Fugazi — Iʼm So Tired
В конце ее не особо осознанной и соответственно не особо связанной реплики, во время которой ее глаза почти оказались на мокром месте, Коэн оказалась в неловком положении, нависнув над Тсукишимой, который в то время уже лежал на полу, опираясь на локти. По его лицу почему-то нельзя было сразу сказать, что ему такая ситуация неприятна или неловка — глаза были по-прежнему безразличными, когда Кей вдруг спустя пару секунд молчания подтянулся к лицу девушки и прикоснулся своими губами к ее. Она не отстранилась. Пора давно было признаться в чувствах самой себе, хоть она и боялась называть это чувство вслух, и Коэн, зажмуриваясь и выпуская на волю пару слезинок, скатившихся по щекам и упавших с подбородка на пиджак Кея, отвечала на поцелуй, как будто бы в нем вымещала все накопившееся за это время. Их губы гармонично двигались, не давая реальности нарушить этот эстетичный момент. — И что это было? — спросила Киникиджи, когда все закончилось, и она нехотя отстранилась, сев на колени между ног Тсукишимы. — Это то, что бывает, когда полагаешься на чувства. — Это плохо? — ответ на свой вопрос Коэн не получила. Смотря на Тсукишиму, никогда нельзя было наверняка сказать, какое у него настроение, о чем он думает в данный момент или как относится к тем или иным вещам. Все-то он привык делать с безразличным выражением лица. И сейчас выглядел так, будто бы и не целовал ее вовсе. — С тобой удивительно спокойно, даже когда ты кричишь, — сказал наконец он, подтянувшись к Коэн и уперевшись ей лбом в ключицу. Его руки обвили талию девушки. Та нерешительно положила руки ему на спину и голову, поднимая взгляд к верху, чтобы не разрыдаться снова. Она не могла понять, что чувствует. Ненависть и вместе с тем непередаваемое обожание, восхищение… — Мне пора, — коротко сказал Кей, отстраняясь. Она не вправе его держать. К сожалению. Киникиджи кивнула и, утерев и без того почти высохшие дорожки от слез, встала вслед за парнем, чтобы проводить его до двери. — Вот, возьми, — сказал Тсукишима уже возле двери, отцепляя от своей сумки брелок с волейбольным мячом и протягивая его Коэн. — В память о том, что ты теперь на две цифры старше меня. Она аккуратно приняла брелок из рук парня, а тот вдруг приблизился к ней и, положив руку ей на голову, поцеловал ее в лоб. — С днем рождения. Прижав к груди свой единственный подарок на этот день рождения, Киникиджи подумала, что теперь-то она, наверное полюбит подарки. — Спасибо.С Днем Рождения
25 января 2017 г. в 21:23
— Можно, — послышался тихий голос Тсукишимы. Сердце Коэн замерло. И зачем он согласился? Наплести очередных воодушевляющих речей, а затем кинуть ее? Нет, он просто согласился, и не важно зачем. Девушка все еще заставляла себя верить в то, что он не настолько лицемерный, насколько показался ей в тот день перед тренировочным лагерем.
Они зашли в дом, сбросили сумки при входе рядом с обувью, и Коэн пошла вдоль по коридору, а потом остановилась и посмотрела на Кея.
— Моя комната направо, — нерешительно сказала она, показывая пальцем в проем напротив нее. — Я сделаю чай.
Тсукишима, кивнув, молча прошел мимо, а Коэн пошла заваривать чай.
И отчего… мое сердце покоя не находит?
И действительно, ее сердце отбивало такой ритм, что можно было танцевать чечетку.
Отчего мне хочется заварить самый вкусный чай?
Коэн протянула руку за баночкой, в которой находились высушенные листья чая с лавандой. Этот чай перед переездом, связанным с поступлением в старшую школу Карасуно, ей дала с собой мама, как напоминание о доме. Спустя время девушка показалась в дверном проеме своей комнаты с подносом.
— Ты листья коллекционируешь? — насмешливо спросил Тсукишима, который стоял рядом с письменным столом, над которым висел в рамках гербарий. В одной рамке могло находиться до десяти-пятнадцати листьев, причем ни один листочек не повторялся. Половину этого гербария она привезла из родной префектуры, половину насобирала здесь.
— Половина из них напоминает мне о доме, — со всей серьезностью сказала Коэн, поставив поднос на стол, стараясь игнорировать ироничную интонацию Кея.
— Откуда ты?
— Из Окинавы.
Воцарилось молчание. Коэн сидела по-турецки возле кровати, Кей рассматривал листья за стеклом, и оба тихо попивали чай. Окинава была едва ли не самой маленькой и удаленной префектурой Японии, поэтому, должно быть, Мияги казалась ей чуть ли не центром вселенной.
— Почему ты думал, что я отчаюсь? — переспросила Киникиджи. Прошлый ответ, видимо, ее не особо удовлетворил, хотя был более, чем исчерпывающим. Она действительно почти отчаялась, когда Кей ушел из ее жизни.
— Все, что я тебе говорил, — начал он, переводя взгляд на девушку и присаживаясь напротив нее, — я так не думаю. Это все были воодушевляющие речи чересчур импульсивного первогодки. Мне было интересно, как они повлияют на тебя.
— Я — твой эксперимент? — Коэн усмехнулась.
— Тебе смешно?
— Меня уже, кажется, ничего не удивит.
— Я думал, после того, как я покажу, что я есть на самом деле, ты опять уйдешь из клуба. Это было бы более, чем предсказуемо, — уголок губ Тсукишимы дрогнул в саркастической ухмылке, а затем он посерьезнел и посмотрел в глаза Киникиджи. — Но ты осталась.
— Можно узнать, что ты думаешь на самом деле? — осторожно спросила Коэн.
— Думаю, что нет смысла полагаться на чувства в игре.
— А на что тогда?
— На то, что видишь. На информацию, — сказал Тсукишима, допив чай и поставив чашку на письменный стол.
— Хорошо, — разозлившись, сказала Коэн, подползая к парню на четвереньках с каждым последующим словом, заставляя тем его немного наклоняться назад. — Тогда, полагаясь на информацию, скажу, что ты лицемерный лгун, что надо думать о последствиях, прежде чем предлагать помощь. Ты хоть знаешь, что я теперь чувствую и что чувствовала тогда, когда ты заявил, что наши тренировки нам не нужны? И что я чувствовала там, у храма?! И если тебе интересно знать, почему я вновь не ушла из клуба, то все это было только из-за тебя, какими бы лживыми не были твои мотивирующие речи.