Когда-нибудь (моя боль оставит на твоем сердце след)

004. Никто не думал, что Дэн Хамфри может выиграть. Он так не думал. Как только с Жатвой было покончено Дэна забрали миротворцы, даже не дав ему оправиться после потрясения. Боль пульсировала в его висках. Он сидел в богато украшенной комнате в Доме Правосудия и не мог собраться с мыслями. Целый рой несформировавшихся окончательно мыслей безостановочно сменяли одна другую в его голове. Его не должны были выбрать…ведь все думали, что Нейт будет добровольцем… …это ошибка…Нейт отправится на игры…Капитолий совершил ошибку. Это происходит не со мной. Он думал о Нейте и о том, как тот усердно тренировался в течение года. На выходных Дэн работал в библиотеке Вандербилтов, и каждый раз видел, как Нейт готовится к играм на зеленой лужайке перед домом, то он стрелял из лука, то бросал острые лезвия, то оттачивает рукопашный бой вместе с двухметровым охранником. От тренировок Нейта не останавливали ни дождь, ни снег, ни палящее солнце. Во время коротких перерывов, они сидели вместе на ступеньках и пили лимонад, который приносил Дэн, Нейт же прикладывал лёд к многочисленным синякам и порезам. Несмотря на то, что все семейство Вандербилтов пыталось превратить его в машину для убийств, где-то глубоко всё еще был всем знакомый парнишка Нейт. - Ты не должен этого делать, - сказал однажды Дэн, когда в очередной раз очищал порез на руке Нейта с помощью антисептика и воды, в то время как Нейт занимался фиолетово-желтым синяком размером с грейпфрут на своем плече. – Всё это. Ты ведь тренируешься, чтобы убивать людей. Не просто людей, Нейт. Детей. Я понимаю тех, кому выпал жребий отправиться на игры, но ты сам хочешь сделать такой выбор. Дэн понимал, что его слова звучат, как безжалостные обвинения, и что они причиняют Нейту куда больше боли, чем раны на его плече. Дэн не упустил тот момент, когда Нейт бросил недобрый взгляд на деда, который расположился на другой стороне лужайки. - У меня не больше выбора, чем у других. Хотя, - его голос стал почти затих. – Я стану добровольцем, чтобы тебе не пришлось участвовать в играх. - Ты можешь умереть. После этого Нейту больше не было, чего сказать. Теперь, когда он находился под стражей, всё о чем он просил, так о Нейте, врывающемся сквозь закрытые двери и настаивающем на том, что произошла ошибка. Нейт мог бы выжить там. Нейт быстрый и сильный, и его всю жизнь готовили к играм. Дэн был тщедушным и неказистым, и практически вся его подготовка к Голодным Играм сводилась к тому, что он таскал охапки книг для Блэр. Он не продержится и тридцати секунд. (Внутренний голос шепнул ему: то же самое говорили и про твою сестру) Его отец и сестра пришли первыми, чтобы попрощаться. Дженни плакала, а отец выглядел в точности, как он сам: неподвижный и до смерти напуганный. Руфус был не в состоянии переварить полученную информацию. В прошлом году ему пришлось смотреть, как его дочь почти встретила свою смерть на играх. В этом году эта участь выпала сыну. Это было так жестоко. - Дэн, - Дженни прильнула к нему, словно суккуб, её пальцы впились в его футболку. Он мог видеть шрамы, которые исполосовали её лицо и обугленную кожу на руках – раны, которые никогда не излечатся. Врачи Капитолия сделали тогда всё возможное и невозможное, чтобы исцелить её раны. – Слушай внимательно. Хорошо? Как только услышишь сирены, тут же беги. Даже не думай о Роге изобилия, ты не справишься. Просто хватай то, что рядом, и беги. Хотя из-за потока слёз, он едва разобрал её слова, Дэн все равно кивнул в знак того, что прислушается к словам сестры. - Со мной будет всё в порядке, Джен. Дженни заплакала еще горше, тогда он и понял: она бы не поставила на него. Нейт и Серена пришли вскоре после ухода отца и Дженни. Заплаканная Серена обняла его так крепко, как только смогла, невнятно пробормотав ему что-то на ухо, но он был не в силах сосредоточиться на её словах. Он до сих пор слышал всхлипывания сестры в холле. Нейт стоял в дверях, уставившись на окно, его лицо стало мертвенно-бледным, а безжизненные глаза широко раскрыты. - Мне жаль, - наконец сказал Нейт. Его голос звучал отчужденно. – Я не знаю…Я…я должен быть на твоем месте. Я не знаю, как это произошло. - Это не твоя вина, - одновременно сказали Дэн и Серена. - Нет, моя, - казалось, что он сейчас заплачет. – Это