Лучшие друзья

Закатка банок была более неудачной затеей, чем поход в магазин. Мало того, что к вечеру погода испортилась, и в доме стало сыро до безумия, так ещё и пар, исходивший от кастрюль с кипятком, не давал нормально дышать. Но хуже всего было то, что мне поручили… стерилизовать банки. Я точно не привык к тому, что банки должны сначала простоять несколько минут в раскаленной духовке, потом их нужно вытащить (а это я делал голыми руками) и поставить на стол. Конечно, этот процесс не обошелся без жертв. — Кику! Хватит банки бить! Где я буду овощи консервировать? — в очередной раз окрикнула меня Маша, когда одна из банок с грохотом разбилась об пол, засыпав весь пол осколками. Сердито посмотрев на меня, она протянула веник и совок со словами:   — Намусорил — убирай. И приходилось убирать. Я сгребал осколки стекла в совок и отправлял их в мусорное ведро. Уж не знаю, куда весь этот мусор девается, но волшебным образом наутро там вновь было пусто. — Давай-давай, в темпе! — слышал я требования Иркутска. Я не особо любил, когда мною так помыкали, но нужно было хоть как-то отплатить за её гостеприимство. Всё-таки, мы и так здорово у неё засиделись. — Хорошо-хорошо, — в очередной раз монотонно повторил я, пытаясь сгрести всё это как можно быстрее. И вскоре я закончил, но мне казалось, что ещё несколько осколков осталось на полу… Оставив веник и совок в углу комнаты, я вернулся к своей работе, но иногда мог понаблюдать за самим процессом: Маша засовывала на днища банок разные листья, сыпала перец, кидала чеснок, а потом запихивала здоровенные огурцы так, будто эта были не огурцы, а килька в консервной банке. Апофеозом этого процесса был кипяток, который она наливала до самых краёв в банку, а потом закрывала всё это хлипкими на вид крышками. Мне казалось, что запасы огурцов на консервирование никогда не закончатся. Одно ведро, второе, третье… постепенно темпы закатки начали падать, а черный перец — заканчиваться. Да и количество банок в «бездонном» погребе Маши постепенно уменьшалось. Всё дольше ей приходилось искать пустые, и всё меньше времени я тратил на то, чтобы сделать их стерильными. Вскоре осталось от силы пять банок и, оставив их в духовке, я смог наконец-то сесть и с облегчением вздохнуть, поняв, что нашим мучениям скоро придет конец. — Давай банки! — вывел меня из мыслей голос Маши. — Последние закроем, и можешь хоть спать идти. Спать… с каких пор сон стал для меня мечтой? Не знаю. Но сейчас мне безумно хотелось этого. Я поставил банки на стол перед Машей и, понаблюдав на закрыванием банок, уютно расположился на диване, чувствуя приятную усталость. Потихоньку звуки стихли, послышался звон стекла и шаги Маши. Она закончила. *** Я вышел из дома и закрыл за собой дверь. На улице было очень свежо по сравнению с той духотой и безумными запахами, что были в доме. Где-то в кустах стрекотали сверчки, под ногами шуршала золотистая листва, которая при тусклом свете казалась бронзовой, а на небе уже воцарилась голубая Луна. Люблю такие беззаботные вечера, когда можно просто выйти на свежий воздух и почувствовать себя живым после тяжелого дня. Да, вечер был поистине волшебным. Когда я поднял глаза на небо, то увидел сотни звезд вместо черных туч и облаков. Они все были прекрасны: от Большой Медведицы и до Пегаса. Такого в городе явно не увидишь, а здесь можно понаблюдать за ними воочию, даже без телескопа. Это была настоящая магия! Но всю эту красоту прервал душераздирающий крик, доносившийся из дома. Я быстро забежал вовнутрь и увидел нечто жуткое: завывая, Россия держался за ногу, из которой торчал большой осколок стекла. К моему горлу подкатил комок, и я будто бы почувствовал эту боль, но долго зацикливаться на этом было нельзя, ведь, похоже, это случилось из-за меня. Я осторожно подошёл к Ивану и, взяв его за руку, попытался усадить хоть куда-нибудь, чтобы рассмотреть