Аферистки: Все законно.

- Ну, взял? - нетерпеливо спросил Миша, как только адвокат переступил порог кабинета. Тот лишь молча кивнул и отдал пробирку с кровью эксперту, сидящему возле стола. Тарасюк тут же распрощался со всеми и двинулся в свой кабинет изучать кровь Екатерины. - Она что-то помнит? - вопросительно проговорил Чиглинцев, выжидающе глядя на Игоря. - Я не смог ее спросить, - тихо ответил мужчина. - Как не смог?! - терпение майора иссякло, и он уже откровенно орал на адвоката. - Ты же знаешь, как это сейчас важно! - Я не смог, потому что у нее была истерика, - объяснился он. Михаил замолчал, переваривая сказанное. Слова "Катя" и "истерика" никак не вязались друг с другом. Хотя такая ситуация может сломать даже очень сильного человека. Сейчас он боялся только того, что с ней после этого может произойти то же, что произошло пять лет назад. Вот уже четвертый час подряд Катя сидела в полной тишине и в гордом одиночестве. Но тут дверь вновь открылась, и к ней зашел Ковалевский. - Так, Лаврова, - проговорил он с расстановкой. Катя посмотрела на него. - Радуйся! Тебе назначили свиданку. Какая-то женщина. Брюнетка... в солнцезащитных очках... Я сначала не хотел, но... она так си-и-ильно уговаривала... Впрочем, это неважно, - промурлыкал он. - Идем. Сержант! - по его кошачьей улыбке и несвязной речи Катя сразу же поняла, что ему просто-напросто дали взятку, ибо так он реагировал только на деньги. Теперь оставалось встретиться с этой женщиной и понять, зачем. Особенно было интересно, кто она такая? Старая знакомая, которая хочет помочь, Саблин в женской одёжке или преступник, который убьет ее прямо там? Но убить ее, конечно, никто не мог, ибо в помещении, отведенном для свиданий, два человека огораживались пуленепробиваемым стеклом. Когда сержант под присмотром Ковалевского завел Катю туда, за стеклом еще никого не было. И именно в этот момент Леониду приспичило поговорить с Екатериной. - Ну, что, Лаврова, может, все-таки признаешься, - с усмешкой произнес он. - И так понятно, что это ты все подстроила. Если сознаешься, может быть, твоего Рокотова отпустят. Pov Кати. Я хотела буркнуть ему что-нибудь вроде: "Он не мой." Но почему-то, когда я раскрыла было рот, из него не вырвалось ни звука. Я была нема, как рыба, и никак не управляла своим голосом. Это весьма тревожило меня и злило Лёню. - Молчишь, да? - раздраженно проговорил мужчина. - Нечего сказать? Нет, мне было, что сказать, но я не могла ничего произнести. Впрочем, со мной уже такое было несколько лет назад, но я не очень хотела, чтобы такое повторилось вновь. Примерно через три минуты в камеру вошла та женщина, которую мне так недавно описывал Ковалевский. Правда, особо взрослой женщиной ее не назовешь. Даже не видя половины ее лица, из-за того, что она была в каком-то старомодном платке и огромных солнцезащитных очках, я бы не дала ей больше тридцати. А мне ведь самой почти тридцать, и я пока еще считаю себя молодой девушкой, как бы это глупо ни звучало. Увидев, что "гостья" вошла, Леня вышел и плотно закрыл за собой дверь. Дверь со стороны той девушки также захлопнули. Я молча сидела и смотрела на нее, ибо говорить я все равно не могла, а даже если и могла бы, мне было нечего сказать. Я же даже не знала, кто это. А спрашивать: "Кто ты?", как в дешевых ужастиках, я привычки не имела. Обычно я просто выжидающе смотрю на человека, и он сам начинает говорить. Но девушка эта под воздействием моего взгляда, который от нетерпения стал уже испепеляющим, говорить не начала, а только стала снимать свой платок. Моему взору предстали иссиня-черные и коротко постриженные волосы. Без платка черты ее лица стали более понятными, даже показались мне знакомыми, и я еще раз убедилась в том, что передо мной сидит молодая девушка. Но то, что она сделала дальше, заставило меня раскрыть рот от удивления. Она сорвала со своей головы парик и положила его рядом, а после