке, прикрыв густые реснички, и тихо бормотала что-то невнятное, наверное, даже ей самой непонятное. Через полчаса ей нужно отправляться на Сан-Марко, чтобы там встретиться с Цунаде и отъехать в Коноху, но девушка не могла спать, ведь ей было так тошно и грустно. Узумаки, весь опечаленный, чувствовал прикосновение своей ладони к мягкому лицу Сакуры. Ничего не говоря уже как десять минут, парень прижал нагое тело девушки к себе, ловко накрыв ее простыней, и вдохнул сладкий аромат ее кудрявых длинных волос. Да и как-то мысли не лезли к голову гондольера, он только и думал о том, что теперь все кончено: огромный шанс, что Харуно больше не вернется к нему, потому что без присмотра ее теперь ее никто не отпустит, а еще ей придется всё свое время тратить на больных. Да и столько всего может еще произойти в ее жизни, ей не за чем тратить свою юность на долгое ожидание встречи с Наруто. Рано или поздно, она не сможет удержаться от соблазна почувствовать любовь другого человека, который находится с ней рядом. И к черту тогда Узумаки в его Венеции… — Не… — прошептал блондин и тут же запнулся, когда Сакура подняла свои глаза на него. — Не забуду, — твердо проговорила она, поняв, что хотел ей сказать гондольер, — не забуду ни одной минуты, ни одного поцелуя и прикосновения — все буду помнить, как бы это не было больно. — Тебе не стоит ждать нашей встречи, ты найдёшь более интересного мужчину, ведь я буду очень далеко. Наруто встал с кровати и через некоторое время поднес Сакуре ее красное платье, в котором она встретилась впервые с гондольером и в котором покинет Венецию навсегда. Харуно привстала, смотря в глаза парня, и смиренно приняла платье, которое вскоре оказалось на ней. — Я не думаю, что это самая лучшая идея, Наруто, — сказала она, покачав головой и последовав к зеркалу, чтобы заколоть волосы. — Я прекрасно себя знаю и забыть тебя с другим я не смогу… — помолчав, она добавила: — Просто не сумею… — Но ты все-таки будешь нуждаться в любви, которую я не смогу тебе дать, — возразил Узумаки, нервно постукивая пальцами по крышке сундука, на котором сидел, — и тогда ты рано или поздно, но забудешься, поэтому я прошу тебя заранее… — Пожалуйста, не добивай меня! — взмолилась Сакура, прижав руки к груди. — Ты ведь и так понимаешь, как мне больно. Я прекрасно это знаю. Когда дверь апартаментов начала закрываться, то Сакура горько взглянула в последний раз на эту уютную комнатку, которую привела она сама в порядок и в которой происходили самые яркие и лучшие моменты в ее жизни. Каждый дом, улица, переулок напоминали девушке о том времени, которое она провела с Наруто. Парень сам не без горечи смотрел то на свою любовь, то по сторонам, и так этот город стал ему ненавистным, потому что единственное прекрасное в нем была Сакура. «И она уезжает, — цокнуло сознание блондина». Наконец они подплыли к Сан-Марко, где девушку ожидала большая карета с Цунаде. Когда Наруто высаживал Сакуру на ступеньки, то в голове его созрел план забрать Харуно обратно к себе и даже под расстрелом не отдавать ее другим. Но мысль эта ускользнула так же быстро, как и Харуно от него, на прощание жарко поцеловав его в мягкие губы и сильно обнявши его. Последнее что увидел гондольер — это волна копны кораллового цвета волос и одинокие, печальные глаза, в которых парень ежесекундно видел солнце. Наруто еще долго стоял, смотря туда, где давно уже исчезла карета, и тихо завыл, вцепившись в свои непослушные волосы и присев на причале. Поддержка его и опора, тот человек, который в него верил и вдохновлял его, уехал, вот так просто, навсегда. Гондольер не мог это осознать, наивно надеясь на то, что сейчас же Сакура остановит карету и прибежит к нему обратно, но всё было тщетно. Рядом с ним теперь сидел только пятый час утра.

ЭПИЛОГ.

