Нечего терять.

Бежать, бежать без оглядки, как можно быстрее. Позади слышится шум, кто-то кричит. Его ищут. Страх закрался в сердце, появилась мысль, что сейчас его поймают и всё. Не будет больше походов к одинокой могиле, не будет часа свободы, не будет ничего, ради чего он жил. Паника окутала тело, но Анри быстро одёрнул себя. Нельзя позволить себе упасть. Нельзя быть слабым, нужно бороться. Да, именно, нужно бороться за жизнь, за право быть свободным. Он обещал себе, ради неё… «- Я ненавижу эту стену, – вдруг сказала Лейла, продолжая смотреть в одну точку, качаясь. Анри был безумно рад, что она с ним заговорила. Придвинувшись ближе, он обнял свою мать, решив поддержать их разговор, который, в конечном счете, окажется бессмысленным. Она забудет, что говорила, зато у него останется радостный отголосок - тепло в сердце - от её родного и такого далёкого для его слуха голоса. - Зачем тогда смотришь? – заботливо спросил юноша, смотря на мать и чуть поглаживая её холодные руки. - Я очень слабая, – не слыша слов сына, продолжила девушка. Её невозможно было назвать женщиной. Она была невысокая, худая и бледная. Золотые, светлые волосы водопадом катились до пят. Большие серые глаза. Нет, для него она была ребёнком. Он любил её, относился как к чему-то очень светлому, чистому, хоть и знал причину, которая очерняла её, причину, из-за которой она помешалась. - Я буду сильным за двоих, – с замиранием сердца пообещал он, сильнее прижавшись к хрупкому телу, пытаясь согреть. Девушка на мгновение расслабилась в его руках, дала волю слабости, но только на мгновение. - Обещаешь? – отстранёно спросила Лейла, она весь разговор улыбалась как раньше, светло, не безумно. - Обещаю, – юноша погладил мать по голове, абсолютно уверенный в том, что сдержит данное слово». От воспоминаний больно екнуло сердце. И Анри, зажмурившись, побежал быстрее. В боку кололо, тело болело, ноги заплетались, но он бежал. Перед глазами уже появились красные пятна от сильной нагрузки. До этого он почти не двигался. Хотелось спать. Солнце уже клонилось к горизонту, когда он выбежал к реке, через которую, неподалёку, был перекинут железнодорожный мост. Упав на мокрую траву, он шумно дышал и пытался прийти в норму. Голова была пуста, сердце бешено колотилось, а на тело накатила слабость. Вставать не хотелось, но юноша, кое-как поднявшись, зашагал в сторону моста. Медленные, вялые шаги. Он пробежал нереальное расстояние. Столько бегать нельзя, невозможно. Ноги чуть двигались, и юноша их почти не чувствовал. Было очень плохо. Казалось, он пробежал километров двадцать, хотя на деле было вдвое меньше. Кое-как перейдя мост, Анри вошёл в город, побрел по переулкам, держась за колющий бок. Силы уже покинули его, голова кружилась и он, казалось, вот-вот умрёт от переизбытка эмоций, ощущений, километров… Юноша почувствовал, что падает. Чьи-то тёплые руки подхватили его, тело дёрнулось, но о чужих прикосновениях было поздно думать. Сознание покинуло тело, решив проведать предмет своего обожания - Лейлу. Анри не слышал, как кто-то кричал, его несли, не слышал сирену «скорой помощи», ничего. Проснулся юноша уже в больничной палате. Сердце ухнуло в пятки, и казалось, что даже слышен был звук битого стекла. Наверное, так умирает надежда. Белые стены, белый пол, белое постельное бельё. Опять этот белый. Раздражает. Волна бешенства накатила на него, он скинул с коричневой тумбы чашку, и та разбилась. На звук прибежала медсестра. Она взволнованно и испуганно смотрела на парня и на осколки. Юноша хотел было встать, но женщина, всплеснув руками, уложила его. От прикосновений воротило, но Анри молчал. - Лежите, лежите! – лепетала медсестра, поспешно собирая остатки разбитой посудины. Через минуту всё было убрано, и женщина уделила внимание закутанному в одеяло Анри. - С Вами всё хорошо? – обеспокоено поинтересовалась она. – Ничего не болит? Как настроение? Сейчас позову врачей… - медсестра говорила быстро, а юноша только успевал ловить слова. На последней фразе он вскрикнул, оборвав женщину. - Не надо! Я не хочу обратно! Пожалуйста! Я не хочу в психушку, – последнее Анри сказал тихо, а женщина странно на него посмотрела. Вдруг до неё дошло. - Так Вы… - прикрыв рот рукой, обескуражено прошептала она, а парень поднял на неё умоляющий взгляд. - Прошу, не говорите! Умоляю! – Анри был в отчаянии, он протянул руку к женщине, а она, вскрикнув, выбежала. Послышались крики, возня. Потом прибежали врачи: один держал в руке шприц с антибиотиком, другой набирал какой-то номер. Всё. Сейчас приедет Сара, и его заберут. - Можно? – в кабинет вошёл высокий мужчина. Чёрные, взлохмаченные волосы, добродушный взгляд ясных голубых глаз. Он легко улыбался, проходя в палату и подходя к Анри. - Пойдёшь со мной? – Открыто улыбнувшись, спросил мужчина, наклоняясь над юношей. Анри вжался в стенку. - Вы… вы врач? – сиплым голосом спросил он, испуганно тараща глаза. – Вы Оттуда? Вы пришли забрать меня? В психушку? – набирая громкость, спросил испуганный юноша. Неожиданно что-то щёлкнуло. Чувства угасли, реакция притупилась, и он пустым взглядом посмотрел на присутствующих. Мужчина дотронулся до его оголённого запястья, уже не улыбаясь и смотря с беспокойством. Анри захихикал от прикосновения. Стало до потери сознания отвратительно. Все надоели, и он упал на подушку, тихо смеясь. - Не смейте, – он резко встал и схватил осколок, который не заметила медсестра из-за того, что он заехал под тумбу. – Не подходите, иначе я перережу себе горло. Я псих, слышите? – Он безумно улыбался и, смеясь, приставил осколок к горлу. Врачи начали медленно подходить, но он заметил. - Не подходите! – рявкнул он, гневно смотря на людей. Мужчина, не церемонясь, подошёл и дал ему пощёчину. Осколок выпал из руки, а Анри застыл, перестав смеяться. Он обезумел. Ненависть затмила разум. Боль тисками сдавила. Он закричал так громко. Голова кружилась, было безумно страшно. Прикосновение оставило след, щека горела, а мужчина, откинув осколок, взял у врача шприц и вколол Анри снотворное–антибиотик. Юноша уснул быстро, не успев понять, что с ним произошло. Последней была мысль, что ему всё приснилось, что сейчас он проснется в своей клетке. Что навсегда останется там. Слишком больно думать, а боль никто не разделит.