Комната в Аду, или три рассказа о...

Выдержка из газеты «Московские ведомости»: «Сегодня в полдень было обнаружено, что из морга исчезло тело главного подозреваемого по делу о покушении на полицмейстера Устинова В. К., бомбиста Льва Полозецкого. Предполагается, что тело было украдено одним из нераскрытых сообщников преступника, дабы предать труп товарища земле» А глупо ведь. Вроде только вчера был в камере — меж вспышками памяти вновь накатило забытье, отзываясь болью. Что было…тогда? Помню, что замок запузырился, залитый «царской водкой», помню, что убил человека. Не страшно, Лев, не страшно. Сейчас папиросу бы закурить. Чёрт, о чём я думаю? Я жив ведь. Невозможно. Эти тупые полицейские приняли меня за мёртвого, правда. Измученное, слабеющее сознание вопило: «Я жив, сволочи!». Но мёртвых не судят. А ведь эта девочка была милой… да, Катя, вот как её звали. Пытался заменить её земной, привычной Дарьей, сходил с ума от бессилия, пытаясь отыграться на влюблённых — туман в голове невыносимый, словно напился. Странно. «Перевяжи» — молил шёпотом, не дождался помощи — я бы и сам так сделал. Сознание собственных ошибок приходит слишком поздно. Философ, ага. Выбираться надо, хоть к чёртовой бабушке…хотя в ад отправляться не хочу, равно как и в Ад — там до сих пор пол в моей крови, верно? В землянку надо. Двери не заперты — трупы не бегают. Значит, буду первым бегающим трупиком. Выживу. Я ведь Полоз, да. Был змей такой в сказочке. Гады живучие. Идти не так уж трудно. Схоронюсь по подворотням, потихоньку доберусь. Чем бы рану перевязать — по счастливой случайности что-то она мне там не задела, подсохла даже. Порву робу эту, буду мотаться по улицам в драном. Выхода нет. Всё равно не заметят. Мысли путаются. Схожу с ума, наверное. Перебираю весь свой лексикон — уже полегче. Выживу. Обязательно. Письмо к Катерине Шестаковой (обратный адрес не указан): «Не сходи с ума. Я выжил. Хотя тебе легче было бы узнать, что умер. Возненавидь меня, ладно? И никому не говори. Я уехал под чужим именем. Прощай, Катя. P.S. Письмо сожги» Письмо к Александру Соколову (обратный адрес не указан): «Ты меня не добил, знаешь? Не говори никому. Письмо прочитайте вместе с Дашей. Выпрашивать прощение у вас не могу. Совесть мучает вообще-то. Лев Полозецкий умер. У меня теперь другое имя. Прощайте. Счастья вам. P.S. Письмо сожгите»