Принц и нищенка

Минуты идут вековой поступью, Когда тебя рядом нет. Мне к счастью опять нет доступа, И день погасил свой свет. Гляжу в темноту, а глаза с неизбежностью Рисуют твои черты. Ну как мне тебя одарить нежностью, Когда далеко так ты? Минута проходит, другая, третья… Покоя они не несут. Лишь звёзды в ночи по-прежнему светят, Надежду они дают. И снова в далёком лучистом сиянии Я вижу твои глаза… Я знал, я знал обо всём заранее — Любить тебя было нельзя. (c) Меня разбудило прикосновение к руке. Я открыл глаза. Ариетт. — Доброе утро, мой хороший, — девушка слегка улыбнулась, а я приподнялся и огляделся. Не в темнице. В своей комнате. Снова навалилась тяжесть на сердце. Снова заболели плечи от неподъемного груза. — Ушла. В проеме стоял отец, и Ариетт в секунду вылетела из комнаты, как подстреленная. Таур прошел, закрывая двери, а я уставился на простынь. Сейчас начнется. Но мужчина молчал и, пройдя несколько шагов, сел на кровать рядом со мной. — Леголас, посмотри на меня, — я поднял взгляд. — Что произошло? Я не слышу твоей души. — Я ее и не чувствую. — Что ты узнал? — Ее не существует. Ты был прав. Прости меня за побег и за все. Я готов предстать перед советом. — Тебя никто не будет судить, — голос мужчины смягчился. — Если на то твоя воля. Таур поджал губы и гневно сверкнул глазами. — Как это ее не существует? Кто тебе об этом сказал? — Не важно. Я видел собственными глазами. — Как и то, что она родит тебе дитя. Ну зачем он снова напоминает о том, чего никогда не произойдет? Не будет у меня детей. Не будет будущего. Хотя, если принять его условия... — Я устал. Я сдаюсь. Я соглашусь на все, что ты пожелаешь, ради процветания своего народа. Хочешь, чтобы я женился на Арвен? Я сделаю это. — Леголас... — Отец, либо займи меня чем-нибудь, либо я прямо сейчас уйду в Чертоги Мандоса. С меня хватит глупых мечтаний. — Как пожелаешь, — Таур встал и поднял мой подбородок. — Никогда не думал, что ты сдашься. Ты и я — не одно и то же... Он развернулся и ушел, оставив меня одного. Этим же вечером я собрал военный совет и рассказал, что чувствовал скверну около руин Дол-Гулдура. Было принято решение отправить отряд лесной стражи, и я, естественно, вызвался добровольцем, ибо спать означало встретить ее, а мне станет только хуже. Мне нужно было время подготовить себя к тому, чтобы прекратить все чувства к ней и не поддаваться эмоциям. Мне необходимо было остыть и жить в спокойствии. Если мне выберут жену, я не позволю себе ее обидеть ради пустых сновидений и стану полноценным мужем. Хотя втайне я молился, чтобы Таур так не поступал со мной. Над тихим лесом клубилась предрассветная дымка, и ночи становились все длиннее. Мы не нашли ничего в Росгобеле. Ни звуков, ни ветра, ни света. Мертвая зона. Что-то ждало своего часа, уязвимо отсиживаясь в одиночестве, но сражаться с тенями бессмысленно, и отряд развернулся в обратный путь, даже не сделав ни единого привала. С тех пор дозор выставили и в этих землях, и стражники периодически говорили, что чувствуют зарождающуюся тьму над этими местами. Тьма зародилась и во мне. Я часто сидел в своей комнате или засыпал прямо в оранжерее, так полюбившейся мне в детстве. Что до снов, то я так и не справился с влечением к ней. Но больше не прикасался и даже старался не наблюдать пристально. Девушка вновь превратилась в ребенка, беззаботно бегающего вдоль кромки воды или плескающегося в соленом море. Часто был штиль. Такой же, как и у меня в душе. Я приглядывал за ней, но каждый взгляд бил, как стрела, в самое сердце. Может, ее прогнать? Отпугнуть? Чтобы никогда больше не видеть? Чтобы не мучиться и свыкнуться с полным одиночеством? Но в такие моменты ребенок будто слышал мои мысли и сам убегал, а моя душа обливалась кровью. Нет. В пустоте нет жизни. Эльфы не стареют, но умирают, если жизнь оставляет их тела. Трудно объяснить. Будто ты истончаешься. Теряешь под ногами почву. Вот с каждым таким ее уходом земля из-под меня уходила, и вынести пустоту наяву становилось еще тяжелее. Когда она хотя бы во сне рядом — уже не так страшно смотреть в беспросветное будущее. Да и не могу