***
Вздрогнул и выругался с досадой и облегчением. Нет снов подлее и гаже, чем такие - последовательные, матрёшечные, вырастающие друг из друга... Даже теперь, обнаружив себя в той же висконсинской развалюхе, на том же пропылённом диване, где засыпал, он не был уверен, что проснулся окончательно, и боялся снова ошибиться с определением реальности. Он был до подбородка укрыт Диновым спальником, но нижний край свешивался с дивана - наверное, сам же и сбил, пока сражался с кошмарами, - и сквозняк гладил его ноги, забираясь под штанины джинсов. В доме было так холодно, что пар шёл изо рта. Цепь обмоталась вокруг левой щиколотки. Сэм стряхнул лишние витки, встал, с трудом шевеля затекшими конечностями, и посмотрел в сторону кухни - Дин сидел на прежнем месте, уткнувшись носом в поднятый воротник куртки, и похрапывал во сне. Он выглядел сильно озябшим. - Ну и на хрена было отдавать мне спальник, а самому мёрзнуть? - сердитым шёпотом поинтересовался Сэм. - Я же всё равно превращусь, и вся твоя забота мне будет до лампочки... Кстати, а почему я... Только сейчас ему пришло в голову посмотреть на часы. Почти полночь. Пора бы... Стараясь как можно тише бренчать цепью по полу, он подошёл к окну и выглянул в просвет между досками. Луна, уже изрядно потускневшая, мутная, как тифозный бред, показывала круглый край сквозь сияние придорожных фонарей. На Сэма нахлынула такая жгучая тоска, словно кто-то большой и мудрый, давно наблюдавший за ним, встал за его плечом и шепнул на ухо - голосом, похожим почему-то на отцовский: "Ты знаешь, что делать. Рано или поздно сбудется второй кошмар, как сбылся первый..." И ему захотелось покорно кивнуть в ответ. Он вернулся на диван, положил перевитую цепью лодыжку на правое колено и внимательно осмотрел замок. Пора было заканчивать с этим безумием. 1983 - не лучший год для семейства. И не лучший код для замка. Сэм угадал со второй попытки. Освободившись, он тихонько подошёл к Дину. Тот спал так крепко, что, казалось, можно было безнаказанно трясти его, толкать, дёргать за уши и запускать петарды прямо под носом. Вымотался напрочь. Тем лучше. Сэм запустил руку ему за спину, в тесный просвет между поясницей и стеной, и выудил из-за пояса кольт - тот любимый, с перламутровыми накладками, доверчиво согретый теплом тела. Воровать у Дина оружие казалось не совсем честным, но всё остальное лежало в Импале, слишком далеко. К тому же, в сравнении с тем, что Сэм намеревался делать дальше, кража выглядела преступлением не особо тяжким. Он сунул кольт в карман куртки, сходил за оставленным на диване спальником и невесомо, бережно, боясь разбудить раньше времени, укутал брата. Потом сел напротив, снова вынул пистолет и, баюкая его в руках, стал смотреть на Дина. Ему хотелось, чтобы последним, что он увидит, и единственным, что унесёт с собой в вечность небытия, был старший брат, спящий под тёмно-синим потрёпанным спальником - русая макушка, тени ресниц, остро обрисованный щетинистый подбородок, упирающийся в складки полиэстра. И слишком много хотелось сказать, но, как всегда, не находилось слов или находились сплошь не те. Спальный мешок как символ братской любви, смешно... Но как ещё сказать? Как это выразить? У нас так всегда - я плачу от страха, ты выносишь меня из горящего дома; я покупаю тебе еду, ты укрываешь меня во сне; я боюсь темноты, ты не хочешь оставаться один... Я стал монстром, а ты наплевал на семейное дело. Сердце твоё полно жалости, ты слишком лёгкая добыча для меня. Поэтому мне пора уйти, пока я всё ещё могу принимать решения. Последнее, что я могу сделать - снять бремя с твоих