Изгнание

" Пусть он светит тебе во тьме, когда угаснет прочий свет..." (с)

Шли минуты, может, часы. Лунный свет то безжалостно освещал разостлавшееся вдаль полотно дороги, то милосердно скрывался за облаками, и тогда можно было, прижавшись лицом к сырому, холодному асфальту, хотя бы на миг получить передышку от охватившей его кольцом пустоты. Голд не помнил, когда он начал медленно приподниматься. Как и не помнил зачем. Просто он вдруг обнаружил, что упал на здоровое колено и, затаив дыхание, прикусив губу, пытается переждать вспышку боли в больной ноге. Не давая себе времени опомниться, он рывком поднялся и смог устоять. Он стоял, ловя губами воздух. В тишине ночного леса раздавалось тяжелое, хриплое, похожее на сухое рыдание, дыхание. Тряслись руки. Потому как то, что сделала с ним Белль, — больно. Больно, как когда хрустнула под лезвием вогнанного в голень топора кость. Больно, как когда погас зеленый свет портала, унося с собой — на века — сына. Больно, как когда отцовская рука откинула его прочь, в объятия черной тени. Все это смешивалось, путалось, наслаивалось и подступало к горлу, грозя удушить, захлестнуть, раздавить. Он задыхался. Беспомощно, как слепой, поводил руками. Искорка света в океане тьмы — вот она и погасла. Белль отшатнулась и ушла. Ты всегда этого ждал. Ты всегда оказывался прав. Белль... даже Лэйси не поступила бы с ним так. Пронеслось перед ним воспоминание о жестокой девушке с расчетливыми холодными глазами и чувственной улыбкой. Горькое осознание — не поступила бы... Белль... Он тяжело упал на колени. Боком опустился на локоть. Холод асфальта вновь коснулся мокрой щеки. — Белль... прошу... — шептал он, закрывая обеими руками голову, в бессознательной попытке укрыться от чудовищного, нависшего над ним опустевшего мира. Память о проблеске света. Этого не хватит. Этого ему не хватит. А другого уже не будет. Голд закрыл глаза. Он не знал, когда сможет подняться. И еще не знал зачем.