Янтарь и море

— Арон, хватит спать! Иди-ка да помоги мне с бельем! — Кьяра сердито отдернула легкий занавес, отделяющий спальню от остальной части дома. Её сынок вовсю храпел, раскинув по сторонам руки и ноги. — Вот же дрыхнет, и из пушки не разбудишь... Вставай, кому говорю! — женщина потрясла спящего парня за плечо, а тот лишь вяло отмахнулся в ответ и поглубже зарылся в ароматную копну сена, служившую ему постелью. — Арон! Твой альт будет совой, попомни мои слова! Ну каждый день одно и тоже — бродишь где-то до ночи, а утром тебя не добудишься. Поднимайся и ступай со мной на речку, иначе отцу пожалуюсь! Вырастили на свою голову бездельника! Услышав об отце, Арон тут же вскочил, испуганно тараща глаза. Он всегда побаивался своего сурового родителя — тот сгоряча мог и по ушам надавать. — Так-то лучше, — усмехнулась Кьяра. — В твоем возрасте я сама заботилась о своих братьях и сестрах, да и по дому помогала — и меня не нужно было специально об этом просить. А тебя заставлять приходится! И да, сколько раз тебе говорить, не бросай свою одежду... — Ма-а-а-м, ну не начинай опять. Сейчас я все сделаю, дай только позавтракать хотя бы. В конце концов, попроси Лиру! — Арон широко зевнул и с надеждой покосился на покинутое ложе. — Твоя сестра сегодня на охоте с отцом — надо же кому-то добывать нам обед. А что касается завтрака, то ты его пока не заслужил. Жду тебя на улице, и поторопись. Не зли меня, сын! — с этими словами Кьяра развернулась и вышла из дома, сердито хлопнув дверью. «Вот всегда так», — мрачно думал Арон, парой минут позже стоя перед криво висящим на стене осколком зеркала, разглядывая в нем свою сонную, порядком опухшую, физиономию и пытаясь увидеть на радужке золотистые искорки - скорый предвестник обращения. Как же он мечтал поскорее обрести альта — хоть какого-нибудь! Конечно, обернуться какой-нибудь белочкой или кошкой («Фу, девчачий альт») — вовсе не верх мечтаний, но все же… Даже младшая сестра Арона, пятнадцатилетняя Лира, уже имела альта-волчицу — наиболее банальный вариант. Вообще, считалось, что облик альта зависит от характера самого гару — но Арон в этом сильно сомневался. Он хоть сию же минуту мог назвать несколько человек, решительно опровергающих эту теорию – да взять хотя бы его друга. Имея от природы натуру живую и веселую, тот оборачивался... черепахой. Правда, водоплавающей. — Аро-о-о-н! - крик, донесшийся через открытое окно, заставил парня вздрогнуть и оторваться от зеркала. — Иду, иду! - как можно громче заорал он в ответ, пытаясь взглядом нашарить рубашку. Обнаружив сей предмет своего гардероба под лавкой, Арон подхватил его и выскочил во двор, на ходу пытаясь попасть рукой в прорезь рукава. — Я уж думала, придется тебя до вечера ждать, — Кьяра сунула ему в руки корзину из ивовых прутьев, наполненную грязным бельем. — Вперед, да пошевеливайся давай! У меня еще дел по горло. Быстрее постираем — быстрее к своим дружкам пойдешь, будь они неладны.

