Три месяца спустя.
Дорогой Майкл!
Я поехала к своему другу, не предупредив родителей, заранее отключив телефон и успев написать записку о том, что я по тем делам, куда бы они все равно меня не пустили, пусть это для меня невероятно важно. Я представляю, как они там сходили с ума, но... Как бы это эгоистично не звучало, теперь их очередь. Я сходила с ума последние два года, и мне с лихвой хватило. Погода выдалась на удивление теплая, хоть пару дней и лили дожди. Ехала я на автобусе и довольно спокойно: забилась в дальний угол, накрылась пледом и впрок запаслась горячим чаем, гренками и еще какими-то продуктами по мелочи, которые не испортились бы в холодильной сумке за пару дней. Не сказать, что я не нервничала и не подскакивала в испуге посреди ночи, так как боялась пропустить свою остановку, но со временем как-то оно все улеглось. Еще я познакомилась с водителем автобуса. Ну, дорога обещала быть долгой: как оказалось, вместо двухсот километров (как я думала в детстве) ехать целые восемьсот, а говорить было не с кем. Дедушка этот оказался ветераном Второй Мировой Войны: я у него не спрашивала возраст, но ему уже явно за девяносто, пусть и выглядит бодрым и готовым водить этот большой и старый автобус до конца своих дней. В бардачке он возил свои карточки с Финской войны сорокового года: не сказать, что я ее прям настолько хорошо помню, но само по себе это общение как-то развеяло мою тоску и тревогу. У него, оказывается, в каком-то багажном отсеке еще и гармонь лежит, но сыграть на ней ему не довелось. Но тем не менее он оказался очень добрым, и я даже не заметила, с каким доверием рассказала ему о своей цели визита. На прощание он мне лишь пожелал удачи. Дальнейшая проблема заключалась в том, что у меня недостаточно было денег на гостиницу, где можно было бы не подхватить вшей или проблемы, так что ночевала на станции длительного ожидания. Кстати, там было место, где можно было греть чай: знаете, прям посередине будки что-то наподобие допотопной газовой конфорки стоит. Чайника у меня не было, чай закончился, так что пришлось идти в ближайший магазин, покупать воду и дешевую упаковку чая, на сахаре решила сэкономить. Воспользовалась той газовой "плитой", теплый термос положила под бок и дремала прямо на лавке, укутавшись в плед. Знаете, вот пишу все это, и кажется, что это происходило будто бы не со мной: все это похоже на удивительное приключение подростка из книг, отправившегося в увлекательное путешествие. Только у меня под рукой ни дневника, ни хорошего друга-товарища, с которым мы бы перетерпели кучу веселых приключений, ни чего-то еще. В ту дождливую ночь компанию мне составила разве что старая, дряхлая и облезшая черная собака, которая жалобно скулила под дверью. Ну, грех было не впустить: ветер выл так, что мне казалось дверь улетит с петель. Ну, я отдала ей всю свою ветчину, даже не знаю зачем. Теперь у меня в бутербродах остался только сыр. Зато на эту ночь появился персональный страж: когда возле станции появились такие же умные как я, но пьяные парни, решившие переночевать и погреться, их тупо не пустила собака - как я потом заметила, она очень большая. Но какая разница? Наверно, я бы тогда не смогла уснуть от страха, если бы не эта бродяга: мало ли, кто зайти может, куда утащить и тому подобное, но к полуночи я уже слишком устала. К тому же, у меня теперь был свой надежный охранник, так что в итоге я позволила себе сомкнуть глаза. Может, оно все слишком хорошо складывалось, но мне не снились какие-то кошмары или тревожные сны. Проснулась как всегда - рано. Собака спала рядом, и как я успела утром разглядеть, это была сука, еще более огромная, чем мне показалось ночью. Очень лохматая, со спутанной шерстью... В общем, не удивительно, если такую страхолюдину отовсюду гонят. При моем росте (чуть больше ста шестидесяти сантиметров) она мне была выше талии, и будь я маленькой четырехлетней девочкой, могла бы на нее верхом взобраться. Обычно мне такие внушают животный ужас, но ее я уже не боялась: она же ночью меня защищала и спала рядом. Она была действительная страшная внешне: левое ухо разодрано, на груди и лапах шрамы, некоторые когти поломаны, на правом глазу и на носу царапины - это кошка покарябала, что сразу видно. Но я решила ей дать красивое имя - Шарлотта. Ну, а почему нет? У