Сволочата

      Десятилетний мальчик сидел у окна, грустно смотря, как крупные капли дождя скатываются по стеклу вниз. Сегодня был на удивление дождливый день, и ситуацию не оправдывал даже тот факт, что на дворе осень. Ливень зарядил с самого утра, и к десяти часам вечера все никак не прекращался. Мальчишке уже давно было положено спать, но он настырно таращил замутненные усталостью глазки в попытке разглядеть за стеной дождя маму.       Во дворе остановился потрепанный запорожец, и из него, покачиваясь, вывалилась женщина с недопитой бутылкой вина в руках. Ее изрядно пошатывало из стороны в сторону от количества спиртного в крови. Ноги были ватные и плохо держали хозяйку, отчего та то и дело падала на капот машины, заливаясь истерическим хохотом.       С третьего этажа, да тем более, еще и через закрытое окно слышалось это плохо, зато мальчик прекрасно все видел в свете тусклого уличного фонаря.       Со стороны водителя вышел мужчина, явно не в лучшем состоянии, чем его спутница, и, поддерживая даму за талию, потащил ее к подъезду.       Ребенок спрыгнул с подоконника и поспешно встал у двери, готовый открыть тут же, как кто-то коснется звонка. Для него не в новинку было наблюдать, как мать, пьяная, возвращается с очередной гулянки, поводы для которой уже в семьдесят пятый раз идут по кругу.       Однокомнатную квартирку на долю секунды наполнила трель дверного звонка, мальчик тут же дернул на себя замок, и дверь с характерным щелчком открылась.       — Валюша! — пьяным голосом протянула женщина и, не пуская своего спутника внутрь, наклонилась к сыну: — А ты чего это не спишь так поздно, а?       Валентина обдало запахом перегара вперемешку с дешевыми духами. Вонь та еще, следует заметить.       — Мамочка, я есть хочу, — заскулил мальчик, протягивая к женщине руки, несмотря на отвращение.       — Дорогая, мальчик хочет есть, — икнул мужчина позади мамаши, растягивая слова так же вальяжно в пьяном бреду.       — Мальчик подождет, — саркастично улыбнулась женщина и дала сыну затрещину, отчего мальчик отскочил и схватился обеими руками за затылок. Молодая пьянющая мамаша снова захохотала и скинула с вешалки в прихожей маленькую курточку сынишки. — За дверью постой. У нас дела есть.       С этими словами женщина отодвинула ребенка в сторону, а стоящего в проходе мужчину взяла за галстук и потащила в комнату. Сына своего она без разборок выставила в подъезд и закрылась изнутри на щеколду.       Валя, глотая слезы, скатился по обратной стороне двери, обшитой некогда кожей, где сейчас через каждые три сантиметра были сделаны надрезы, и из них клочьями выглядывала вата. Кто сделал эти дырки, Валька не знал. Но ковырял их он собственноручно, каждый раз, когда его мамаша приводила в дом очередного кобеля.       Месяца не прошло с того дня, как отца забрали в штрафбат, а она уже начала зарабатывать на жизнь таким вот способом. Поначалу мальчику казалось это очень даже забавным. Мама всегда была красиво одета и накрашена, от нее прекрасно пахло. А клиенты ее, увидев в доме мальца, давали ему то конфету, то пряник, лишь бы он вышел и не мешался.       Со временем все изменилось. Мамаша стала пить, не просыхая, влезать в долги, срываться на бедном Валечке. Жить стали впроголодь, и если некоторые особо щедрые мамины клиенты и оплачивали ей перекус во время работы, то Вальке теперь не доставалось и этого.       Почти каждую ночь мальчуган был вынужден коротать в холодном вонючем подъезде, пристроившись под родной дверью на собственной курточке.       Сегодняшний вечерок, ну разумеется, исключением не стал. Мамаша снова завела свою шарманку-патефон, и из квартиры стал завывать Вертинский, к тому же еще и искаженный некачественной записью.       Утирая слезки кулачками, Валька тоже заскулил заученную наизусть песню, которая у матери, видимо, была одна:       — В вечерних ресторанах,       В парижских балаганах,       В дешевом электрическом раю       Всю ночь ломаю руки       От ярости и муки       И людям что-то жалобно пою.       У Вали получалось куда жалостливее, чем у самого автора. Особенно когда и так высокий голосок ребенка срывался на писк от рыданий. Некоторые слова проглатывались, смываемые нескончаемым потоком слез от горя да и попросту детской обиды. Желудок мальчика бурчал от голода, время от времени даже попадая в такт. Валька перестал обращать на это внимание уже несколько месяцев назад. Толку-то от этого бурчания? Есть-то все равно не дадут…

