Змей

       – Тима! Тима, смотри! – заверещала моя младшая сестренка Маша, подпрыгивая на месте и тыча пальцем в подъезжающий автобус. При этом второй рукой она не забывала дергать меня за край футболки.        – Да успокойся ты, – я с силой вырвал у нее свою одежду и попытался разгладить, – это еще не наш.       Мы ожидали своей очереди среди других туристов и, судя по размерам собравшейся толпы, в этот автобус не влезем. Если повезет, сядем в следующий.        – Ну, когда мы уже поедем! – Маша потянула мою руку вниз и повисла на ней.       Надо сказать, сила у нее уже есть, девять лет человеку, а вот мозгов ни грамма, и о манерах речь тоже не идет. Хочется – скачет, кричит, ржет как лошадь. Пореветь тоже мастерица. Стерва малолетняя.       Я легко вывернулся и осторожно выкрутил ей руку, так, шутки ради. Никогда не делал ей больно, по крайней мере, специально. Сестра затанцевала вокруг меня, пытаясь освободиться, а я второй рукой ловко набирал сообщение своей девушке. Вот рядом с кем было бы здорово сейчас оказаться. Красавица, спортсменка, может, не самая умная в классе, но я и не из-за ума с ней встречаюсь. Кристина – самая популярная девчонка среди теперь уже одиннадцатых классов, я – самый популярный парень. С кем еще мне встречаться, если не с ней?       И вот последнее школьное лето, у одноклассников очередная вечеринка на чьей-то даче, я торчу здесь, а моя девушка отправляется веселиться и спрашивает: «Ну, ты ведь меня отпустишь, правда?». И тонну смайликов в придачу. Как будто я могу ее не отпустить. Все равно пойдет, знаю ведь, и времени зря терять не станет.       А у меня «семейный отдых», толкучка, жара, да еще мелкая зараза, цепляющаяся за руку. Я устал и хочу домой. К черту Лондон, долой экскурсии, пусть катится в ад этот красиво раскрашенный автобус с надписью «Harry Potter». Это мои каникулы, и я хочу отдыхать, а не подрабатывать сверхурочно нянькой. Другое дело, если б мне давали больше свободы. Но чего нет, того нет, и я считаю дни до отъезда с самого заселения в отель.       От киоска с журналами вернулась мама, ведя за руку еще одну мою головную боль. О да, мне повезло иметь и сестру, и брата. Впрочем, Колька еще слишком мелкий, чтобы порядочно меня достать. Да и какой-то он слабый растет, часто болеет и все время около мамы вьется. По правде, я за него куда больше волнуюсь, чем за Машку.        – Тим, – позвала мама, – купи, пожалуйста, минералки и сока яблочного. Сок только не холодный.       И указала на магазин через дорогу.        – А мне купи колы! – встрепенулась Маша.       Я пожал плечами и направился к переходу. Мы попали на сильное потепление и знаменитых туманов и дождей пока не видели, зато с удовольствием потребляли прохладительные напитки. Моего знания английского хватило, чтобы объясниться с кассиршей, и я с охапкой заказов возвращался к семье, когда какой-то мужик пихнул меня локтем. Он орал на кого-то по телефону и отчаянно жестикулировал. Я разобрал только несколько раз повторяющееся «bitch». Один его жест вышел особенно удачным и особенно сильным и попал как раз по мне. Я вылетел на проезжую часть, роняя все свое добро и вспоминая в полете пару матерных слов. Перед глазами плясали искры, локоть, на который я приземлился, кажется, был сломан.       Я в двенадцать лет ломал палец. Было больно, даже плакал, а потом хвастался гипсом во дворе. Так вот, палец – хуйня. Посмеяться и забыть. Слыша визг тормозов, я пытался понять, с какой стороны он исходит, но сознание упрямо уплывало куда-то. Потом перед глазами мелькнули дома, небо с редкими белыми облаками, снова дома, асфальт, дома и опять небо.       В голове совершенно пусто. Снежно-белое облако, похожее на слоненка, сереет. Небо тоже. Вдруг весь обзор заслоняет чье-то лицо, смутно знакомое, и мужской голос, тоже странно привычный, произносит:        – Не упирайся, прими как есть, и все будет отлично.       Я хотел послать его к черту, но не успел, сознание покинуло меня, повинуясь пронзительному взгляду желтых глаз незнакомца.       Это продолжалось долго. Очень. Позже я пытался вспомнить, сколько именно. Безуспешно. Все слилось в одну сплошную и однообразную серую полосу. Тогда меня не волновало время. Меня вообще мало что волновало.       Длинные извилистые трубы, вода, приятная прохлада, мясо. Надоедливые пищащие грызуны. Вкусные, но слишком мелкие, чтобы насытиться. Это раздражало, но не очень сильно.       Я ел много, и они не хотели больше спускаться ко мне. Тогда я призывал их, и они приходили. Обреченные, не имеющие шанса на сопротивление. Перебирая крохотными лапками, снова копошились по углам. Иногда я развлекался, с шумом гоняясь за ними или медленно выслеживая, постепенно загоняя в угол, а иногда мне было лень сдвинуться с места, я подзывал их, открывал пасть, они сами заползали туда, оставалось только проглотить. Мне больше нравилось глотать их еще живыми, чувствовать их страх. Мелкий, как и его жертвы, он доставлял удовольствие, но не приносил удовлетворения, и когда мне это надоедало, я велел им собраться в кучу и умереть, а потом долго питался останками и наслаждался одиночеством и тишиной.       