нее тот глаз, что был целый, показался мне очень красивым. Шесть утра. Я, Шарлотта, греющийся термос (если честно, я не знаю, можно ли его греть, но мне дико хотелось горячего чаю) и холодные бутерброды с сыром. Последняя гренка улетела в живот, предпоследняя - в живот собаки. Сижу и думаю о том, как теперь добраться до кладбища. Не знаю почему, но только в тот момент подумала, что включать телефон и звонить отцу погибшего сына - самая что ни на есть глупая затея хотя бы потому что родители точно смогут меня найти. Да и вообще, что я скажу ему? Алло, простите, это подруга вашего сына, не отведете меня на его могилу? Вертится на кончике пера вопрос: о чем я тогда думала. А в том и дело, что ни о чем не думала, потому что главной целью был организованный побег, а потом уже размышлять о том, как прийти на кладбище. Ну, размышляла. Псина терпеливо ждала добавки к завтраку, устремив в низины моей души свои проникновенные карие глаза. С тяжелым вздохом достала последний бутерброд с колбасой, и только после поедания моей аварийной еды Шарлотта успокоилась. Черт, теперь у меня мало еды, но отказать этой лохматой версии Сириуса Блэка я не могла. Пока я думала над тем, как мне добраться до кладбища так, чтобы не успели родители найти мое расположение по сигналу телефона, Лотти положила свою голову рядом со мной, настойчиво требуя ласки. Ну, у нее наверняка много вшей, но я не настолько привередливая. Наверняка мохнатая знала, где ее потенциальный ужин хоронят, но спросить я ее об этом не могла никак, как и она - ответить мне. В итоге ничего не оставалось кроме как собрать свои вещи, приготовить чаю впрок и отправиться спрашивать у людей. Если верить описаниям Альберта, город совсем небольшой, так что в итоге я что-нибудь должна была наткнуться. Мысль о том, что кладбище там огромное само по себе, я старалась заткнуть подальше и действовать как всегда - организованно, но наугад. После дождя дул пронизывающий ветер, что мне хотелось укутаться в плед и снова вернуться на станцию, но вид собаки, гордо терпевшей непогоду, немного пристыдил мою одомашненную тушку и заставил идти дальше. Собственно, проблема была не в том, чтобы добыть карту или спросить дорогу. С этим я справилась быстрее, чем ожидала, потому что город был действительно небольшой и не такой запутанный, как мне рисовала фантазия. Кладбище, как я и предполагала, было огромным. Я тогда стояла возле станции и совершенно не знала, куда мне идти. Заблудиться в этом нескончаемом лабиринте тропинок и однообразных двориков для трупов - как два пальца об асфальт, так что не было даже мысли о том, чтобы соваться туда в одиночку. Медленно, но верно меня начинала накрывать тихая паника, и уже было хотела со слезами на глазах развернуться обратно. Жаль, в тот момент в голову мне не пришла мысль о том, что от одного звонка ничего не случится. Но тут к кладбищу подъехала машина. К своему величайшему удивлению и радости, это был отец Альберта. На меня снизошла такая волна счастья, что я была готова в объятия к нему бежать, как к своему спасителю. Но лишь в оцепенении стояла на месте, а он шел в мою сторону. Шарлотта скалилась - видимо, теперь решила не подпускать ко мне никого из тех, кого могла счесть подозрительным, но я ей приказала молчать, легонько ударив по носу, и она больше не подала звуку (кажется, признав меня своей хозяйкой). Момент сложился настолько по-дурацки, глупо и бессмысленно, что я не знала, куда мне деваться и как быть. Вроде бы волна паники отошла, потому что есть человек, к которому я могу обратиться, но с другой стороны он являлся тем лицом, к которому по законам логики и здравого смысла я должна была подходить в последнюю очередь. В тот момент это было необходимее всего: пересилить свою нерасторопность и спросить, где могила Альберта, но была вероятность, что меня пошлют куда подальше. Наверно, я бы так там и стояла, если бы он сам не подошел ко мне и не спросил, что я здесь забыла. Во время поездки у меня как-то вылетело из головы, сколько я не мылась; я боялась доставать на людях еду, думая, что ее могут отжать такие же голодные и странствующие как я; расческу не брала в руки уже трое суток, из-за чего волосы превратились в один большой ком, собранный в небрежный хвост; полость рта спасала лишь вода и припасенная мятная жевательная