был мой год. Уже не оставалось ничего, что бы они могли сказать друг другу. Дэн обнял их обоих. Нейт так и не взглянул ему прямо в глаза. После он заставил пообещать Серену, что та будет приглядывать за ней. Серена поняла его без лишних слов, а затем прошептала, будто они вовсе не прощались навсегда: «Скоро увидимся». И он знал, что она хотела, чтобы её слова звучали ободряюще, зародили в нём надежду на чудо. Чудо, благодаря которому он смог бы выйти победителем, как и его сестра, и встретиться со всеми ними вновь. Но всё, что он слышал – это жалость. Вовсе не «скоро увидимся». Они прощались, все это знали. Дженни знала. Нейт знал, да и Серена знала это, просто еще не осознала. Теперь он тоже знал. Время казалось застыло. Возможно он ждал пять минут, а возможно и пять часов. Он закрыл глаза, чтобы вновь прокрутить в голове события дня. Глупая женщину из Капитолия, которая называет его имя. То как его парализовало от страха, ровно до тех пор, пока он не вспомнил, что это год Нейта. Как он спокойно ждал, чтобы голос Нейта раздался на площади и заглушил толпу. Как он ждал, и ждал, и ждал, и как его охватило пламя страха, когда он понял, что он не дождется. Это происходит не со мной. Когда он открыл глаза, она была там, стояла в дверях, и казалась такой маленькой. Он никогда не видел её такой, и именно это пугало его больше всего. Больше, чем страдания Дженни, фальшивая надежда Серены и затравленный взгляд Нейта. Он постарался улыбнуться. Он не знал, удалось ли ему это, так как его губы онемели, но в ту же секунду она бросилась к нему в объятия. Она сжала его так сильно, что он почувствовал, как его мышцы горят из-за её хватки. Она сжимала его так сильно, что казалось будто она хочет впечатать себя в него, залезть под кожу – стать одним целым, чтобы она смогла быть всегда рядом с ним, где бы он не был. - Это всё одна большая ошибка. Папочка позвонит в Капитолий и дед Нейта тоже. Это он должен был отправиться на игры в этом году. Мы справимся, - сказала решительно Блэр. – Это просто смешно, я даже не могу... - Блэр, прекрати, - он прервал её на полуслове, лихорадочно поцеловав. Этот поцелуй был словно те другие, что они разделили прежде. Будь то поцелуй за книжными полками в библиотеке Вандербилтов, где он должен был работать, а она учиться, или же поцелуй, когда она лежали на поле желтых ромашек, что росли на небольшом холмике прямо у границы дистрикта и угадывали фигуры животных в затейливых облаках. Он вспомнил и о том дне, когда она посреди ночи убежала из дома через окно, слезла с дерева, а потом они о чем-то смеялись у него в комнате под покрывалом. Он зажмурился, отчаянно, в попытке представить себя вместе с Блэр на свежем воздухе, где пели бы пересмешницы свою приятную песню. Лишь бы оказаться не здесь, не в этом здании, не в этой тюрьме. Там, где ему не надо прощаться навсегда. Там, где нет мыслей о смерти. Она посмотрела на него, её подбородок задрожал, но карие глаза горели ярким пламенем, и Дэн подумал про себя: Как же я люблю тебя. Он уже приготовился сказать эти слова вслух, но Блэр знала его слишком хорошо. Она прикоснулась своим пальцем к его губам, не давая произнести и слова: - Не надо. - Но я… Сейчас не время и не место, - её глаза снова наполнились слезами, умоляя его замолчать. – Если ты проговоришь эти слова вслух, то они будут означать конец, прощай навсегда…это неправильно. Я не допущу этого. Её последние четыре слова заставили его улыбнуться. Казалось, она верила, что одна только сила мыслей способна прекратить происходящее, и всё будет так, как она прикажет. В обычной жизни так и было. Но Блэр не может контролировать ни Капитолий, ни Голодные Игры. - Если ты скажешь эти слова, то проиграешь даже, не ступив на Арену. Я этого не допущу. - Я не выиграю. Я не смогу, ты это прекрасно знаешь, - он имел в виду то, о чем, говорил, но она лишь покачала головой, хмуря брови. - Я этого не знаю. И ты не знаешь, - Блэр прислонилась своим лбом к его. Дыхание её было тяжелым и напряженным, и в слезах на её глазах он видел свое отражение. – Ты не можешь сдаться. Еще не время. Дженни было двенадцать, и никто не думал, что она справится. Но она боролась и выиграла. Дэн не его сестра. Возможно она выглядит хрупкой, неуклюжей девчонкой с острыми коленками, но у неё есть то, чего нет у Дэна. Он