***

      Светленький худощавый мальчишка лет двенадцати со скромным, мало кому известным именем Костя Чернов вальяжной походкой вышагивал по вокзалу, метким взглядом оценивая всех присутствующих.       Он только старался выглядеть подколото, на самом деле, это была его первая вылазка, которой вполне мог быть обеспечен провал. Он не знал еще городской жизни, только-только сбежал из детприемника, и потому не знал, на кого стоит обращать внимание, а кого пропускать мимо. Единственное, чем Костя мог похвастаться, так это отличными качествами психолога, которые позволяли ему по выражениям лиц людей определять, что они везут с собой.       Какая-то мамашка с маленькой девчонкой на руках обреченно вздыхала, поглядывая на клетчатую сумку на соседнем сидении. По логике квадратный чемодан был забит вещами настолько, что ткань выпирала в разные стороны, создавая огромную такую неопределенную фигуру — что-то среднее между шаром и параллелепипедом. Паренек раздосадовано выдохнул — вещей в сумке должно быть навалом, может, и хорошие имеются, да вот только не утащить ее такому тощему бродяге, как он.       У касс стоял мужичок, крепко сжимающий барсетку и волком смотрящий по сторонам. Судя по его поведению, держит он что-то ценное, только вот — сучара! — больно крепко, не выдернешь.       На лавке аккурат под доской объявлений сидел худой, как глист, паренек с растрепанными темными волосами, которые не мешало бы подстричь. Сидел и ковырял одну из досок скамейки ножичком. Ножичек хорошенький, охотничий, с резной рукояткой. Не то что Костина заточка, которой и порезать-то сложно, напугать разве что. Да и одет паренек был вроде прилично — сапожки на нем гармошкой, пиджачок, подогнанный по размеру, брюки без заплат. Сидел себе смирнехонько, никуда не торопился. Чего, спрашивается, сидел? Странным показался Косте этот парнишка, да только не до него ему сейчас было.       Потому что вот она! Цель. Двое парней лет двенадцати подбежали к прилавку, где бабка торговала пирожками, и стали выуживать из мешочка на шнурке деньги. Судя по звону, рубликов двадцать пять-тридцать у них мелкими монетками-то и наберется. Не зря мальчишки полутра ходили по вокзалу, жалобным голоском прося денежку на хлеб. Попрошайки должны быть народом пугливым, и потому Костя определил, что станут они для него идеальной мишенью.       Чернов дерзко улыбнулся и кивнул головой, самого себя одобряя. Мальки тем временем уже успели купить себе по пирожку за два рубля. Минус четыре, ладно, не страшно. Довольная пацанва уже неслась по вокзалу, так некстати для себя, в сторону нацелившегося на их денежки паренька. Стоило им поравняться с Костей, как тот, не обращая внимания на людный перрон, схватил обоих за грудки и чуть приподнял над землей. Стоял он очень удачно, так что не очень-то было и понятно, что именно он делает, да еще и онемевшие от неожиданности парни играли на руку, не привлекая лишнего внимания.       — Будете вести себя хорошо, останетесь живы, — зашипел Чернов, сам удивляясь своей наглости. Да и заговорил, как профессиональный мошенник, так тихо, чтобы услышали только его жертвы. — А теперь тихо и спокойненько опускаем свой волшебный мешочек мне в рукав и мирно расходимся.       Костя сейчас был очень благодарен, что вынужден носить обноски, большие его на размера четыре. Сейчас вот мальчишки сунут ему сумку, и никто и не догадается, что что-то у него в рукаве заныкано. Куртка-то болтается так, что там еще одного Костю спрятать можно, что уж там о каком-то мешочке с ладошку говорить. Чернов уже поверил, что все сложится удачно, вот только один из мальчиков так некстати пришел в себя и начал вопить:       — Помо!.. — Остаток слова превратился в нечленораздельный стон, потому что Чернов быстро спохватился и закрыл жертве рот рукой.       