Моменти щастя

      Когда Мила узнаёт, что беременна, разное множество чувств одолевает ею. Поначалу это, конечно, радость и счастье, некое подобие эйфории. И от этого Мила чувствует себя… необычно.       Когда эйфория медленно проходит спустя несколько дней, Милой овладевает сомнение. Неуверенность.       Она понятия не имеет, каково это быть матерью. И это, наверно, нормально — все девушки, ждущие первого ребёнка, поначалу немного теряются, не зная, что делать. У Милы же ситуация совсем другая, и неуверенность в собственных силах неприятно копошится в груди.       Она никогда не знала родительской любви и ласки. Более того, она в принципе никогда не была любимым и желанным ребёнком. Её мать умерла при родах, отца убил Многолик, используя его тело как сосуд, чтобы сбежать из подвалов Гильдии. Что касается бабушки и Степаныча, с которыми она жила практически всё своё детство, то они всегда ненавидели её, не раз пытаясь и убить. Мила тяжело вздыхает, и зерно сомнения всё сильнее и сильнее прорастает в её душе.       А что если она не сможет? Что если она не сможет стать для своего ребёнка хорошей матерью? Она ведь понятия не имеет, как это, и лишь в теории знает о том, какой должна быть материнская любовь и ласка. Что если она не сможет дать этого всего своему ребёнку? Что если она не справится? Мила задумчиво хмурит брови, сводя их на переносице.       Ей хочется с кем-то поделиться своими переживаниями, но она не знает с кем. С Платиной? С Акулиной? Едва ли они обе смогут в полной мере понять её. Мила снова тяжело вздыхает, понимая, что в этот раз, кажется, ей придётся справляться с проблемой самостоятельно. О том, что она уже не одна, она благополучно забывает.       Она осторожно смотрит на слегка округлившийся живот — срок ещё слишком мал, и физическая трансформация практически незаметна. Неуверенно кладёт на него руку, не зная, что делать и как реагировать. Робко улыбается, когда видит, как улыбается Вирт, наблюдая за ней, и озадаченно хмурится. Её муж наверняка ожидает от неё каких-то других действий и явно чего-то большего по отношению к их будущему ребёнку в эмоциональном плане. И Мила бы с удовольствием дала ему всё это, но… она не может. Она не знает. И стоит ей только подумать об этом, как ступор сковывает всё её естество. Милу это совершенно не устраивает.       С каждым днём тревога и неуверенность в собственных эмоциональных способностях всё больше и больше угнетают её. Она будет ужасной матерью! Страх этот настолько силён, что попросту перерастает в панику, накрывающую с головой. Она совершенно не знает, что делать, и это пугает её неимоверно. Чувствует себя бессердечной сволочью, и от этого просто хочется рыдать.       Вирт замечает, что Мила последнее время ходит какая-то задумчиво-отстранённая. С перманентным беспокойством на лице, иногда она буквально выпадает из реальности, складывая брови домиком и непонимающе, рассеянно глядя вокруг. Как будто ищет ответы на вопросы, но теряется, не имея даже малейшего представления о направлении, в котором следует вести поиски. Вирт не рискует задавать свои вопросы и лишь молча терпеливо наблюдает. В конце концов, если Мила захочет, она сама попросит его о помощи.       Впрочем, он явно недооценивает свою супругу. Привыкшая за многие годы полагаться на свои силы и не втягивать в свои проблемы Мила выбирает привычную тактику и в этот раз. Вирт терпеливо вздыхает, качая головой и потирая глаза кончиками большого и указательного пальцев: ему ясно, как белый день, что его вторую половинку что-то весьма ощутимо беспокоит. И с этим «чем-то» она явно не может разобраться самостоятельно. «Сколько раз я говорил ей, что она всегда может рассчитывать на мою помощь? Даже в самых нелепых ситуациях», — сокрушённо качает головой, но всё-таки всё ещё не рискует вмешиваться, вместо этого продолжая наблюдать.       Каково же его удивление, когда он понимает, что причиной беспокойства Милы является её беременность. Тёмные брови удивлённо взлетают вверх, и поначалу Вирт думает, что её беспокойство связано с тем, что она, на самом деле, не хочет этого ребёнка. Встряхивает головой, решительно отгоняя эти мысли: нет, причина абсолютно точно кроется в другом.       Вирт недоумённо смотрит на Милу, которая сидит за столом и молча плачет, глядя в одну точку. Слёзы текут по ёе щекам, и она закусывает губу, пытаясь подавить отчаянные всхлипы, то и дело вырывающиеся из груди. Это сбивает эльфа с толку окончательно, и он спешит заключить супругу в свои объятия. — Я буду ужасной матерью, — сквозь всхлипы произносит Мила, и Вирт абсолютно искренне опешивает, не понимая, с чего сделан такой абсурдный вывод. — Почему ты так решила? — интересуется осторожно, заглядывая жене в глаза. — Я не знаю, что делать, я не знаю, как себя вести, я вообще ничего не знаю! — торопливо отвечает та. — Мои родители умерли, когда я была маленькая, и я ничего не знаю о них; мои родственники ненавидели меня, не раз пытаясь от меня избавиться — я понятия не имею, каково это, когда тебя любят и считают нужным, а не бесполезным балластом, который лишь отравляет жизнь своим присутствием… Что если я стану такой же? Что если я не смогу дать нашему сыну или дочери ту любовь, которую обычно матери дают своим детям? Я ведь совершенно не знаю, что это такое! — голос Милы срывается на рыдания, и она закрывает лицо руками, громко всхлипывая.       Вирт смеётся себе под нос, качая головой. Какая же его возлюбленная, оказывается, мнительная! Он мягко привлекает её к себе, успокаивающе гладя по волосам, и уверенно отвечает: — Ты никогда не будешь такой, как твои родственники — в отличие от них, ты способна на любовь и сопереживание, я знаю это. И даже если ты очень сильно захочешь, ты не сможешь не любить наше дитя, это я тоже знаю. Именно потому, что ты сказала, потому, что ты сама была лишена родительской любви, нашему сыну или дочери ты отдашь всё и даже больше для того, чтобы он или она никогда не чувствовал себя так, как чувствовала себя ты. А то, что ты переживаешь по этому поводу, вполне нормально — это переживание не делает из тебя бесчувственного или какого-то неправильного человека, просто вполне возможно, что ты сама пока не можешь до конца осознать факт того, что у тебя под сердцем растёт новая жизнь, и скоро нас станет не двое, а, как минимум, трое, — он улыбается, когда Мила, отстраняясь, растерянно смотрит на него. Судорожно вздыхает и робко улыбается. — Знаешь, иногда мне кажется, что тебе бы больше подошла профессия психолога, — шутит неловко, и Вирт тихо смеётся. Его супруга и вправду самая удивительная женщина из всех.