Однажды в Азкабане

Шаги его, как всегда, услышала издалека. Уверенная такая поступь, солдат, да и только. Или лучше говорить — воин. Уже решив, что от ужина откажусь, меланхолично отмечала, что он подошёл к первой камере. Вот передал еду, неразборчивая пара фраз, идёт дальше. Вторая остановка, там Веста, слышен её мелодичный голосок. Она всегда благодарит за еду. Третья камера, ругань Джанин. Я поднялась и подошла к решётке. Да, есть не хочу, жизнь не мила, но вот решимость поговорить с тюремщиком так обуяла, что останавливать себя и не пыталась. Даже и не знала, что скажу, не исключала возможности, что загремлю в карцер, но останавливать себя и не думала. Осточертело все — и мытье сильно отросших волос в холодной воде, и отсутствие книг, и отсутствие перспектив в будущем. Так что казалось даже, что терять мне нечего. Наконец появился гоблин с корзинкой в руке. И удивлённо поднял одну бровь. У них вообще лица довольно выразительные. Я хотела сказать — морды. Бывает, конечно, что сделает каменную рожу, тогда ничего не поймёшь, а вот так обычно, если расслабится, то всё на морде лица написано. — Мне нужны ножницы, — заявила я, первое, что пришло в голову, игнорируя протянутую миску. — Зачем? — осведомился Браншретер своим низким голосом. Ему бы в опере петь. Я обрадовалась, едва из депрессии своей не вышла — отвечает, гад, что не так часто бывает. — Подстричься хочу! — заявила мрачно. — Налысо! Он закаменел лицом и оглядел мои лохмы. Миску с едой так и держит, упорная тварь! — Нет. — Что значит «нет»? — тихо возмутилась я, не особо желая, чтобы соседки нас слышали. — Ты хоть представляешь, сколько мучений за ними ухаживать? А? Мыть в ледяной воде без мыла! Расчёсывать пальцами! Сам то, небось, побрит! Гоблин молчаливо смотрит, и сейчас по его морде ничего не скажешь. — Пожалуйста, — решаюсь пойти на просительный тон, не без агрессии, но уж как выходит. — Вон у тебя нож на поясе. Давай, я повернусь, а ты отрежешь. — Нет. — Даже головой покачал. Во взгляде упрямство. Однако не слышу обычного «не положено», и это обнадёживает. — Возьми еду! Чтобы его задобрить, беру миску и ставлю на пол. И сразу бросаюсь обратно к решётке. К моему счастью, уйти он не успел. Стоит, смотрит угрюмо. А у меня уже идея фикс. — Ну что тебе стоит, Браншретер?! Будь ты человеком! — Я гоблин, — тихо рявкает он и, полоснув меня злым взглядом, уходит, печатая шаг. Я бессильно опускаюсь на пол, кляня себя за роковую ошибку. Нет, ну надо же было его человеком назвать. Теперь будет дуться неделю, и вообще, неизвестно, когда снова заговорит. От переживаний не заметила, как съела ужин. Только заслышав шаги стражника, удивлённо посмотрела на пустую миску. Нда. Депрессия и та куда-то делась. Вскочила, поджидая гоблина, с твёрдым намерением повторить просьбу. А что — вода камень точит. Буду каждый день по четыре раза повторять просьбу, глядишь, и удовлетворят. А ещё можно начальство запросить. Да только лишний раз видеть Гёрклуна очень не хотелось. В любом случае, чем не развлечение. — Я хочу отрезать волосы! — настойчиво произнесла, едва увидев стражника. Какой мрачный, однако! Протянутую миску взял, не глядя сунул в корзину. А сам таращится, словно дырку во мне прожечь решил. — Нет! Ого, а мы всё ещё разговариваем? Я взбодрилась. — Почему? Глаза зло сверкнули, и Браншретер зашагал в обратную сторону. Лучше бы мне его не злить, конечно, но нельзя же бросать дело на полпути. Так что решила продолжать, и с улыбкой вернулась на свой матрас. Настроение странным образом повысилось. И углубление уже до половины наполнено, скоро