Но голод никогда не оставлял меня, вынуждая искать другую пищу. Я звал, я приказывал, но больше никто не откликался. Поэтому я искал сам, долго и упорно, но каждый раз терпел неудачу.       Лабиринт из труб не имел выхода. Я скользил по нему, заглядывая во все щели, ловил далекие запахи, приносимые потоками воздуха. Непонятные и неизведанные, они манили, дразнили, приводя меня в бешенство, заставляли искать дальше. Я видел решетки, понимал, что если сломаю, окажусь на свободе. Неистово бился о них. Извиваясь всем телом, собирал силы для прыжка, всю свою мощь вкладывал в удар, но они неизменно выдерживали. Толстые, древние, в них был не только металл. Что-то инородное и враждебное делало их такими прочными.       Я долго смотрел на железные прутья, оставаясь неподвижным. Так долго, что мелкая пища сама заползала на меня, шевелилась, нюхала и скреблась. А я смотрел и смотрел на тонкие потоки неизвестной силы, что держала меня здесь. Они сплетались, изгибались, меняли свою природу, образуя узор, наделенный огромной силой. Замкнутые сами на себе, как и моя тюрьма, не имели начала и конца. Идеально гладкие и ровные, как туннели, по которым я скользил. Будь там хоть одна зацепка, одно неаккуратное соединение, я тут же ударил бы по нему своей волей, и наконец увидел бы мир. Не пришлось бы больше глотать эту жилистую мелочь.       Трубы, полумрак и грызуны. Мне не нужно было ничего больше для выживания, но я все сильнее хотел жизни. Чувство тревоги не давало покоя. Оно росло с каждым днем, сводило с ума. Из-за этого со мной происходило что-то странное. Будто я должен был что-то сделать, о чем-то подумать. Должен. Это слово… Нет, я еще не знал слов. Само ощущение приводило в замешательство, заставляло нервничать. Ярость от осознания собственного бессилия и невозможности понять самого себя стала моей хозяйкой.       Я метался и бушевал, вертелся на одном месте, бился о стены до изнеможения. Безумие клокотало во мне и жаждало выхода. Из этого места и из этого тела. Слепые эмоции и ощущения владели мной. Но в какой-то момент, открыв глаза после очередной спячки, я увидел все в ином свете.       Кто я? Где? Как давно здесь нахожусь? Вопросы вспыхивали в мозгу внезапно, отрезвляя. Я обводил помещения новым взглядом, прислушивался, выискивая, вылавливая, сам не знаю что. Бесшумно полз по трубам, будто в первый раз, изучал. Звук текущей воды, шебуршание разбегающихся при моем приближении крыс. Крысы. Я вспомнил это слово. Так зовут их люди. Они вообще всему дают имена.       Люди – вот кто волновал меня. Я должен их увидеть, узнать. Было что-то… Я забыл. Верно, я забыл что-то важное.       Среди темных коридоров мне мерещились лица. Мужчин, женщин, детей. Они вызывали самые разные чувства и определенно были мне знакомы. Смутные образы роились в голове, дразнили и ускользали, едва я пытался за них зацепиться. Это злило. Я хотел вырваться на волю, и однажды мое желание исполнилось.       Я нежился в прохладной воде, наблюдая за крысами, когда все привычные звуки оттеснил и заглушил далекий скрежет. По стенам прошла легкая вибрация. Грызуны бросились врассыпную, а я устремился к источнику звука, надеясь отыскать ответы.       Выше, выше по трубам. Раньше я не мог сюда попасть, кто-то снаружи открыл мне дверь. Здесь суше, не так приятно, как внизу, но этот путь ведет к выходу, я знаю, я чую. Свежий воздух, целый сонм запахов, которые были мне недоступны. Запах человека, многих людей.       Стало очень светло, в просторном помещении я увидел девочку и замер. Она стояла ко мне спиной, и ее рыжие волосы блестели в свете пыльных ламп. Кто она? Что делает? Я хотел спросить, но она заговорила первой:        – Ты свободен. Иди и убей.        – Убить? Кого?       Я ничего не понимал, а ее голос, монотонный, словно неживой, приказывал мне. Я чувствовал ее волю, совсем немного, еле-еле она пыталась управлять мной. Наверное, будь это взрослый, он уже поплатился бы жизнью за такую наглость, но убивать ребенка я не хотел. Поэтому вместо злости мной владело лишь легкое недоумение, я совсем не ожидал, что меня освободит девочка. Да и гораздо важнее была сама свобода, мне не терпелось отправиться на поиски всего, что здесь можно найти.        – Убей всех.        – Как пожелаешь, – согласился я и попытался заглянуть ей в лицо. Совершенно пустое, как маска. А глаза закрыты. Внезапно возникло ощущение, что со мной говорила вовсе не она, и не она пыталась повелевать мной. Это делал кто-то другой, и вот он-то мог добиться успеха, более того, таково было его право. Захотелось убраться отсюда подальше. Кто бы это ни был, я не стану иметь с ним дел. Еще раз взглянув на девочку и убедившись, что она мне незнакома, я скользнул за огромную, заранее приоткрытую боковую решетку.       Убить? Я непременно убью кого-нибудь, но лишь по собственному желанию, никак не по велению призрака, использующего детей.