рану поближе, но у меня не получилось это сделать: я уронил его в то же мгновение, как поднял. Он упал на пол и взвыл от боли. Я и не знал, что делать. Да что там, я вообще не думал, что такое может случиться. Мне всё это время казалось, что Иван неуязвим, и я даже предположить не мог, что его может ранить и так вывести из строя обычный осколок стекла. У меня сильно дрожали руки, и я ничего не мог сделать сам, и уже думал, что всё, конец, но тут в комнату вбежала Маша с аптечкой. — Кику! — её голос вывел меня из прострации. — Быстро положи его на спину, и ногу подними! Так я и сделал. Осторожно опустил голову Ивана на пол, а раненную ногу положил себе на колено. Маша подошла ко мне с другой стороны и села на пол. Рана несильно кровоточила, и это дало нам возможность осторожно извлечь из ноги осколок и обработать её. Всё это приходилось делать под тихий вой России. Ему было больно, а мне стыдно за то, что из-за меня он пострадал. — Потерпи чуть-чуть, скоро всё закончится, — ласково шептала Маша, уже заканчивая работу. Она туго забинтовала ногу, и убрала аптечку. — Всё. Тебе не больно? Иван грустными глазами посмотрел на нас. В моём сердце что-то неприятно ёкнуло, и я вновь почувствовал ту же боль, что испытывал он. Да, я слышал, что такое бывает, но раньше испытывал это так редко, что и забыл о нём. Дрожа, я подошел к нему и взял за руку. Я хотел сделать хоть что-то, чтобы загладить вину. — Идёмте… идёмте, я помогу вам встать. — Куда? — он грустно посмотрел в мои глаза. — Спать, — я слабо улыбнулся, приподнимаясь. К моему удивлению, он поднялся следом за мной. — Только я сам, — когда Иван поднялся, то отпустил мою руку и, опираясь о стену, поплёлся в заднюю комнату. Похоже, ему не хотелось показать свою слабость. Мы с Машей отправились следом за ним, не сговариваясь, и зашли в комнату уже тогда, когда он разделся и лёг под одеяло. Его лицо было напряжено, а рука сжата в кулак. Это всё случилось только из-за меня… как же это гадко. — Кику, не кори себя за случившееся, — я услышал голос Маши, а в следующую секунду она дотронулась до моего плеча. — С ним всё будет хорошо, это же просто рана. Идём, не будем ему мешать. Я пошёл за ней. Видеть Россию в таком состоянии мне действительно больно, нужно было отвлечься. Мы вышли в переднюю и сели за стол. После такого длинного и напряженного дня я чувствовал себя выжатым как лимон, а тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, угнетала. Я ушёл так глубоко в свои мысли, анализируя происходящее, что даже прослушал то немногое, что она пыталась до меня донести. Она что-то говорила о дружбе, взаимопомощи, верности… я уже и не помню. — Кику! Кику! — наконец Маша резко затрясла меня за плечи, возвращая в реальный мир. — Всё, идём спать уже. Ты не корову в карты проиграл. Я бы мог ещё долго думать о том, что значит фраза «Корову в карты проиграл», но усталость взяла верх надо мной, и я тоже ушёл спать. Уже будучи в постели, я не мог отделаться от навязчивого чувства, что вот-вот должно случиться что-то плохое, и не придавал этому значения. Лишь изредка я поглядывал на мирно спавшего Ивана, пока наконец не заснул. Посреди ночи я проснулся и, осмотревшись вокруг, увидел, что России нет в постели! Он пропал! Я не стал будить Машу, чтобы она не волновалась, и вышел в переднюю комнату. Быстро обувшись и накинув на плечи куртку, я вышел на улицу. На меня пахнуло холодом, и я вздрогнул. Не каждый день выходишь на улицу ночью. Я осторожно прошелся по двору, пытаясь увидеть своего друга (по крайней мере, теперь я считал его таковым), и мои старания увенчались успехом! Я нашёл его за баней, он сидел на скамейке, смотря на соседний малинник. — Россия-сан, — я улыбнулся и подошёл поближе. — Я уж вас потерял. Какое-то время он не реагировал на мой голос, но вскоре опомнился и устало посмотрел на меня. — А, это ты, Кику, — он вздохнул