можно стирку устроить. Не знает ещё наш гоблин, сколько во мне упрямства. На достижение цели отвела себе четыре дня. Подумав о мрачном характере стражника, накинула ещё два. Так что я всерьёз рассчитывала к концу недели избавиться от гривы черных кудряшек. Не то чтобы шибко хотелось, и голове будет холодно, да только всё равно отрастут, и тут уже не в желании дело, а в моих принципах. *** На следующий день я поджидала гоблина с нетерпением, хотя уже давно такого не было. Обычно его приход особых эмоций не вызывал, меланхолично ждала, когда уйдёт, оставив миску, чтобы поесть без свидетелей. Бурчание Эллен, звонкое «Спасибо!» Весты, мат Джанин, и наконец, он подходит ко мне. — Мне нужны ножницы, — выпаливаю я, отмечая, что стражник опять не в духе. Мрачно отмалчивается, протягивая миску с кашей. — Я хочу постричься, Бран! — Моё имя Браншретер, — угрюмо произносит он, — берите еду! Ну, надо же, даже не вспылил, а я уже покрылась холодным потом, кляня себя за очередную оплошность. Что ж, хоть и страшно, но почему бы не дать дополнительную мотивацию. — Буду называть тебя «Бран», пока не выполнишь мою просьбу! — нагло заявляю я, задрав подбородок, хотя, если честно, очень хочется съёжиться под его тяжёлым взглядом. Браншретер неожиданно ухмыляется, буквально на мгновение и тут же снова становится невозмутимым: — А голодать не собираешься? — спрашивает холодно. Я поспешно забираю миску, с него станется лишить меня завтрака. — Не собираюсь. — Хорошая девочка, — роняет он, и уходит, оставляя меня с отпавшей челюстью. Захлопываю рот, и иду с миской к лежанке, прокручивая в голове наш разговор. Он, что, правда назвал меня «хорошей девочкой»? Куда катится мир? В состоянии лёгкого шока, опять не замечаю, как съедаю кашу. Ловлю себя на том, что облизываю абсолютно чистую деревянную ложку, когда опять слышу его шаги. Судя по поступи, гоблин вполне бодр и настроение у него нормальное. Когда злится или чем-то недоволен, его шаг более тяжёлый, давно изучила. — Бран, мне надо постричься, — тут же говорю я, протягивая миску. — Пожалуйста! Он забирает посуду и сует в корзинку, оглядывает меня с ног до головы задумчивым взглядом. И снова смотрит прямо в глаза. Есть у него такая манера. У других не замечала, кто в переносицу уставится, кто, как Гёрклун — в район груди, словно под этой толстой полосатой рубахой что-то рассмотреть можно, кто-то осматривает камеру, кто просто отводит взгляд. А этот упрётся, и хоть сама отворачивайся. Но я ему такого удовольствия не доставляю. Сама могу переглядеть, кого хочешь. Спустя пару минут молчаливого противостояния, он выдаёт самую длинную фразу на моей памяти. Можно сказать, целую речь: — Эсми, можешь сразу зарубить себе на носу, что ножниц я тебе не принесу, сколько ни проси. Я на мгновение теряю дар речи. Но тут же возмущаюсь: — Меня зовут Эсмеральда! — А меня Браншретер, — кивает он и топает от моей камеры. И мне очень сильно кажется, что этот гад весьма доволен собой. Запустила бы в него ложкой, только не руками же кашу потом есть. Да и не почувствует ведь ничего своей толстой кожей, бесчувственный монстр. До вечера занимаюсь помывкой и стиркой, безуспешно придумывая, что ему сказать в следующий раз. Но к ужину меня ждёт разочарование. Вместо Брановых, слышатся совсем другие шаги. Это, насколько понимаю, Кариган. И я впервые не особо ему рада. — Добрый вечер, мисс, — доходит до меня белокурый гоблин. — Сегодня баранинка. Я тут вам хлеба побольше положил. Недоуменно смотрю на два куска хлеба. Это где побольше? На ужин всегда так. Разве что, когда Брана замещают