Правда, это пришлось сделать, отпустив его рубашку, и от того велик был шанс, что упакованный попрошайка сбежит.       Ко всему прочему, паренек с ножом неожиданно вскочил со своей лавки и ринулся к тройке, стоящей посередине вокзала. «Ну все! Попал я…» — пронеслась паническая мысль в голове у Кости, но парень, умело спрятав нож в рукаве, молниеносно подлетел к мальчишкам и приставил свое оружие к тому, кто намерился сбежать.       Молодой мальчик, до побелевших костяшек сжимающий свою драгоценную сумочку, сглотнул и перевел глаза влево. Именно там шею неприятно холодил металл, и пацаненку не очень хотелось думать, что будет, решись он дернуться.       — Вам, кажется, сказали не рыпаться, — зарычал новый член маленького клуба «Преступник — жертва». — И пока вежливо попросили кое-что отдать.       — Это наше, Лаврик! — тихонько взвизгнул тот, кого продолжал держать Костя. — Мы заработали!       — Да ни хрена вы не заработали! — огрызнулся тот, кого окрестили Лавриком. — Все утро по вокзалу шастали, на хлеб просили. Тридцать три рубля на хлеб, не многовато ли?       — Мы больше не будем, — в панике зашептал тот, что помладше, которого крепко держал местный «Робин Гуд».       Лаврик слишком уж усердно прижимал к мальцу нож, и оттого прорвал кожу, так что лезвие немного окрасилось в кроваво-алый.       — То-то же, — улыбнулся парень. — Бабки! — Малец поспешно протянул свой кулек, но Лаврик, указав на Чернова, прикрикнул: — Ему!       Мальчик послушно поменял положение руки, и ошарашенный Костя не сразу сообразил, что мешочек не мешало бы принять.       — Молодец, — с сарказмом похвалил странный паренек. — А теперь валите отсюда оба, и чтоб не околачивались здесь больше. Не ваше место.       Пацанов тут же сдуло ветром, а Чернов так и остался стоять с раскрытым ртом и приподнятой и не до конца сжатой в кулак рукой, хоть никого уже не держал.       — Не за что! — пожал плечами незнакомец, не дождавшись от парня слов благодарности, и направился обратно к своей лавке.       — С-спасибо! — поспешно крикнул ему вдогонку Костя и запустил пятерню в волшебный мешочек.       Выудив горстку копеек, он догнал парня и, подергав его за плечо, протянул примерно половину добытых денег.       — Не надо, — может, из благородства, а может, из-за отсутствия мозгов отказался Лаврик. — Навар твой, вот и пользуйся. Я лишь подсобил немного.       — Так за пособничество и плачу, — улыбнулся Чернов и снова ткнул парню в грудь горстью монет.       Тот лишь оценивающе поглядел на позвякивающие блестючки и отрицательно покачал головой, жмурясь от солнечных зайчиков, попадающих в глаза.       — Не-а, не по мне добыча. Если б ты мне консервов притаранил, или сапогов новых, церемониться бы не стал. А так…. Мелочь какая-то, просто руки марать жалко.       — Деньгами, значит, руки марать? — удивленно переспросил Костя и пошел вприпрыжку параллельно с Лавриком, стараясь не отставать. — А как, по-твоему, бродяге на жизнь зарабатывать?       — Бродяге, — с иронией передразнил парень. — Бродяг сейчас на улицах полно, на всех бакланами с баблом не напасешься.       — Ты откуда такой борзой-то? — удивился Костя.       — Да не издалека, тут мотаюсь, с лохов подачки стряхиваю, — с неохотой отчеканил брюнет и презрительно сплюнул через плечо. — Миха Лаврентьев я, знающие Лавриком кличут. Тоже бродяга, — улыбнулся паренек и протянул вынужденному спутнику руку.       — А я Костя Чернов, — с каким-то чувством облегчения представился детдомовец и пожал правую руку Миши левой, так как из нужной для рукопожатия он так и не удосужился высыпать монеты хоть куда-нибудь.       — А погоняло?       — Погоняло? — озадаченно переспросил Костя. — Это кличка что ли? Да нету ее у меня, имени хватает пока.       — Ну так это только пока… — задумчиво заметил Лаврик. — А на улице твоего имени уж точно не оценят. — Наткнувшись на несколько напуганное выражение лица товарища, Миша легонько ударил его по плечу и добавил более весело и дружелюбно: — Ты не трухай, Костян. Ты, как я погляжу, пацан умный, выжить хочешь. Так вот и я хочу. Так что давай, брат, вместе держаться.