Наступил двенадцатый месяц года. Вся Венеция трещала от сильного порыва ветра, который с легкостью раскрывал окна и врывался в комнаты, переполоша все вверх дном. Огонь в камине стремительно потухал, оставляя жителей города на воде в состоянии обморожения. Треск древесины разбавлял эту мрачную атмосферу. Гондольеры закончили последние свои часы работы и уже почивали дома, уткнувшись в стенку курносыми носами. Киба охотно проводил время с очередной своей возлюбленной, которой, как и прошлым дамам, рассказывал о том, что мог бы выиграть регату, да только Узумаки Наруто все так хитро подстроил. Девушки слушали его, но прекрасно знали, что Инузука врет, как дышит, а потому любые его слова воспринимались лишь как очередная выдуманная история. Рок Ли сидел в парламентском зале, ожидая выхода парламентера с поручением отвезти письмо какому-то графу. Брюнет как в тумане прошел на улицу и уселся в карету, засунув письмо под плащ и потерев ледяные руки. Его теперешняя жена не могла никак согреть его руки, как и, впрочем, само сердце Ли. Он страдал, метался и терзался от той мысли, что погорячился с женитьбой на первой встречной девушке в красном платье и с черными волосами. Он искренне надеялся, что та прекрасная незнакомка с бала (напомним, которой оказалась Сакура) сможет украсить его однообразную жизнь всеми цветами радуги, однако только принесла горе, неудовлетворенность и ссоры. Рок Ли все бы отдал за то, чтобы вернуться на месяц назад и просто пройти мимо этой пустой женщины, чтобы не повторить свою ошибку. Надо отметить, что и свои плюсы есть в этом браке: дама эта оказалась наследницей какого-то барона, чье имя, естественно, не даст вам, читатели, никакого смысла. В связи с этой радостью жена Ли оказалась хоть и ужасной женой, но зато хорошей партией. Огонь в камине горел хорошо и как-то радостно, будто бы предзнаменуя что-то прекрасное. Наруто не верил в это и лишь снова отвернулся от камина, тяжело выдохнув и дочитывая книгу в зеленом переплете. Когда-то она держала ее в руках, важно хмурилась и перелистывала жесткие страницы своими нежными длинными пальчиками. Узумаки покачал головой и посмотрел в окно, а именно на звезды и на секунду пропал: небо накрылось одеялом из сотни ярких и мигающих звезд, которые освещали путь ночным странникам и от которых захватывало постоянно дух у гондольера. Пожалуй, наблюдение за звездами было единственным утешением парня вот уже второй месяц подряд. Он лег на кровать и подложил руки под за голову, массируя себе голову, как и она когда-то… Тьфу ты! Наруто убрал свои руки, нервно ударив кулаком в стенку, и зажмурил глаза, чтобы поскорее заснуть. Но сон совершенно не хотел наступать, и поэтому Узумаки открыл глаза и посмотрел на потолок. Углы покрылись паутиной, а в середине виднелись подступы плесени. Да и дерево само уже гниет… а когда она была, то парень всего этого не замечал. Наконец гондольер всё же смог попасть в туманное и сладкое царство Морфея, уткнувшись лицом в подушку. Однако это было ненадолго. Спустя некоторое время в дверь тревожно постучали. Когда Наруто еле открыл слипшиеся глаза, то почувствовал на себе капли воды — на улице шел очередной страшный ливень. Парень быстро закрыл окно и лениво последовал к двери, шаркая босыми ногами. На секунду ему даже показалось, что подобное ночное пришествие уже с ним происходило, однако он не придал этому значение и тихонько приоткрыл дверь, а потом уже и широко глаза. — Извини, что без предупреждения… До Наруто донесся спокойный, хоть и дрожащий от холода голос, а потом за ним последовал звонкий смех. На пороге стояла вся мокрая и замерзшая Сакура, держа в руке свой промокший насквозь скомканный плащ. Рядом с ней стоял большой сундук, который спокойно начали заносить пьяный венецианец и японец — прямо те самые пьянчуги, которые помогали девушке отнести сундук к Наруто пару месяцев назад. Они пробурчали что-то, подвинув гондольера, и с грохотом поставили сундук — скорее даже с грохотом упали они навзничь, чем поставили сундук. Минутное молчание происходило в коридоре, где и стояла Сакура, нежно смотря на свою любовь. В глазах девушки горел неиссякаемый огонь, который в ту же секунду передался парню. А через никчемно маленькое время парень и девушка крепко обнялись, впившись друг в друга губами. Ветер завывал все сильнее и сильнее, будто пытаясь напугать влюбленных. Но ничего не смогло бы их теперь разлучить, ведь не для этого Сакура бросила работу, свой дом, семью, свою прежнюю жизнь, — теперь ей хотелось оправдать то, из-за чего она пожертвовала всем. И она оказалась права, оставив всё ради него. Теперь начнется новая жизнь, полная радостей и ярких впечатлений, та жизнь, где не будет места горю и ссорам, та жизнь, что создала эта венецианская любовь.