я так поступить с ней. Ей тоже одиноко. Если она ждет меня в будущем и сгорает в агонии, а я ей снюсь и хоть как-то скрашиваю болезнь — так тому и быть. Почему ты такая? Кто тебя такой создал? Меня не напугали твои увечья и дело не в твоей красоте. Ты будто часть меня самого. Такая знакомая. Родная. Потерянная часть. Украденная. Отобранная чьими-то злыми помыслами. Но утро снова растворяло ее образ. Снова наступал новый день, который я проводил, ни секунды не отдыхая. Только остановлюсь — и делалось тошно. Я даже не задумывался о том, что происходило вокруг меня. Тренировался, разбирал завалы пергамента, проводил собрания, выслушивал жалобы, выполнял все, что попросят без каких-либо возражений. Смысл возражать? Для чего? У меня есть свои желания? Вряд ли. Даже инстинкт самосохранения встал под большой вопрос. Я каждый раз возвращался с расчистки леса потрепанный и с очередным ранением. Рассеянный. Я стал не замечать происходящего. Все слилось в один длинный ночной кошмар. Боль оставалась болью. И если до встречи с ней я переносил одиночество, как данность, то сейчас я кожей ощущал потерянность. Я хожу один. Один ем. Один сплю. Один. Все время один. И так будет всегда. Но ты придешь, стоит мне закрыть глаза. Придешь, и разноцветные глаза снимут ярмо с моих усталых плеч. В них растворяется все. Все становится чужим и мне не знакомым в тот миг, как ты на меня посмотришь. Я точно знаю, что тебя мое поведение не устраивает. Погода на море все хуже и хуже день ото дня. Шторма, грозы, пелена тумана... твой мир скорбит вместе со мной. Прости меня. Прости за все, что не могу сказать, и за все, что не могу сделать. Меня не будет рядом. Никогда. Прошло уже несколько десятков лет после моего похода. Что мне эти года? Для кого они? Я убеждаю себя в том, что это нужно моему народу. Сегодня Мерит-ен-Гилит. Сегодня пир звездного света. И это будет первый день, когда я не застану тебя в своей голове. — Друг, я не могу больше смотреть на твою кислую физиономию, — Арофер сделал мне подножку и уронил на землю, придавливая коленкой. — Ты же должен понимать, где грань между тоской и могильным сумраком. Ты умираешь. Я не чувствую в тебе сил. Я отшвырнул его от себя, доказывая, что силы есть, и, встав, отряхнул поясницу. — Ты занимаешься своими делами. Я своими. Не читай мне нотаций. Это не твоя забота. Юноша рассмеялся и, встав, театрально поклонился. — Ты солнца своего красы еще не клал ни разу на весы. Взгляни вокруг на тех, что попригожей, и вряд ли будешь петь одно и то же. Быть может, твой единственный алмаз простым стеклом окажется на глаз. Стихами заговорил. — Привязанности нашей молодежи не в душах, а в концах ресниц, похоже. Стражник еще больше захохотал в голос. — Леголас, ты ханжа. Сегодня на празднике будут красивейшие эллет королевства. Присмотрись. — Я ведь могу вспомнить о Мариэль, коли ты так просишь. Помнится, отец одобрил ее кандидатуру. Улыбка сошла с лица эльфа, и он нахмурился. — Ты понял, о чем я. — Ты так и не сказал ей, верно? Сколько лет прошло? — Мне нечего ей сказать. — Арофер, что-то зреет во мраке. Возможно, у вас не больше нескольких сотен лет. Стражник снова заулыбался. — Не бойся, моя принцесса. Я не дам тебя в обиду. У меня даже челюсть отпала. Как он смеет? Тренировка прошла отлично. Я давно не чувствовал себя таким вымотанным. Болело все тело. Какой бы мой друг не был бы несерьезный, владел он оружием лучше многих. Его рост всегда давал фору противнику. А в ловкости он перещеголяет любого карманного вора. Но, к сожалению, доходило до него тоже долго. Ему нравилась Мариэль. Прекрасная темноволосая эллет, которой я отдавал предпочтение задолго до встречи со своим сновидением. Просто ради спокойствия отца. Мы оба никогда не были влюблены и хорошо играли свои роли. Я дарил ей подарки и даже гулял с ней звездными ночами, но мне не нужно было слышать ее мысли, чтобы понять, что крутится она с улыбкой вокруг меня только ради моего друга, который любил подшучивать над нами и не упускал возможности присоединиться на свиданиях. Мне даже было жалко их двоих. Арофер не мог подойти к ней ближе, ибо