и рукой указал на скамью. — Садись уж, раз пришел. Несколько секунд помявшись, я осторожно сел возле России. Я и не знал даже, что сказать. Вся эта ситуация и с осколком банки, да и вообще со всей этой поездкой казалась мне, мягко говоря, странной. Все случилось так быстро и спонтанно, что я и обдумать своё решение не успел. Да, это был один из немногих выходов из моего положения и, пожалуй, не самый худший. Даже напротив, я был рад, что согласился. Вот только иногда я почему-то чувствовал себя лишним, ведь многое было для меня непривычным: диковинные предметы быта, которым было лет по тридцать, если не больше, необычная пища (нет, такие овощи и у меня есть, но пить чай с собственноручно высушенными листьями, тем более, не являющимися чаем, было довольно непривычно) и способы её хранения (взять хотя бы сегодняшнее консервирование овощей) и быт в целом. Меня шокировал и тот ободранный автобус, и супермаркет, и та беднота, которую я увидел, когда мы ходили в магазин. В общем, ощущения от поездки у меня складывались двоякие. — Знаешь, мне кажется, что я старею, — мои размышления прервал голос Ивана. — Почему вы так думаете? — Да потому что… Взять хотя бы это происшествие с осколком банки, как я запаниковал! — Россия явно был расстроен. — Я раньше думал, что для меня такие ранения — сущая мелочь, а тут такая паника. Нет, я определенно не тот, что раньше. — Вы просто не ожидали этого. Я уверен, что в любой другой критической ситуации вы бы вышли победителем, — пытался я успокоить его, но похоже, безрезультатно. — И всё бы ничего, но я не только в критических ситуациях не могу себя в последнее время нормально вести, но и на пьянке! — кажется, он меня не слышал. — Я же Норвегии кусок своего сектора Арктики однажды проиграл. Мы под новый год с ним играли в игру «Кто больше выпьет», и он выиграл. На пять стаканов опередил меня… «Приехали… если Иван начал вспоминать о своих неудачах, лучше дать ему это сделать. Пусть выговорится, успокоится» — решил я, слушая самозабвенную речь друга про «лихие» девяностые и про нулевые. Я просто слушал его и не понимал, как он вообще выдерживал все эти ужасы, но вспоминая его раннюю историю (длинные ночи в поезде зря не прошли — мы выложили друг о друге многое), понимал, что с ним и не такое случалось. А когда Россия закончил свою речь, то выдохнул с облегчением и слабо улыбнулся. — Спасибо, что выслушал. Для меня это действительно важно, — сказал он, встал со скамейки и спокойным шагом пошел к дому. Я последовал за ним, и мне казалось, что после этого разговора я стал ещё ближе к нему. Вскоре мы уже были дома и лежали в постели. Было тихо и спокойно, и я потихоньку засыпал, слушая легкий шум ветра и стрекотание сверчков за приоткрытым окном. Уснул я довольно быстро и проспал до самого утра. Проснулся я от того, что кто-то теребит меня за плечо. Спросонья и похлопал по руке того, кто это делал, чтобы поспать ещё немного, но этот некто не унимался. Пришлось открыть глаза, и кого я увидел? Заплаканную Машу. Что-то явно случилось. — Ваня пропал, — плаксивым голосом протянула она, когда увидела, что я посмотрел на неё. — Что? — после её слов ко мне почти сразу пришли силы, и я чуть ли не вскочил с кровати. — Как пропал? Может, он ушёл к колодцу? — Я там его искала, я его везде искала! — кажется, у неё начиналась истерика. — С-спокойно, мы сейчас… мы сейчас ещё раз поищем его, — я нервно улыбнулся и погладил Машу по плечу, пытаясь успокоить, но если честно, и сам был напуган. Я надеялся, что мы быстро найдем Россию, что он просто ушёл… в магазин и скоро вернется, но он всё не возвращался. Мы заглядывали и в колодец, и в баню, и походили по огороду, и в малинник залезли, но всё безрезультатно. Он пропал, будто его никогда и не было, и тогда Маша увидела, что на двери дома всё это время висела загадочная записка, исписанная чьим-то резким почерком…