сняла очки, и передо мной было... мое отражение. Вдруг неожиданно даже для меня ко мне вернулся голос. - Женя?! - прохрипела я. Она улыбнулась с легкой усмешкой. Впрочем, как обычно делала я. - Привет, сестренка, - с появлением Зотова я стала ненавидеть эту фразу, но из уст моей настоящей сестры, она звучала намного лучше. И теперь эта фраза больше радовала, чем злила меня. - Сегодня четырнадцатое? - произнесла я, и так прекрасно зная, что это так. Ведь звонок сестры я, к счастью, вспомнила. - А ты поразительно догадлива, - весело усмехнулась она, и мы вместе рассмеялись. Пока мы наполняли своим смехом эту мрачную комнату, я вспоминала ее странный звонок. Она думала, что я могу не захотеть встретить ее. - Ты простила меня? - с неуверенностью спросила она. - За что? - изумилась я. Ведь она ничего такого не сделала. Да, мы искали ее столько лет. Да, это было невыносимо жить без своей сестры. Но у нее же тоже были причины. - Ты знаешь, - нервно произнесла она и вновь усмехнулась, только на этот раз горькой усмешкой. - Простила, - я улыбнулась. Я очень рада была ее видеть. Тем более, ко мне вернулся голос. - Давно не виделись, - ляпнула Женя. - Ты ведь не это хотела сказать, - произнесла я фразу, которую когда-то очень часто употребляли мы обе. Правда, произносили ее по-разному. Не виделись мы с ней действительно очень давно. В последний раз это было как раз тогда, когда я впервые потеряла способность говорить. Конец Pov Кати. Катя и Женя Лавровы, сестры-близняшки, не смотря на свой возраст, который уже доходил до 22 лет, жили вместе с родителями. Нет, не потому, что они еще не повзрослели и не справятся сами, а потому, что мама и папа сами попросили их остаться, пока замуж не выйдут. Ведь дети - цветы жизни. Когда девушки в восемнадцать впервые попытались покинуть родительский дом, у их матери случился нервный срыв. Тогда они дождались ее восстановления и вновь уехали жить в общежитие. Тогда они еще заканчивали школу, потому как поступили в нее на год позже, чем следует, из-за того, что обе попали в больницу Женя - из-за осложнений при ветряной оспе, а Катя - из-за аппендицита. После их переезда в общежитие у их отца началась жуткая бессонница, и, когда выяснилось, что в этом опять виноваты дочери, уехавшие из дома, им пришлось вернуться, и с этого момента они так и жили с родителями. С самого детства любовь мамы и папы разделилась между двумя сестрами. Евгения была папиной любимицей, а Екатерина - маминой. Это и рушило семейную идиллию, казалось, царившую в доме Лавровых. Андрей Васильевич, генерал милиции, очень хотел, чтобы его любимая дочка пошла по его стопам и стала честным сотрудником полиции. А мама, Антонина Игоревна, будучи домохозяйкой, но всю жизнь мечтавшей стать пианисткой, желала, чтобы Катенька поступила в музыкальную школу, научилась превосходно играть на рояле и продолжила жизнь в этой профессии. Так и получилось, что Кате очень не хватало внимания отца, а Жене - любви матери. И отношения между сестрами давали трещину, которая пока, конечно, не была особо заметна. Девушки не хотели дробить семью на две части, и поэтому решили поменяться местами. Нет, они не стали изображать каждая другую. Они просто сделали так: вопреки желаниям родителей, Катя поступила в университет МВД, а Женя - в институт им. Шнитке. Этим они добились любви не хватавшего им родителя, но получилось совсем не так, как они хотели. Теперь отец отстранился от Жени, будучи очень оскорбленным ее поведением, а Антонина больше не общалась с когда-то любимой ею дочкой Катей. Вскоре, Катю отправили на стажировку к лейтенанту Чиглинцеву. Команду, в которой он работал до этого, расформировали, и теперь он искал новую, потому как работать одному было очень сложно. Молодая и энергичная Екатерина Лаврова сразу приглянулась ему. Сначала, как ценный работник, а потом и как девушка. Но насчет последнего, сама Катя была категорически