А ты когда-нибудь умирал?

      Нас встречает трое мужчин в форме. Они такие сдержанные и официальные…       Каждый мальчик получает порядковый номер. Итак, нас тысяча восемьсот тридцать шесть человек. Мы мальчики. Нам всем от двенадцати до восемнадцати лет. Мы отовсюду. И мы слишком разные…       Такое огромное количество детей невозможно уместить в одно здание. Нас делят. Я в группе с еще четырнадцатью людьми. Большинство из них – те, кого я успел изучить.

***

      Нас привезли в заброшенную больницу на окраине города. Мальчика в трениках до сих пор ничего не пугает?       Мне страшно. Кажется, нас обманули. Загнали в ловушку. Увезли и закрыли.       Папа, папочка, ты найдешь меня? Мамочка, я ведь просто хотел улыбаться тебе из телевизора…       Мы все боимся. Мы все трясемся. Мы все озираемся. Нас всех охватил ужас.       Нужно слушаться старших. Нужно было готовиться к экзаменам, чтобы стать психоаналитиком, как советовал брат…       Но я захотел быть артистом…       В самом центре кто-то всхлипывает. Это тот самый мальчишка, чьи руки такие уставшие. Его нижняя губа трясется, когда он на миг поднимает голову вверх, чтобы осмотреться, он мнет край потрепанной куртки, смотрит в пол и маленькими шажками пятится назад. Мне его жаль. Он так напуган… Он сильно боится…       Пронизывающий страх стянул нас в небольшую кучку. Маленькую точку на плане эвакуации первого этажа старой больницы.       Малыш упирается спиной в стоящего сзади Волчонка. Тот хмыкает и равнодушно отталкивает ребенка коленкой. Парнишка падает обратно в центр. Я уверен, его ладони сейчас жутко саднит.       - Что ты творишь, ненормальный? – возмущается кучерявый и присаживается напротив пострадавшего. – Эй, поднимись. Слышишь? Сядь, пожалуйста… Ну, не плачь. Все хорошо будет, что ты… Как тебя зовут, мальчик?       - М… меня… Я… Я - Бэкхен… Бен Бэкхен, - всхлипывает парнишка, не смея поднять взгляд на уровень глаз собеседника.       - Сколько тебе лет, Бен Бэкхен?       - Ч… четырн… надцать…       Он младше меня всего на год… Я думал, намного больше… Он такой беспомощный…       Кучерявый расстегивает чехол гитары и достает из него маленькую сумочку. Надо же…       - Дай мне руку. Это больница, и пол, возможно, заразный. Очень опасно раниться здесь. Давай почистим ладони, Бэкхен?       Мальчик неуверенно протягивает левую руку, но, как только новоявленный врач дотрагивается до нее, резко одергивает обратно.       - Не бойся, Бэкхен, я не обижу, - кучерявый ловко хватает запястье мальчишки. – Мы обработаем раны и вместе споем, хорошо? Ты умеешь петь, Бен Бэкхен?       Мальчик неуверенно кивает и внимательно смотрит, как его руки освобождаются от многолетней грязи, заразы и пыли. Антисептик сильно жжется, я знаю. В детстве мне мама обрабатывала им коленки, когда я падал. Но Бэкхен молчит и даже не вздрогнет. Он сильнее, чем я думал…       - Как Вас зовут? – слышится робкий вопрос из недр поношенного пуховика, когда музыкант застегивает молнию на сумочке.       - Нас? Может, меня? Я – Пак Чанель. Зови меня просто по имени. И на «ты», - мягко улыбается старший.       - Хорошо, Чанель, - лучезарно улыбается мальчик и, осмелев, озирается по сторонам. – А вас всех?