резинка. Сейчас я больше похожа на одичавшего бомжа, чем на подростка из обеспеченной семьи. Пока голова была занята достижением невероятно важной и тяжелой миссии, она убрала в дальний ящик тысячу мелочей, которые мы делаем по утрам на автомате, не особо задумываясь, правильно оно или нет. Со стыдом на щеках я полезла за жевательной резинкой. В голове вертелся ворох мыслей и слов, и я около минуты стояла и думала над тем, что нужно сказать. - Ну. Здравствуйте, для начала. - Здравствуй. А мы знакомы? И ч т о мне надо в этот момент говорить, кроме как - Почти. Я вас знаю, вашего сына тоже, - тяжелый вздох, - я его навестить приехала. Ожидаемое тяжелое молчание. Не хотелось мне дергать его за живое, и казалось, что я сейчас сама заплачу. Я просто терпеливо ждала ответа. - Не хочу огорчать, но... - Не нужно объяснять. Я знаю, что он застрелился. Мне его бабушка сказала. - затем глубокая тоска и тяжелый взгляд на миг улетучились, сменившись какими-то оттенками удивления. Ну, раз самая тяжелая часть разговора пройдена, то можно и выложить остальное. - Меня зовут Марта. Я хороший друг вашего не менее хорошего сына. Живу очень далеко отсюда, но, как видите, добралась, пусть и спустя столько времени со дня его смерти, о чем очень сожалею. У меня остался ваш адрес и номер Альберта, но я не знала, стоит ли звонить: родители могли отследить мой телефон, обратившись в полицию, так что я не стала рисковать. То, что я встретила вас - величайшая случайность, а так бы я могла либо заблудиться здесь, либо отправиться домой ни с чем. - Да ты отчаянная, я погляжу, - почесывая затылок, задумчиво ответил тот. Возможно, я его смутила и своим внешним видом, и появлением, и стоящей рядом огромной собакой, и еще чем-нибудь, но вид у него уже был не настолько тяжелый и удрученный, как минутой ранее. - За тебя же так родители волнуются... - Волнуются, еще как. А я не волновалась, когда его мать умерла, когда хотелось приехать и поддержать его? - зря я тогда это ляпнула, но ничто не воробей кроме воробья. - Я как раз к ней приехал. Сегодня ее день рождения. Эта дата вылетела у меня как-то из головы: честно говоря, я вообще не люблю запоминать даты смерти или дни рождения умерших людей, потому что мертвые - это мертвые, и живы они лишь в наших воспоминаниях вне зависимости от запоминания дат их смерти и рождения. Но говорить, конечно же, об этом не стала (несмотря на дикость, во мне еще сохранились остатки благоразумия), просто кивнув головой. А он тем временем неторопливо зашагал в сторону тушек, поманив за собой. - Пойдем уж. Заодно и к Алу зайдем. - когда со мной уже был взрослый человек и не менее взрослая собака, мне стало намного легче: страх за свою сохранность отступил, что в очередной раз доказывало мою несостоятельность и неумение постоять за себя. Вместо этого на душу легла огромная, черная, вязкая, склизкая, вонючая, и тянущая вниз, неподъемная тяжесть. Даже не знаю почему. Мне казалось, что все уже выплакано и пережито, самое худшее позади. Я не заметила, как по немытой щеке потекла слеза. Хотела было стереть ее, но глянула на свои ладони и решила, что сделаю только хуже. Маркус достал из своего небольшого пакета влажные салфетки и протянул мне. Я кивком головы поблагодарила: у меня были там свои, но снимать с себя без того тяжеленный рюкзак не хотелось. Руки потом стали походить на руки, но из-за влаги совсем продрогли и окоченели. Эх, не одно, так другое. - Мы пришли. Раньше я не понимала, зачем для одной могилы покупают много земли - на что она ему, территория эта дополнительная? Только теперь дошло, чтобы в случае чего сын мог похоронить отца рядом с женой. А вышло, что отец хоронит своего сына раньше времени. Паршиво. Плакать мне было стыдно: я смотрела на Маркуса и видела, как он держится, так что решила держаться тоже. Мы присели с ним на небольшую лавку напротив незатейливых плит с портретами Альберта и его матери. Очень хотелось зарыдать, особенно когда мужчина положили руку на мое плечо как бы желая утешить. У меня проносилось столько мыслей о том, что Ал, милый Ал, всегда до безобразия оптимистичный Ал, так любивший жизнь, свою мать, своих друзей, все живое и прекрасное, что есть на этом свете, покончил с собой. Это казалось таким неправильным, что слезы сожаления и бесконечной тоски нельзя было