против. Ей очень нравился Мишка Чиглинцев, но только, как друг. Вообще, Катя отличалась очень неординарным подходом к делу и вечно попадала во всякие аферы. Позже ей стала неофициально помогать и Женя, которой, в отличие от сестры, очень понравился веселый и молодой "коллега", но уж так получилось, что хоть по внешности их не могли различить иногда даже родители, то по характеру они были слишком разные. Неприступная, порой холодная, сильная, но очень ранимая в душе Екатерина, и задорная, иногда даже истеричная и слегка грубоватая Евгения. Михаил же был любителем таких девушек, как Катя, и потому ничего кроме дружеского не чувствовал к Жене. Не смотря на это, сестры были вместе и помогали друг другу, но окончательно отдалились теперь уже от обоих родителей. Генерал Лавров был просто взбешен тем, какими способами расследует его дочь уголовные дела. Ведь вся ее деятельность была построена на самодеятельности, а он ненавидел самодеятельность. А Евгения, которой очень быстро надоело часовое сидение за фортепиано, перешла на эстрадное пение, из-за чего Антонина, ненавидевшая, как она сама выражалась "попсу", отстранилась от дочери, считая, что та исполняет именно это. Семья полностью разрушилась. Обе девушки жили там, где их попросту не замечали оба родителя. Поэтому, когда у Андрея объявился сын Саша, его сразу стали опекать с двух сторон и папа, и Антонина, которая даже была не родной ему. А что же сестренки? А у них появился новый и самый ненавистный в мире враг. Зотов. Эту фамилию они обе запомнили на всю свою оставшуюся жизнь. Если без него у них еще был шанс помириться с родителями, то теперь, когда появился этот новоиспеченный сынуля, родители перестали даже здороваться с дочерьми. Еще больше они возненавидели Александра, когда на него пришла ориентировка, и оказалось, что он вор-рецидивист. Отец слег с сердечным приступом, а вскоре умер, оставляя после себя лишь воспоминания. Это было настоящим ударом для всех. Но особенно для Жени. Она ведь с детства была его любимой дочкой, а кем стала потом?.. Никем. Женя долго билась в истерике, целыми днями плакала, кричала, крушила все, что видела на своём пути. Катя же минут пять смеялась каким-то жутким смехом, а потом... онемела. Она сидела несколько дней на своей кровати, смотря в одну точку и ни на что не реагировала. Врачи сказали, что у нее шок, что это пройдет. У Жени констатировали истерику, нервный срыв и тоже сказали, что это пройдет, вколов ей успокоительное. Что-то и вправду прошло. Женя больше не рушила все на своём пути и не кричала, а только плакала, тихонько всхлипывая. К Кате пришло движение. Она жила, как раньше. Почти, как раньше... Катя ничего не говорила и смотрела на все абсолютно пустыми глазами. Мама водила ее к разным врачам: к психологу, к окулисту, да и сама пыталась что-то сделать, но ничего не помогало. Девушка ходила, как живой труп. Она больше не жила, а просто существовала. Вскоре у Жени вновь возобновились истерические приступы. И вот, когда она вновь кричала от невыносимой душевной боли, ноги привели ее к комнате Кати. Там у ее кровати сидела мама, а сама девушка смотрела пустым взглядом сквозь стену. - Мама! - истошно завопила Женя, захлебываясь. - Помоги мне! Женщина посмотрела на кричащую дочь и устало, но раздраженно сказала. - Хватит орать. Смотри, что с бедной Катюшей... А ты тут орёшь, - ах, если бы знала бедная женщина, какими будут последствия ее слов, которые она сказала не подумав, если бы она видела, что Катя смотрит на нее уже не пустым взглядом, а с немым упреком... Слова матери, сказанные так равнодушно по отношению к ней, произвели на Евгению очень большое впечатление, и она вдруг успокоилась, слезы высохли. И что же сделала Женя?.. Она ушла, не сказав больше ни слова. Ушла навсегда из их жизни. Мама думала тогда, что она скоро вернется, но она не вернулась тогда, а вернулась только сейчас, спустя целых пять лет...