***

      Нас определили в разные комнаты, по три человека в каждой. Оказывается, в больнице есть подвал на несколько этажей вниз. Своеобразная сеть. Мы, как крысы, и наши тоннели сотни раз пересекаются с тысячами других. Это все – их система.       Я живу с Минсоком и Исином. В комнате напротив нас – Чонин, Сехун и Ифань. Слева живут Дэннис, Джастин и Хань. Справа – Чунмен, Бэкхен и Чанель. Если пройти чуть вглубь по коридору, то можно увидеть дверь в еще одну комнату – Цзытао, Чондэ и Андрея. Их всего пять. Ни больше, ни меньше. Эти пять спален расположились вдоль всего этажа. Здание очень маленькое.       Мы познакомились, пока нам проводили экскурсию.       Больница, что на поверхности едва ли не разваливается, под землей оказывается медицинским учреждением, оборудованным по последнему слову.       Остальные помещения намного больше, чем наши спальни. Четыре ванных комнаты и пять туалетов. Огромная библиотека на минус втором этаже. На следующих – различные залы: танцевальный, спортивный, медицинский, музыкальный, художественный, технический и ботанический. Нет никаких лабораторий и садов. Только залы, каждый из которых занимает полностью весь этаж. Минус десятый этаж – начало тоннеля, артерии, соединяющей все органы воедино. Место встречи – столовая. Сердце этого города под землей. Наверное, по площади с Олимпийский стадион Сеула. Не удивлюсь, если она как раз под ним.       Ночью мы, как ни странно, спим, как мертвые.       Утром нам колют что-то желтое под лопатку. Говорят, витамин D, потому что наверх мы больше не выйдем.       Удивительно, но чувство страха пропало. Теперь у нас есть все условия, чтобы развиваться. Мне пообещали, что если я буду усердно заниматься, то, возможно, меня возьмут в айдолы в одну из компаний Большой тройки.

***

      Началось утро шестого дня пребывания в подземном городе. Каждое утро нам колют различные «заменители верха». Андрею уже вторые сутки плохо, и его увели. Сегодня упал в обморок Джастин. Он тоже в больничном отсеке. Говорят, из-за того, что они жили в жарких климатических поясах, у них передозировка витамина. Нас к ним не пускают. Мы даже не знаем, где этот больничный отсек.       Чонин и Сехун застряли в танцзале. Когда заходишь к ним «в гости», перепонки от оглушительного уровня децибелов норовят выскочить наружу, обрызгав окружающих кровью, а бит через дрожащий пол доходит до грудины и отзывается гулом в легких. Парни подружились. Сехун все чаще улыбается и шутит, а Чонин оказался очень даже дружелюбным и готовым помочь, если надо.       Дэннис, Чунмен, Фань и Чондэ пытаются вырастить из лимонных семечек мухоловку.       Минсок и Цзытао усиленно наращивают мускулы и еле волокут ноги от одного тренажера к другому, что уж говорить о других помещениях, куда нас часто водят для осмотров.       Хань и Исин исследуют, как разработать лекарство, чтобы Лу не боялся эвтаназии. Он говорит, что слово засело в его голове лет в шесть, когда он с мамой пришел в реанимацию к бабушке, у которой случился инфаркт. Он сбежал из Пекина, но слово нашло его в Гуанчжоу, он переехал в Корею, но даже здесь не смог избавиться от этого монстра. Лу Хань очень боится, что эвтаназия когда-нибудь придет к нему по-настоящему.       Я, Чанель и привязавшийся к нему хвостиком Бэкхен усердно тренируемся в музыкальном зале. У Бэкхена очаровательный голос, а Чанель – талантивый музыкант. И «спелись» - это определенно про них. Я еще никогда не видел, чтобы дуэт идеально гармонировал с первых секунд и без подготовки. Кучерявый заменил младшему отца, мать и няньку. Бэкхен, словно маленький щенок, всегда держится за край рубашки Чанеля, который его обнимает за плечи, и нервно семенит, еле поспевая в скорость огромным шагам.       Кажется, мы начинаем излечиваться от ран.