она официально была моей фавориткой, а она не могла мне отказать. Подозреваю, что отец приложил к этому руку. Сейчас же после всей истории, что со мной приключилась, Мариэль заслуживала счастья, но мой друг прогонял все мысли о ней, чтобы не забивать голову перед службой. Я думаю, он просто боится отказа. Влюбленные все видят искаженно. Кстати об искажении. Кажется, я знаю, что имела в виду колдунья. Моей платой оказалась Ариетт. Она постепенно менялась. Не слишком заметно, но последний раз я проснулся под ее наблюдением. Она все чаще просто смотрела, как я засыпаю и просыпаюсь. Однажды она спутала меня с отцом. Просто не узнала. Я видел, что девушка старалась бороться с недугом, но что-то сковывало ее сознание. Неужели она любила меня настолько? Вероятно, как сына, ведь она с самого моего рождения была со мной. Именно на ее глазах я сделал первые шаги и сказал первое слово. Так как все происходило постепенно и не предвещало большой беды, я не сильно переживал, но признаться боялся. Искал ответы в книгах. Узнавал про кочующий народ севера. Но пока, увы, находил только легенды. Никто так и не знал, что же это были за существа и кто их создатель. Я понял только одну вещь. Они как рыночные зазывалы. Сначала подкидывают неплохую сделку и просят невысокую цену, но с годами масштаб зла в тебе разрастается, и ты прибегаешь к их помощи снова, а там тебя уже оставят без штанов. И последней твоей платой станешь ты сам. Поэтому я старался справиться своими силами. Наблюдал за светловолосой эллет и не давал ей впасть в безумие насовсем. Вот и сейчас я пошел на праздник звездного света с ней под руку. Девушка надела платье цвета спелого винограда и заплела волосы в широкую косу. Очень красиво. Я пригласил ее на танец и, сделав реверанс, мы вышли в центр поляны, где уже собрались все лесные синдар. Зазвучала арфа, и мы закружились. Ее руки невесомо гладили мои плечи. — Ты стал так похож на отца. Та же грусть в глазах. Та же тоска на сердце. То же прекрасное молодое лицо, — ее пальцы очертили мою щеку. — Такая бархатная кожа. Девушка отдернула руку и встряхнула головой, а я нахмурился. — С тобой все в порядке? — Почему ты скорбишь? Вы ведь даже не были знакомы. Мне совсем не хотелось поднимать этот разговор. — Мы были. Я и сейчас ее вижу. Каждую ночь. Эллет разозлилась. — Гони ее. Она тебя погубит. — Ты не понимаешь. — Чего? Я не для того тебя растила, чтобы смотреть, как ты сам себя загоняешь в угол. — Ариетт... — Леголас, у тебя есть целое королевство. Она и волоса твоего не стоит. Глупое, бестелесное, даже не дитя эльдар! На кой ей ты? Она не могла помучить, к примеру, простого мужчину из людского племени? Надо же! Взялась за эльфийского принца! Мы прекратили танцевать, а девушка начала размахивать руками. — Остановись, — эта сцена — просто фарс. Она заговаривается. Я не позволю. — С чего? А? Посмотри на свой народ! Посмотрите все на него! — эльфы стали оборачиваться от ее громких криков. — Нет у вас больше будущего. Мы все тут сгнием через столетия, потому что наш аранен влюблен в призрака! Уяснили? Чтобы больше слухов про Деву Ривенделла я не слышала! Его сердце отдано невесть кому! И эллет быстрым шагом ушла с поляны, а я, извинившись перед собравшимися, последовал за ней. Она сидела в оранжерее на кованной скамье и горько плакала в ладошки. Я аккуратно сел рядом. — За что ты со мной так? Девушка подняла глаза. — У тебя есть я. Зачем тебе она? — и ее лицо потянулось к моему, но я отстранился и встал. — Что ты делаешь? Ариетт проморгалась и, обняв себя руками, стала смотреть по сторонам. Ее пальцы побелели от нервного захвата собственных предплечий. — Зря я надела это платье. Ты любишь зеленый цвет. Ноги понесли меня прочь. До чего это дойдет? Мне лучше вообще не показываться ей на глаза и не общаться. Может, хоть так ей полегчает. Нужно уйти в дозор. Когда сон ко мне пришел, в нем не было девушки. Море, песок, небо над головой — все было на месте. Кроме нее. Я ждал до утра. А потом ждал целых пятнадцать лет. Пятнадцать лет, любимая. Этот шум моря скоро станет похож на похоронный марш. Больше не могу. Прости.