другие. Они вообще порции уменьшенные выдают, сволочи. Но решаю не комментировать. — Спасибо, Кариган. А где Браншретер? — Сегодня на материк уехал. Вернётся только завтра к вечеру, — охотно отвечает гоблин. — А ты не знаешь, можно ли мне подстричься? — решаюсь я воспользоваться ситуацией. Кариган с сомнением смотрит на мою голову: — Можно, конечно, только мне-то не положено это решать, вы у Брана попросите, когда вернётся. Ага! Они, значит, его Браном называют, а мне нельзя! Интересненько! А потом до меня полностью доходит ответ. — Можно?! — Отчего же нет. У нас тут и цирюльник имеется. Да только зачем это вам, мисс? Волосы то у вас одно загляденье. Я и то радуюсь, на них глядя. — Надоели, — хмурюсь я, сама же прокручиваю в голове, что мне сказать этому гаду, когда вернётся. — Слушай, Кариган, а принеси мне ножницы. Я сама подстригусь. — Не могу, — мотает он большой головой. — Не положено. — Да почему же? Ну кто узнает-то? — Да и узнавать нечего, — вздохнул он печально, — Браншретер меня просто прибьёт. Да вы его попросите. — А ему что, можно? Кариган непонятно мнётся: — Пойду я, мисс. Да вы ешьте, баранина вкусная. В отместку, с пришедшим за посудой Кариганом я вообще не разговариваю. Молча вручаю миску и возвращаюсь на свой матрас, краем глаза наблюдая за гоблином. Вид у стражника несчастный, поговорить-то он любит. Но потоптавшись минуты две, уходит, так ничего и не сказав. Даже жалко его стало. Утром уже другой гоблин принёс завтрак, слышала, что зовут его Храдлик. А я-то перед Кариганом извиниться хотела. С этим разговаривать бесполезно. Сует миску — если не успеешь взять, она просто летит на пол — и быстро уходит. Время до вечера тянется медленно, я меряю шагами камеру, как лев в клетке. Мысли всякие не дают покоя. А на ходу думается лучше. Не то, чтобы я очень горю нетерпением увидеть наглую рожу Брана, но вот высказать ему про наличие цирюльника очень бы хотелось. Однако разговора и в этот раз не состоялось. У нас тут оказывается, полгода пролетело, и я не заметила как. Так что посещение министра было неожиданным. Услышав вдали топот ног, сначала не поняла, что такое происходит, а потом по отголоскам речей у камеры Эллен, пришла догадка. Неужели новая газета достанется? Забыв о распрях с Браном, я вцепилась в решётку, в предвкушении увидеть нормальных людей. Как же я соскучилась по человеческому обществу! Потом бросилась к своему импровизированному умывальнику, пытаясь поймать себя в отражении, и привести в порядок волосы. Видно было плохо. Умыла тщательно лицо и шею, вытерлась концом одеяла, спрятала сохнущие со вчера одёжки под этой тряпкой на матрасе. Потом, застелила матрас получше. Газетку прошлую, изрядно выцветшую, положила на край матраса. Там уже даже колдофото не двигались, каждая статья прочитана была много раз, но я всё равно берегла её как зеницу ока. Пытаясь расчесать волосы, не добилась особых успехов. Подумав, оторвала от одеяла узкий кусок и завязала свою гриву в высокий хвост. Плести косу, как я делала иногда — слишком долго, а у меня от волнения руки дрожат. Нет, на амнистию я не надеялась, конечно, но всё равно почему-то страшно переживала и прошлый приход министра, и сейчас вот, накатило. Наконец они дошли до соседней камеры. Слушая сварливый голос Джанин, я старалась глубоко дышать, чтобы унять противную дрожь. Голос министра я узнала, мягкий, спокойный, благожелательный. Видать, к нам он заходит до того, как спуститься в нижние уровни. А то бы таким спокойным не был. Ну, я так думаю, во всяком случае. Хотя ведь наверняка дементоры убираются куда-нибудь, когда