Изгнание

— Мне страшно, Белль. Эти слова делают с ней то, что казалось ей невозможным. Белль замирает. Потому как признание "Я малодушен" вырвалось у него, только когда он был уверен, что теряет ее. Потому что в шаге от смерти он сказал ей: "С тобой я стал сильнее". Потому что он уже не просил ни о прощении, ни о понимании. Сейчас, в самый последний миг, Румпельштильцхен просил ее о милосердии. Которого не заслужил, она знает. Она знает. И все же сжимающая рукоять кинжала рука чуть опускается. Он делает полшага вперед. — Белль, прошу... Ее рука вновь взлетает. — Не говори со мной! — приказывает она. Белль знает, что она жестока, и ей нужна эта жестокость, нужна, потому как иначе ей останутся разбитое сердце и пустота. Бессознательно Белль выбирает жестокость, Белль выбирает то, что позволит ей наконец освободиться от Чудовища. От своей любви к нему. Пусть и такой ценой. Он переступил черту. Левая нога подвернулась, он пошатнулся и упал. Он не пытался подняться. Белль все еще сжимала ставший ненужным кинжал. Белль все еще смотрела. Больнее всего то, что он ее не упрекает, она видит. Он ни в чем ее не упрекает... "Я знаю, ты не причинишь мне боли". Она это сделала. В двух шагах от нее безмолвными слезами, окруженное пустотой и тьмой, одинокое и смертельно раненое, плакало чудовище, которое Белль так и не смогла спасти.

***

Эта ночь закончилась. Были другие. Шли дни. У горожан хватило тактичности не благодарить Белль за то, что она сделала. У Чармингов хватило тактичности не ужасаться при Белль тому, что случилось с Эммой (Киллиан рассказал и об этом), если бы не Эльза. У Хоппера хватило тактичности не пригласить Белль на пробный сеанс терапии. У Руби... А Руби просто однажды пришла в комнатку Белль над библиотекой, усадила ее на диван, села рядом и сжимала ее руку, пока Белль плакала на плече подруги, шумно сморкалась и терла мокрую щеку, которую уколола ребристая пуговица жакетки. Руби пыталась разговорить ее. Руби, как всегда, пыталась помочь. — Ты поступила правильно. Белль медленно покачала головой. — Я сделала с ним то, чего он боялся больше всего... — шепнула она. — Белль, послушай... — Я видела его отчаяние, когда Зелена отдавала приказы, и я тоже использовала кинжал, — Белль всхлипнула с коротким горьким смешком, — просто потому что не хотела сказать ему правду. А потом и вовсе изгнала его. Руби что-то говорила об опасности, о трудном решении, о времени, которое поможет Белль забыть Голда... которое ей поможет. Белль подняла на Руби глаза, едва девушка замолчала: — Он прав, — тихо сказала она, — Румпельштильцхен всегда был прав. Он знал, что я это сделаю. Руби взяла ладонь Белль и сжала в своих. — Это не твоя вина, Белль, — тихо, настойчиво, сказала подруга. — Как бы ты себя ни обвиняла, его это не оправдывает. Белль медленно кивнула. — Он... был моей иллюзией. А я — его. Руби, нас обоих — настоящих — не было. Руби молча обняла беззвучно плачущую девушку.