видит этот неугасимый дух и в Блэр, пламя, которое по-видимому горит и пылает ярче, чем у всех остальных. Она посмотрела на него, хотя её глаза щипало от слез, а её голос был чуть громче шепота: - Тебе есть за что бороться, не так ли? Дэн Хамфри выиграл Голодные игры, когда ему было пятнадцать лет. Наверное, его Арена должна была быть своего рода шуткой, смешной, которую находили только распорядители игр и Президент. В прошлом году это была раскаленная пустыня, в этом обжигающе холодный снег. Он отморозил три пальца на руках и два на ногах, на его лице осталась глубокая кровавая рана, из-за которой он почти ничего не видел порядочную часть игр. Потом Капитолий конечно исцелил все его травмы (на самом деле его зрение стало еще лучше, чем прежде), но у него остался шрам на лице от холодового ожога. Рана была слишком глубокой, чтобы ее можно было излечить бесследно. У него и Дженни были сходные шрамы, её от левого глаза вниз, его от правого. Он видел в них с Дженни чью-то злую шутку – брат и сестра Хамфри, которых поочередно опалили на Голодных играх. Как и его сестра годом раньше, Дэн Хамфри убил трех человек. Первые два убийства совершенно точно были самозащитой. Первым был коренастый рыжеволосый мальчишка из Девятого дистрикта, который напал на него с ножом. Дэн не помнил, как они боролись. Чего он не смог забыть, так это то, как хлынула кровь из черепа мальчишки, окрашивая чистый свежевыпавший снег в жуткий алый цвет. После этого случая в течение двух дней всё его тело сотрясала дрожь, которая прекратилась как раз вовремя - на него напал очередной трибут, который во время борьбы сорвался со снежного утеса. - Вы не правы, - лишь отвечает Дэн, и что-то в его голосе заставляет Цезаря вздрогнуть. Он плачет каждую ночь на руках у Блэр. Поначалу она пыталась заставить его поговорить с ней, но он не в силах рассказать ей о том, что он видел. Ни о выродках, чьи глаза заставляли стынуть кровь в его жилах, ни о последнем крике той девушки, которую он пронзил копьем, ни о её лице за секунду до этого, когда она умоляла оставить ей жизнь. Он не мог рассказать об этом Блэр. (Довольно скоро она всё узнает.) У его третьей жертвы были такие же волосы, как и у Дженни, цвета пшеницы. Во время Тура Победителя он видел всю её семью – они были такие же светловолосые. Но её глаза – большие и карие, так похожие на глаза Блэр. - Пожалуйста, - она произнесла, задыхаясь. Всё что он видел тогда – это глаза Блэр, - она была Блэр, когда его имя назвали на Жатве, она была Блэр, когда она поцеловала его так сильно, что он не мог дышать, она была Блэр, когда она умоляла его не говорить, что он любит её. В тот год снег на Арене был ядовитым. Он выжил в основном благодаря тому, что был одним из первых, кто это понял. Шестнадцать трибутов погибли в первый день, наевшись снега, больше, чем когда-либо в истории Голодным игр. Других источников воды почти что не было, а те, что он нашел, были окружены либо выродками, которые разорвали бы его на части, либо союзниками Профи, которые без сомнения сделали бы то же самое. Когда это случилось, он не пил уже два дня. Он думал, что жажда сведет его с ума. Но увидел оранжевый рюкзак рядом с телом павшего трибута. Он знал, что этот рюкзак из Рога изобилия и там есть бутылки с водой. Она появилась из ниоткуда, будто из воздуха. Она не видела его, но он её видел. Видел, как её красивые волосы блестят на солнце точно бриллианты. Он не помнил, как поднял копье и как выкрикнул: «Стой на месте». Но должно быть он это сделал. Она медленно развернулась, теребя в руках рюкзак. - Пожалуйста. Возможно она узнала его по тренировкам, поняла, что он не такой, как остальные трибуты, подумала, что возможно ей удастся его переубедить. Но она ошибалась. Потому что всё, о чем он мог думать, так это жажде. Всё, что он видел – это глаза Блэр, которые напоминали ему, что он мог потерять. Он не помнил, как пронзил её копьем прямо в центр груди, но он должен был это сделать. Она не пыталась его убить. Она не была вооружена. Они были похожи, оба пытались выжить. Её звали Уиллоу, как деревья, что растут в её Дистрикте. В тот день на Арене он видел глаза Блэр, но после возращения лишь глаза Уиллоу. Никто не думал, что он может выиграть. Только Блэр. Даже он так не думал. Лишь позже он понял, что лучше ему было бы проиграть.