тут министр. Вот они подходят ко мне. Целая толпа! У меня пересыхает в горле, и я боюсь, что не смогу ничего сказать. Впереди вышагивает сам министр в дорогой мантии. Пышная шевелюра седых волос прикрыта остроконечной шляпой. Глаза поблёскивают за стёклами очков в толстой оправе. За ним два человека. Один высокий, темноволосый маг, со скучающим видом и некоторой брезгливостью осматривается вокруг, спрятав руки за спину. Другой — молодой парнишка с тоненькой шеей, смотрит на меня любопытно распахнутыми глазами. В руках стопка газет. Невольно удивляюсь — если каждому дают по одной, сколько же здесь заключённых? Вижу я и гоблинов — Гёрклун угодливо улыбается министру, что-то рассказывая про содержание камер. От волнения я не понимаю, о чем речь, словно говорит он на своём гоблинском наречии. С ним рядом совсем незнакомый гоблин, но судя по сюртуку, кто-то рангом повыше Гёрклуна. Ну и Браншретер тоже здесь. Встречаюсь с его спокойным взглядом, и вдруг успокаиваюсь. И вовремя. Министр как раз обращается ко мне. — Добрый вечер, мисс Флитвик. Как поживаете? Можно подумать, мы встретились на светском приёме. — Спасибо, хорошо, господин министр, — улыбаюсь я. — Есть ли у вас какие-нибудь жалобы? — Нет, — даже головой мотаю, хотя очень хотела выглядеть сдержанной и спокойной. Но мне слишком не терпится получить газету, ощутить в руках шершавые страницы, вдохнуть запах свежей типографской краски. — Хотели бы вы о чём-нибудь попросить? — продолжает министр свои обычные вопросы. А что я могу просить, письмо передать? Так у меня на воле никого не осталось. И друзей, думаю, тоже больше нет. Кто же станет дружить с узником Азкабана?! — У меня всё хорошо, спасибо, сэр. Министр хмурится, рассеянно разглядывая мою камеру. Я отвожу взгляд, чтобы не показаться некультурной. Пялюсь тут на министра, как девчонка из деревни! И тут же вижу Браншретера — от переживаний мне кажется, что этот суровый стражник смотрит на меня с сочувствием. Ха-ха, три раза! Ожидать сочувствия от гоблинов — это ж какой наивной нужно быть! Еле удержалась, чтобы не показать ему язык. Наконец министр вручает мне газету, и вся толпа уходит. Я выдыхаю, расслабляясь, когда последний из процессии скрывается из поля зрения. Но не бросаюсь читать газету сразу. Аккуратно кладу её поверх прошлогодней пожелтевшей газетки и задумчиво рассматриваю колдофото незнакомой мне ведьмы на новой. Она кланяется и улыбается радостной улыбкой. Подзаголовок гласит о самой молодой ведьме, получившей звание Мастера дуэлей. Скептически прикидываю, что этой магичке никак не меньше пятидесяти. Во сколько же остальные получали мастера? В глубокой старости что ли? Рядом с ней симпатичный юноша, о нём тоже есть пара слов. Директор школы Хогвартс, мистер Блэк, пригласил Альбуса Брайана Дамблдора на должность преподавателя трансфигурации. Сердце у меня сжимается. Как же я хотела сама получить должность профессора в любимой школе, я почти достигла звания Мастера Чар, оставалось всего пара месяцев… Я всхлипнула и отвернулась от газеты. Ведь без ложной скромности могу сказать, что лучшей по чарам я была не только в Хогвартсе среди всех старших курсов, но и в университете. А этого Брайана вообще не помню — откуда только взялся? В коридоре уже стемнело, а при факеле, загоревшемся в углу, читать — только глаза портить. Да и вообще — газета теперь моя на целых полгода, так что торопиться некуда. Буду растягивать удовольствие. Положив газеты рядом с матрасом, легла, завернувшись в одеяло и бездумно рассматривая знакомый до каждой трещины потолок. Уговаривала себя не