плеч. Мы слишком долго мозолили глаза друг другу, и я даже вообразил, что смогу устроить свою жизнь иначе, но, как видно, не судьба. Куда бы я ни бежал, ты крепко держишь поводок... Времени мало. Я чувствую, как зудят кости и закипает кровь. Знал же, что будет страшно, но чтобы так... Он вздохнул и поднял пистолет. В тишине дома сухо щёлкнул предохранитель. Сэм подумал, что свинцовые пули должны сработать не хуже серебряных, если стрелять в голову, и будет, наверное, совсем не больно, но уж точно - громко, и разбуженный Дин взовьётся свечкой, как кот, и вид у него будет до смешного ошеломлённый - глаза по пятаку и волосы дыбом, и он не сразу поймёт, что стряслось. А потом... Нет, нельзя думать, что потом, иначе никогда не решишься. Он плотнее прижал ствол к виску, в последний раз взглянул на брата и вдруг замер. Дин не спал. Он ещё не до конца проснулся, когда увидел Сэма, прикрыл глаза - наверное, подумал, что тот ему просто снится, - но тут же широко распахнул их, вскинул голову, и во взгляде его перемешались страх, злость и оскорблённое недоумение. У Сэма была ещё целая секунда, чтобы нажать на спусковой крючок, но он ей не воспользовался. Он оцепенел, как олень на шоссе, парализованный светом фар. В следующий миг Дин рванулся к нему, одной рукой выдрал кольт из его пальцев, а другой выдал такой звонкий апперкот, что Сэм опрокинулся навзничь, ударившись затылком об пол. Так он и лежал несколько отрешённых секунд, держась за ноющую челюсть и прислушиваясь к взрыву ругани. Это было похоже на тот случай из детства, когда отец забыл на столе заряженный пистолет, а четырёхлетний Сэмми его нашёл... Кольт вернулся на своё место, прильнув к пояснице Дина под ремнём. Сэм отполз и занял выжидательную позицию, резонно опасаясь продолжения членовредительства, но Дин, вместо того, чтобы выбивать дурь из брата, вымещал злость на трухлявом дверном косяке. - Всё, успокоился? - заботливо спросил Сэм, когда поток "долбаных идиотов", "эгоистичных засранцев" и сокрушительных ударов начал иссякать. - Не переломал себе пальцы об этот несчастный косяк? В ответ Дин послал ему полный бешенства взгляд, хватил о стену подвернувшимся под горячую руку и ни в чём не повинным табуретом, но зрелищем разлетевшихся во все стороны щепок не удовлетворился, поискал глазами что-нибудь ещё, годное для разрушения, кроме полоумного младшего братца, ничего не нашёл и, устало вздохнув, снова опустился на пол. - Кретин, - добавил он уже без прежнего воодушевления. - Зачем ты так? - А что мне остаётся? - пожал плечами Сэм. Он был абсолютно спокоен. - Если я не буду убивать людей, то свихнусь, что бы ты ни делал. Если буду - кто-нибудь меня выследит и прикончит. Даже если ты сам этого не сделаешь. А ты не сделаешь, потому что ты идиот. В конце концов, я сам могу тебя прикончить - и этот вариант нравится мне меньше всех прочих. - Пошёл ты на хрен со своей логикой... - Отдай пушку. - Не дождёшься. - Я превращусь с минуты на минуту, так что ты прав, могу и не дождаться. Дин, ради твоего же блага... - Давай оставим в покое моё благо. Сэм, мы же встречали оборотней, которые годами жили, не убивая, и не свихнулись! - Видимо, я не из их числа. Мне хватило трёх дней, чтобы это понять. Кстати, все эти мученики в конце концов срываются - иначе откуда бы мы знали о них? А ты ведь знаешь, что бывает, когда они срываются. Сначала погибают самые близкие - если к тому времени у них ещё есть близкие. Потом начинается кровавая баня без разбору. Потом появляются охотники. Всегда одно и то же... Как думаешь, у кого-нибудь из тех оборотней, которых мы раньше