***
Утром зарядил скучный дождик. Подо мной трусила коричневая лошадка, и я здорово отбила себе ягодицы. Более того, каждую секунду боялась свалиться и впечататься лицом грязь. С лошадьми я так и не поладила. Гимли тоже что-то ворчал, сидя на упитанном пони. Гнома было не заставить сесть на лошадь, и после долгих споров я и Леголас бросили эти попытки. Леголас же чувствовал себя отлично; он вел себя так, будто сидел не в седле, а в мягком кресле. При мыслях о кресле мне захотелось взвыть, но я сдержалась. «Это ради отца, только ради отца» — подумала я и крепче вцепилась в поводья. Дождь зарядил с новой силой. Мы выехали часа три назад, и деревня уже скрылась в дали. Впереди виднелись острые верхушки деревьев. «Лихолесье, — подумалось мне, — последнее место, где я хотела бы оказаться.» На поясе у меня висел меч, а за спиной — колчан, на коленях лежал сработанный Леголасом лук. Признаться, я и не ожидала такого подарка. Хотя, что уж говорить, это прекрасное оружие в моих руках практически бесполезно. Да, я смогу победить деревянный столб, который не будет двигаться, но орки или разбойники… Оставалось лишь надеяться на мастерство Гимли и реакцию Леголаса. Наклонившись и едва не свалившись в грязь, я достала из седельной сумки кусочек жесткого вяленого мяса и положила в рот. Есть мне не хотелось, но занять время было нужно. И я выбрала единственно доступный мне способ. Я вздохнула. — Ну и погодка! — воскликнул Гимли, когда ветер сорвал с него капюшон плаща. — И не говори, — мрачно согласилась я, чувствуя, как постепенно намокают кожаные перчатки. — Я сейчас упаду. И утону в грязи. Гимли расхохотался. Я тоже улыбнулась в ответ и посмотрела на Леголаса. Эльф был напряжен, его спина была выпрямлена до предела, а плечи мелко подрагивали. «Странно», — подумала я. С каждым днем мне все сильнее и сильнее хотелось понять его, разгадать его тайны… О чем ты говоришь, Олимпия? Ты сама не можешь рассказать ему об отце, о маме, о брате… Нет, еще не время. Конечно, когда-нибудь я поделюсь с ним, но… Нет. Я покачала головой. Мысли невольно вернулись к странному сну. Отец. Он совсем обезумел, когда умерла мама. Она была такая красивая: легкая, воздушная, грациозная… Мне никогда не стать такой, как она. Мне было очень больно, когда она ушла в Чертоги Мандоса. А папа… Ему было тоже плохо, но он не должен был бросать нас. А он бросил… Ушел и не вернулся. Я смахнула подступившие слезы и всхлипнула, радуясь, что за шумом дождя меня не слышно. — Олимпия? — Нет, кажется, Леголас все-таки услышал. — Что? — я немного резко повернулась к нему лицом. Я не видела его лица, скрытого плотным капюшоном, но уже заранее знала, что эльф обеспокоен. — Прости, — выдохнула, стирая со щек соленые капли. Он покачал головой, и некоторое время мы ехали молча. — Знаешь, я ведь тоже скучаю по своей семье, — внезапно, неожиданно даже для него самого, наверное, произнес Леголас. Я навострила уши. — Моя мама погибла в один из набегов орков. Они с отцом не любили друг друга — брак по расчету и все такое, ты понимаешь. — Он глубоко втянул воздух и продолжил: — А отец… Он всегда был для меня как недостижимый идеал. Всегда холодный, собранный, сдержанный — в общем, идеальный эльф. Он замолчал, и я не стала его прерывать. Леголас и так сказал слишком много. У нас у обоих были недостижимые идеалы: у него — отец, у меня — мать. И кто мы теперь? Сироты, брошенные, никому не нужные дети. Мне легче — у меня есть Уилл, которого я безумно люблю. Мне больно смотреть на его обезображенное ожогом лицо. Он не заслужил такого… День, когда Уилл получил это увечье, я запомнила на всю жизнь. На поселение, где жила наша семья, напали орки. Естественно, Уилл, как один из немногих обученных воинов, ринулся защищать нас в числе первых. Дальше все смутно: вот орк хватает его за волосы и — больно — щекой прижимает к тлеющему дереву. Я кричу, хватаю меч и вонзаю орку в шею, кажется… Не помню… Тогда я первый раз совершила убийство и навсегда потеряла брата. Он стал такой скованный и зажатый, ни с кем не говорил, подолгу пропадал где-то. Однажды мне удалось проследить за ним, и я увидела, как он заходит в пещеру за водопадом и упражняется с оружием. Тогда я убежала, но на всю жизнь запомнила слезы брата, его перекошенное лицо. Хватит, Олимпия, хватит! Ты сейчас разревешься на глазах у друзей. Глубоко вдохнув, я ответила первое, что пришло в мою голову: — Мне жаль. — Ты не обязана меня жалеть! — внезапно вскинулся Леголас, двинул своего коня и, опередив Гимли, пошел чуть подальше от всех нас. — Что это с ним? — пробормотал Гимли. Я молчала.***
К вечеру, когда уже стемнело, мы приблизились к лесу, который внезапно, будто исподтишка, вырос перед нами. Всю дорогу я бросала на Леголаса красноречивые взгляды, но он игнорировал меня, неспешно разговаривая с Гимли об Эреборе. Дождь прекратился, и Гимли сумел развести костер. Я положила мокрый плащ поближе к огню и села на бревно, грея озябшие руки. Перчатки присоединились к плащу. Леголас и Гимли тоже развесили плащи. Каждый вынул из седельной сумки по кусочку хлеба с мясом и в молчании съел. Запасливый Гимли пустил по кругу флягу с вином. Жутко хотелось спать. Расстелив сухую накидку, я легла около костра. Первым дежурил Леголас. Гимли пока не хотел ложиться, и я, отвернувшись от друзей, прикрыла глаза. — И что же с тобой случилось, друг? — спустя где-то полчаса услышала я голос Гимли. — Сам видишь, — невесело усмехнулся эльф. Стоп, они что, давно знакомы? — Когда это случилось, я… я бежал. Не смог посмотреть в глаза отцу, увидеть Тауриэль. Я струсил. Гимли пыхнул трубкой и невнятно проговорил: — Я понимаю тебя, друг. Все же я знаком с Трандуилом. Папаша из него так себе. Трандуил? Папаша? Леголас — сын Трандуила… Я запуталась. Этого не может быть. Принц Лихолесья давным-давно погиб, пропал без вести, кажется. Но… Леголас скрывает свое лицо. Значит ли это?.. Нет, не может быть. Я поговорю с ним завтра. Наверное…