вспоминать ничего, а всё равно мысли так и лезли. То представлялся наш старший курс перед последним экзаменом в Хоге, то выпускной, где мой будущий жених впервые пригласил на танец. Потом его объяснение в мэноре его родителей, куда меня пригласили погостить на каникулах. Лучшая подруга была его сестрой… Словно это всё было вчера, и в то же время — в другой жизни. Так и заснула, за этими мыслями. Но ненадолго — разбудила истерика Джанин, что-то она там кричала о своей невиновности, кого-то проклинала. Понять, сколько времени сейчас было сложно. Обычно я ориентировалась на вечерний обход камер. Неужто проспала? Поворочалась, думая, стоит ли заняться тренировкой, или всё же рано ещё? А может, пропустить сегодня, просто выспаться? Джанин замолчала, и я, вздохнув, поднялась, совсем уже было, собравшись прогуляться к «туалету». И тут услышала знакомые шаги. Вот и обход. Видеть Браншретера не хотелось, разговаривать с ним — тем более. Только не сегодня, когда я ощущаю себя такой жалкой. Лечь, отвернувшись к стенке? Не успею уже. Осталась сидеть. Гоблин подошёл к камере, придирчиво оглядывая пространство за решёткой. Словно что-то могло тут измениться. В руках фонарь. Всё это я видела краем глаза, отказываясь даже смотреть в его сторону. — Мисс, — неожиданно позвал он. — С вами всё в порядке? Вздохнув, я решительно протопала к решётке, вцепляясь в прутья пальцами. — А ты как думаешь? — рявкнула тихо, зло глядя в его тёмные глаза. — Поиздеваться решил? Или, может, книжку мне принёс, чтобы не скучала тут? Или раздобрился и раздобыл ножницы? Весело тебе, а? Быть стражем у настоящих ведьм? — Возьми, — тихо ответил он, и даже ни один мускул не дрогнул на невозмутимом лице. Я опустила глаза, уставившись на большую четырёхпалую ладонь. Большой кусок мыла и гребень! Простой, деревянный. Я смотрела на это чудо, и не могла поверить. Мне бы поблагодарить как-то, сказать, как я рада такому подарку, а вместо этого такая злость вдруг охватила. — И что ты за это хочешь? — выплюнула ему в лицо, из-за необходимости говорить тихо, последний слог просто прошипела. — Может мне теперь лечь с тобой? Так вот, заруби на своём носу, Бран! Не нужно мне ничего, понял? Не глядя больше на него, развернулась, подошла к матрасу и демонстративно улеглась, укрывшись тряпкой и уткнувшись в стену. Глаза щипало от непролитых слёз, а в горле застрял здоровенный ком. Никогда ещё жизнь не казалось мне такой жестокой и несправедливой. Да чтоб провалился этот министр со своими посещениями! Завтра я пожалею, что не взяла мыло у Браншретера — ведь так о нём мечтала! И расчёска — вообще недоступная роскошь! И где достал? А он всё стоял, не уходил. Устав сдерживать — да пусть слышит, говорят у них слух как у животных, конечно, такие локаторы — я залилась слезами, тихонько всхлипывая. А потом и вовсе отпустила себя, разревелось отчаянно, как маленькая в детстве. Только рядом не было мамы, которая утешит и погладит по головке. Плакала, казалось, целую вечность, а этот гад всё стоял. В какой-то момент слёзы кончились, я несколько раз глубоко вздохнула, чувствуя, что стало легче. Но на извинения тюремщику меня не хватило. Только попросила негромко: — Уйди, а? Послышались шаги. Ушёл, надо же. А я села на матрасе, сослепу ища ногами свои деревянные тапки. Нужно умыться. Лицо, наверное, опухло всё. Поднялась, пошла в сторону углубления с водой, ну и пусть вода уже не слишком чистая после вчерашней стирки, авось отстоялась за вечер. Но на полпути замерла, обернулась к решётке, не веря своим глазам. Кусок мыла и расчёска лежали на полу внутри камеры.