истребляли, был старший брат-охотник, который раз за разом пытался героически прикрыть собой человечество и всё время лажал? И если был - не схарчил ли его оборотень в качестве первого блюда? - Сэм... - Я много думал об этом. И пришёл к выводу, что люди не стоят того, чтобы спасать их ценой твоей жизни или жизни отца. Вы двое - моя семья, остальные - еда. Слабое, тупое и унылое стадо. Им плевать на то, что вы делаете ради них. Они всегда приходят посмотреть на казнь. - Раньше ты по-другому говорил. - Раньше я и монстром не был. Поверь, если смириться со своей сущностью, всё раскладывается по полочкам само собой. Теперь всё стало намного проще: чёрное - чернее, белое - белее. Каким дураком я был раньше, когда позволял себе искать оттенки... - Сэм вдруг умолк, стиснул зубы, зажмурился и сполз по стене на пол. - Лучше уйди, пока... Превращение занимало всё меньше времени с каждым разом, но каждый раз всё равно было адски больно. Дин метнулся к брату, схватил за плечи, но это было уже бессмысленно и бесполезно, и Сэм, очнувшись, взглянул на него глазами зверя, теряющими последние искры разума. - Уходи, - повторил он не своим голосом. - Не хочу тебя убивать, - и махнул лапой. Дин отлетел к противоположной стене, рухнул на груду хлама и ненадолго отключился. Когда он встал, оборотня в кухне уже не было. Скрипнула рассохшаяся дверь, и снова стало тихо.***
Это походило на повторение прошлой ночи, только на этот раз город был ближе, а на пути к городу - больше соблазнов, и на этот раз Дину не пришлось разыскивать оборотня - он видел впереди его широкую, чёрную, ссутуленную спину, гнался за ним и никак не мог догнать, как в одном из тех кошмаров, где спящий бежит, выбиваясь из сил, и ему всё мерещится, что вот-вот, ещё немного - и в последнем безумном рывке его протянутые руки коснутся цели, но та ни на волосок не становится ближе. Хотя он даже не знал, что будет делать, если когда-нибудь догонит брата, и стоит ли вообще его догонять. Несколько раз он вынимал из-за пояса пистолет, но убирал обратно, не решившись даже снять с предохранителя. Сэм быстро, размашисто шагал через поле. Он ни разу не оглянулся, и Дин гадал, помнит ли он о его, Дина, существовании, слышит ли лихорадочный стук его сердца за спиной и не потому ли и не оглядывается, что слышит. Свет придорожных фонарей остался позади, в поле было темно, хоть глаз выколи. Предательница-луна издевательски светила в спину, нисколько не помогая, только делая мрак чернее и гуще. Дин спотыкался и путался в высокой траве, падал и поднимался, чертыхаясь, и отставал всё безнадёжнее, а Сэм шёл легко и плавно, мягкой звериной поступью, словно скользил над землёй, и в конце концов Дин выдохся и тоже перешёл с бега на шаг, с немой тоской наблюдая, как уменьшается, удаляясь, силуэт впереди, на минуту превращается в Сэма, выйдя в радужный круг электрического света от заправки, но у бензоколонок никого нет, а в здание он не заходит и, никем не замеченный, пересекает дорогу и ныряет в потустороннюю тьму пустыря, где окончательно растворяется среди лунных теней. Теперь спешить было некуда. Дин медленно брёл, совершенно уже не представляя, куда и зачем. Он чувствовал себя пустым, выпотрошенным, как рождественская индейка. Ему всё осточертело. Ему казалось, что он будет идти, как заведённый, до самого Милуоки, прошагает город насквозь, перейдёт озеро Мичиган по песчаному дну и пойдёт дальше, до самого океана, потому что просто не сможет вспомнить, как остановиться, и далёкий, недосягаемый Сэм вечно будет маячить перед ним, пока чужая милосердная рука не остановит одного из них.