***

Водная гладь искрилась под лучами Солнца, словно жидкое золото. Легкий ветерок покачивал заросли камыша, над которыми летали стрекозы, то и дело замирая в воздухе на несколько секунд. Словом, картина была самая умиротворяющая. Но в душе у Арона была настоящая буря. Своими придирками мать доводила его до белого каления. С другой же стороны, все её упрёки были справедливы: никакой особой пользы от парня не было. На охоту ходить он не мог, в дозоры тоже — ведь у него не было альта, а значит, он не мог ощущать смутные отпечатки ауры диких животных, выдающие их присутствие; да и острого чутья, зрения или слуха у него тоже не было. Иногда Арону хотелось всё бросить и уйти, куда глаза глядят. Правда, далеко бы он не добрался — нарвался бы на патруль, от которого ничего хорошего ждать точно не приходилось. Быть сыном беглых рабов — непростая задача. А именно из таких беглых и состояла вся их деревушка. Да и был таких деревушек разбросан по лесам Нироса не один десяток. Все, кто был вне закона — беглые каторжники, рабы — жили в этих селениях, надежно укрытых от посторонних глаз. Годами или неделями — тут уж как повезет. Бывало, на такую деревеньку натыкался отряд солдат, и тогда от неё оставались только дымящиеся руины хижин и вытоптанные посевы. Всех, кто пытался защитить себя или свою семью, беспощадно убивали, остальные вновь становились рабами или отправлялись в рудники. За каждого пойманного беглого солдатам полагалась награда, поэтому пленников берегли как зеницу ока, и смыться по дороге до ближайшего города, где имелся рабский рынок, было почти невозможно. А если ты был рабом — все твои дети, и дети их детей тоже становились рабами. Освободиться можно было, лишь заключив брак со свободным жителем Нироса. Правда, бывало это редко — оно и понятно. Всё это и заставляло рабов бежать в леса — кто захочет, чтобы твой ребёнок до смерти горбатился на кухне у какого-нибудь богача (а если дочь — то, может, и в спальне). Некоторые пытались добраться до Келендора — соседнего королевства эльфов, где рабство было отменено. Остроухие считали себя просвещенным народом и утверждали, что любой труд должен быть вознаграждён, поэтому самая последняя поломойка в Келендоре получала деньги за свою работу и считалась свободным человеком. Другое дело, что пускать в своё королевство беглых, которые чаще всего начинали попрошайничать на улице, а вовсе не работать, эльфы не хотели. Поэтому граница между Ниросом и Келендором тщательно охранялась, и незаконно пересечь её было практически невозможно. — Опять ворон считаешь? — Арон ощутил несильный удар по голове — мать отвесила ему затрещину. — Заканчивай тут всё сам, я пойду хлебцы ставить в печь. И не вздумай слинять, а не то... — Кьяра выразительно замолчала, словно давая Арону самому додумать, что она тогда с ним сделает. Парень остался один. Ему предстояла тяжелая битва с кучей белья. — Глядите-ка, наша девочка помогает мамочке! — вдруг донеслось из-за спины. Арон резко обернулся, словно его хлестнули кнутом. Перед ним, издевательски ухмыляясь, стоял молодой гару по имени Крейг с парочкой своих дружков. Понимая, что Арон ничем не может им ответить, они то и дело старались задеть его. — Что, решил хозяйством заняться? Женихов заманиваешь, а, красавчик? — Опять вы? Идите, куда шли! — прошипел Арон сквозь зубы. Он едва сдерживался, чтобы не врезать Крейгу по его наглой морде. Правда, эта затея заведомо была обречена на провал — во-первых, их было трое, а он один, а во-вторых, вся троица уже имела альтов — а значит, они запросто могли уделать его одной левой. — Ой, как страшно! Парни, бежим скорее отсюда — наш Ари разбушевался. Сейчас порвет нас на мелкие кусочки, — рассмеялся Крейг. Его спутники тотчас же угодливо захихикали, всем своим видом показывая, какой смешной была шутка. — Да ну вас! — Арон швырнул на землю какую-то недостиранную тряпку и попытался уйти. — Стоять, придурок, я тебя еще не отпускал, — Крейг грубо ухватил его за плечо. — Ты как себя ведешь, а? Или смелый стал? Ну мы это быстро исправим. Извиняйся, козлина, иначе я тебя так разукрашу — мать родная не узнает. — Проваливай отсюда, — Арон буквально выплюнул эти слова в лицо своему мучителю, невольно отметив, как ярко горели у того искорки на почти черной радужке. — И убери от меня свои грязные лапы, идиот. Не буду я перед тобой извиняться! — Ах, не будешь! Ну тогда получай — сам напросился. Бей его, парни! Спустя пять минут Арон валялся на глинистом берегу, зажимая ладонью разбитый нос, из которого, заливая разодранную рубаху, хлестала кровь. Когда он упал, Крейг «великодушно» решил, что «на сегодня хватит» и вальяжно направился к деревне. Его дружки посеменили за ним. Арон готов был поклясться, что когда один из них обернулся напоследок, то на его лице было виноватое выражение. Правда, от этого было не легче. Вся постиранная одежда вывалилась из корзины во время потасовки и была перепачкана глиной. Да еще и мать задаст ему за испорченную рубашку и драку. Попробуй докажи ей, что его обидчики начали первыми. Если бы только он умел превращаться... Арон в который раз напрягся, пытаясь перейти грань, отделяющую его человеческую сущность от альта. Выбросить из головы все мысли. Ощутить себя свободным от повседневной суеты. Есть только он — и та неукротимая сила, что таится внутри. Нужно только высвободить ее. — Ну же, давай! — Арон стиснул от напряжения зубы, но все было тщетно. — Проклятье, — простонал он, ощущая себе самым бесполезным существом на свете. Кое-как поднявшись и смыв кровь с лица, парень поковылял к селению, кривясь от боли в ребрах и ругая на все лады Крейга и его компашку. — А корзинка-то, — на полдороге спохватился он, неожиданно вспомнив, что белье осталось у речки. — Если я её не принесу, мать меня точно в порошок сотрет. Что делать-то, а... Потоптавшись на месте, Арон развернулся и двинулся обратно. «Надеюсь, мама не пришла проверить, не смылся ли я», — подумал он. Одна лишь мысль об этом заставила его вспотеть. Раздвинув заросли клещевины, буйно росшей вдоль берега, Арон охнул и остановился. — Чтоб тебя, накаркал, — простонал он. Кьяра стояла возле перевёрнутой корзины, озираясь вокруг. Окликнув несколько раз Арона, она собрала разбросанные вещи и направилась к кустам, в которых затаился её сын. Выражение лица матери не сулило Арону ничего хорошего. «Если она на меня наткнется, мне конец», — затравленно подумал парень. Еще раз бросив взгляд, полный ужаса, на приближающуюся мать, он опрометью кинулся в сторону леса. «Отсижусь там до вечера. А там, глядишь, вернутся папа и Лира, и ей будет не до меня. Вот же я попал, хоть вообще не возвращайся», — мрачно думал Арон, продираясь сквозь шиповник, больно царапающий кожу. — «Дурацкие колючки! А как жрать-то хочется!». Наконец, он добрался до небольшого озерца, к которому, собственно, и направлялся. Арон часто приходил сюда. Летом — просто лежал на мягком травяном ковре и смотрел на пронзительно-голубое небо, купался в прохладной воде, прозрачной, похожей на хрусталь; зимой — катался по льду на коньках, которые для него сделал кузнец Орис за то, что Арон два месяца заменял его помощника, сломавшего ногу. Наедине с природой парень забывал обо всех своих горестях. Он был гару — пусть у него не было альта — и, как все гару, тонко чувствовал мир, окружающий его.