***

      Сегодня запретили заниматься в залах. Нас перевели в другое здание и расселили по отдельным комнатам. Теперь мы живем над землей. Сейчас весна, и это все, что я знаю.       Нам ставят капельницы.       Нам дали название.       «Трудные».       Тетеньки в столовой зовут нас зайчиками.       Джастин и Андрей так и не вернулись.       Я больше не верю, что стану айдолом.       Я не верю, что нам кололи «витамины».       Я больше не верю ни единому слову этих взрослых мужчин.       Это подземелье – огромная ловушка, о которой никто не знает, откуда нельзя выбраться. И попавших туда никто не пытается найти.

***

      Утром случился приступ у Ханя. Он умер. Его унесли. Нам не дали с ним попрощаться. Эвтаназия его так и не настигла.       Мы ходим на экскурсию. За огромным толстым окном сидит класс. Там мальчики. Они старше нас. Их зовут «мусором». Они именуют себя «бантан соньондан».       Мы каждый день на них смотрим. Нам ничего не объясняют и ничего у нас не спрашивают. Мы просто приходим, смотрим и уходим. Их семь человек. Они похожи на роботов. У них нет мимики. Их лица мертвы. Они не говорят, не двигаются без приказа. Они не моргают.       Сегодня непробиваемые ведут себя странно. Они переглядываются. Они двигаются без приказа.       Один из них перевернул стол, когда мужчина что-то объяснял на доске. Нас быстро уводят из комнаты, но, обернувшись, я вижу, что за стеклом начинается огромное кровавое месиво. Они вырываются наружу и настигают нас. Один мужчина говорит нам бежать и подгоняет. Остальные пытаются остановить взбунтовавшийся «мусор».       Сехун не успевает спрятаться.       Его просто давят до смерти.

***

      После экскурсии нас развели по комнатам и сказали не выходить до ужина. Нам запретили смотреть мультики.       Сейчас мы в столовой, но все по-прежнему молчат. Бэкхен снова часто плачет. Он и Чанель единственные нарушают гробовую тишину вечерней трапезы. Музыкант пытается накормить всхлипывающего ребенка, который сидит у него на коленях и при виде ложки еще сильнее заливается слезами. Я не знал, что можно так сильно плакать.       К нам врывается один из бантан соньондан. Он кричит очень много, пока его пытались увести. Мы мало понимаем, но улавливаем главное:       - Если ты мусор, то ты утилит. Тебя убивают. Просто бегите. Прыгайте из окон, ищите выходы и двери, но, парни, бегите. Мусор никогда не оставят в живых…       Бедолагу одолевают, что-то колют ему в шею и уводят.       Паника снова охватывает всю округу. Минсок теперь тоже понимает, что он в ловушке.       Теперь мы знаем, что такое «утиль».

***

      Мы перестали ходить на экскурсии.       Чонин больше не разговаривает и не танцует. Вот уже месяц, как он оплакивает Сехуна. Сегодня утром мы нашли его мертвым. В ванной. Причина смерти не установлена.       Наши проблемы возвращаются.

***

      Нам продолжают ставить капельницы. Катетеров больше нет. Теперь нас каждый раз колют.       Чунмен начал забывать простые слова. Он практически разучился держать ложку в руках. Исин и Ифань тычут в предметы пальцами и мычат. Они понимают только друг друга.       У меня тоже случаются провалы в памяти. Мы все понемногу угасаем. Мы деградируем.       Мы умираем.       От страха забыть все я каждую свободную минуту повторяю, как мантру, данные о себе.       Меня зовут До Кенсу. Мне, скорее всего, шестнадцать лет, у меня есть старший брат, и когда-то я очень хотел стать артистом.       Тао и Чондэ после очередной капельницы кинулись на сопровождающих их врачей.       Их сдали в утиль.       Тетеньки в столовой звали нас зайчиками... Но мы кролики... Подопытные кролики...       Хорошо держатся только Бэкхен и Чанель. Они до сих пор активны и эмоциональны. Они все помнят и понимают. Чанелю до сих пор разрешают играть на гитаре.       Единственному.