скрыть даже салфетками. Раздался звук открывающейся жестяной банки с пивом. Не подумай, что я злоупотребляю, но пиво пила и не раз, так что не посчитала зазорным спросить, есть ли у него еще. Со взглядом, полным родительского (какого же знакомого) укора, он мне передал вторую банку. Открыла, но перед тем, как сделать глоток, Маркус тихо сказал: - Царство небесное. - Царство небесное. Алкоголь оказался неплохим и некрепким, так что пьяной я себя не ощущала, разве что стало немного легче дальше лить слезы и горевать об утрате. Не помню, сколько мы там просидели, но мне не стало легче. Почему-то я думала, что если увижусь с ним, пусть мертвым, но попрощаюсь и пойду жить за двоих, и мне станет лучше. А было только хуже, и это хуже я заливала пивом. Я вот думаю, а как с этим живет сам Маркус? Каково ему осознавать, что самые близкие в этом мире люди почивают возле его ног? Опомнилась я тогда, когда начало потихоньку темнеть: это означало, что через несколько часов придет автобус, и мне надо будет ехать обратно. Оставлять здесь несчастного вдовца одного не хотелось: мы с ним успели поговорить о каких-то мелочах, он сказал, что добавит мне денег на обратную дорогу, чтоб я не голодала. Шарлотту, что все эти часы терпеливо лежала у моих ног, было жалко. Подул сильный ветер, стягивая над кладбищем огромные тучи. Несмотря на теплую погоду, обещали снег, так что мне надо было прощаться с Альбертом и его невероятно красивой матерью. Стояла возле их могилы где-то минут десять, а Лотти лизала своим шершавым языком мою ладонь, согревая ее. При мысли о том, что моего верного телохранителя придется ставить тут, навернулись предательские слезы. - А вы сможете ставить у себя эту собаку? Она меня всю ночь и весь день уже охраняет, но я не могу ее взять с собой: у меня дома уже есть один такой медведь. - Я поговорю с охранником кладбища. Может, если ему здесь что-то придумать, будет жить тут неподалеку. - Это хорошо... К сожалению, мне пора. Скоро автобус. Я не хочу ночевать снова на станции. - Держи деньги, - он достал из кармана и отсчитал несколько купюр. Я взглянула - там было около трехсот евро. - Должно хватить на покупку горячей еды в магазине и обратный путь без проблем. Как выйти отсюда, помнишь? - Да. - Иди тогда. Я побуду еще здесь немного. Это меня немного озадачило, но спрашивать я ни о чем не стала, на прощание махнув рукой. Шла я бодрым шагом, псина за мной. Мне хотелось остановить ее, оставить возле кладбища, но рука не поднималась сделать этого. Да и пусть будет рядом хоть кто-то, кто проводит до станции - зато не так страшно идти в одиночку: Лотти сам кто угодно испугается. Я зашла в супермаркет, отложила денег на билет и карманные, а на остальные купила горячего чаю (который залила в термос), горячих булочек и бутербродов, завернутых в фольгу и запаслась на пару дней. Искала я подобный магазин с отделом бистро крайне долго, так что на автобус едва успела. Кстати, только потому, что остановку все тот же дедушка задержал на десять минут, за что я его сердечно поблагодарила. Задвинулась я куда подальше, стараясь не думать о том, как от меня воняет, уснула на пару часов. Люди старались рядом со мной не садиться, а мне было как-то все равно: лишнее общество только бы помешало. Я все думала о том, как там Маркус. Чего он остался на кладбище? Однако, когда я приехала домой, думала уже не об этом. По приезду я из интереса включила телефон: около трехсот пропущенных от одной матери. Наверно, она звонила на телефон сутками, в надежде, что хоть когда-то он включится. Меня уже было хотела охватить тревога, но нет: за последние несколько дней я столько боялась и тревожилась из-за каждого лишнего вздоха и постороннего чиха, что грядущие проблемы оказались мелочью. Когда все улеглось, я написала на аккаунт Альберта в Skype Маркусу. Почему-то меня иногда посещала жуткая мысль о том, что он там мог застрелиться, потому и принес с сбой выпивки, чтобы страх заглушить. Но он оказался живой: стабильно ходит на работу, собирается с другом в отпуск съездить в горы, интересовался моим состоянием и тем, как я там учусь. Мне стало гораздо легче, потому что я знаю: мы с ним теперь те, кто живет за них, умерших, умерших смертью некрасивой и нелепой, и оттого только более обременяющей. Но надо жить дальше.С любовью, Марта.