***

      Мы больше не общаемся и не пересекаемся в коридорах. Мы больше не едим в столовой. Мы вообще больше не нуждаемся в пище. На дозор к каждому из нас приставили по три врача.       Каждое утро нам ставят капельницы.       На соседней кровати лежит Дэннис.       Мы не знаем, что попадает нам в вены. Врачи приходят, ставят на штативы по две склянки, плотно обернутые в черную пленку, втыкают иголки в сгибы локтей и уходят.       Меня зовут До Кенсу, моего соседа – Стайлес Джереми-Дэннис, и разговоры под капельницей – наша единственная роскошь.

***

      - Я тогда капался с Чанелем. Мне было очень страшно, но он утешал и утверждал, что это витаминки. Он знал, что я не верю ему, но все равно продолжал быть позитивным. Иногда даже шутил… - Бэкхен ненадолго затих, утирая краем футболки вновь подступившую после долгого рассказа соленую воду с щек. – А потом… А потом он стал забывать…       Нижняя губа мальчика снова задрожала, он всхлипнул и взвыл, источая из глаз еще большие объемы воды.       - Как ты сейчас. Он стал забывать. Он тоже спрашивал меня про такие простые слова. Он даже не знал, сколько времени, он не знал, что за окном весна, что с момента нашего попадания сюда прошло ровно три года, два месяца и восемнадцать дней!       Бэкхен снова отворачивается и весь содрогается. Только в этот раз по-другому. Это не нервный озноб. Это подъем плеч и резкие сжимания грудной клетки из-за нехватки воздуха при всхлипах. Просидев так минут пять, Бэкхен успокаивается и продолжает, теребя край футболки и смотря в пол:       - После очередной капельницы у него были судороги. Его увели, а на следующий день мы столкнулись в коридоре. Я шел на процедуру, а его вели куда-то в противоположном направлении. На его лице играла глупая улыбка, глаза постоянно закатывались и не могли сфокусироваться ни на одном объекте. Его поддерживали все три врача, потому что он не мог управлять конечностями, не мог двигать нормально ногами. Я спросил: «Чанель, ты в порядке?», а он лишь глубоко засмеялся. Так смеются шизофреники. Я видел однажды такого. Они рвут на голове волосы, грызут ногти и постоянно шарахаются, потому что «там есть кто-то еще». Меня быстро увели, и я уже не надеялся с ним увидеться. Я страшно боялся, что и он станет мусором. Но нам повезло. Вчера я снова его видел, когда шел на капельницу. Ты же помнишь вчера?       Я киваю. Хоть вчера и не помню. Это вообще первый день, когда я... живу? Но что-то мне подсказывает, что с Бэкхеном лучше не спорить.       - Так вот, в этот раз его никто не держал. Он шел сам, но его руки были согнуты в локтях на девяносто градусов и связаны в зоне запястий. Его взгляд прожигал что-то четко напротив него. Я подбежал к нему и обнял, говоря, что рад видеть его здоровым. Чанель… - мальчик снова начинает всхлипывать и вытирает с щек дорожки, оставленные несколькими вырвавшимися на свободу капельками воды из его глаз. - Не заметил меня… Он… Он… Он споткнулся об меня и пошел дальше. Не моргнув и глазом. Как из мультиков, что мы смотрели, роботы, случайно наткнувшиеся на домик, когда куда-то направляются. Он просто прошел мимо и все. Кенсу, он не помнит меня… Он умер, Кенсу... Кенсу, пожа...алуйста, Кенсу... Не оставляй меня, не умирай, как он! Кенсу...       Мальчик совсем киснет, превратившись в несчастную гору, с которой спускается сильный водопад.       Он всхлипывает, вытирается краешком футболки, задерживает дыхание и снова взрывается потоком воды, разбрызгивая сопли и снова безуспешно их вытирая.       Я встаю с кровати, чтобы обнять его и утешить, как делал тот самый Чанель, о котором он так… трепетно? Вроде, да… рассказывал, но в глазах все темнеет, и я отключаюсь…