Защищать людей
— Почему в клятве говорится «Клянусь защищать людей»? — молодой храмовник сделал акцент на последнем слове. Грегор устало задержал понимающий взгляд на смущенном лице высокого светловолосого парня. Всегда проявляет похвальное рвение, дружелюбен и демонстрирует качества лидера. Именно такие составят в будущем костяк ордена. До сих пор вроде бы стремился соответствовать своему званию и неукоснительно соблюдать букву кодекса. До сих пор не замечал за ним сомнений. Видимо, еще не дорос до сомнений. Или уже… Как это понятно: сначала мальчики стараются довести соблюдение кодекса до абсолюта, что само по себе стоит труда и многих лет осознания и самодисциплины. По дороге, вызубрив правила до последней буквы, в поисках единственно верного толкования каждого слова они вдруг натыкаются на несоответствие правил своему внутреннему ощущению правды… если у кого такое есть. — Не красавица, но что-то придает ей неповторимое обаяние, не так ли? — с пониманием заметил рыцарь-командор. — Может, заостренные уши? — Не понимаю, о чем Вы, — пробормотал светловолосый парень, краснея. — Нда. — старший храмовник наконец сжалился и отвел изучающий взгляд от готового провалиться сквозь землю недавнего послушника, а ныне собрата по ордену, сделав вид, что занят бумагами на своем столе. — Ты прав. Мы даем клятву защищать всех добрых жителей Тедаса, не только людей. И эльфов тоже. И магов. Так что твоя подружка — тоже под нашей защитой. А в клятве слово «люди» используется символически, как понятие собирательное: те, кто не являются демонами. Демонов мы должны убивать, не задумываясь. Мы живем ради этого. Ты пьешь священный лириум и молишься Создателю, чтобы дал тебе больше сил — ради этого. Чтобы избавлять мир от демонов. И от одержимых. — Выделил он многозначительно последнее слово и поднял взгляд снова на своего собеседника, понуро мявшегося перед ним. Видно было, что парню хочется добавить что-то к сказанному. — Что-нибудь еще? — подбодрил его Грегор. — Спасибо, рыцарь-командор, но только... Я должен... Справедливости ради я должен все же сказать: она мне не подружка. В последнем заявлении не чувствовалось ни страха, ни протеста. Парень говорил это не чтобы оправдать себя или выгородить девчонку-мага, не с гонором, а из принципа, хоть и со смущением, — по велению сердца творить правду. «Этот точно повзрослеет раньше многих — подумалось ему, — и сомнений у него будет много. Слишком много».***
Да, бечевка — то, что надо. Вытащил из кованых ножен на правом боку небольшой нож — ловкий и полезный. Лезвие довольно широкое, чуть длиннее ладони. Таким можно и щепок нарезать для костра, и освежевать зверя. Можно и вену перерезать врагу, если мечом вдруг будет несподручно…Сожалеть и раскаиваться
Наполненный ужасом взгляд, рубаха порвана, худенькие ноги дрожат в тонких штанинах… — Храмовники, сюда, этот ученик не прошел Истязания! Каллен, блистающий новенькими доспехами, отпустивший бородку для солидности, преграждает путь юному магу — беззащитному, не слишком опрятному, но всегда услужливому и дружелюбному пареньку, больше похожему на девочку-подростка. Посмотришь — не поверишь: где тут одержимость? Просто очень сильно напуганный ребенок. Как однажды был напуган младший брат Каллена в той, прежней его жизни, когда как-то ночью вдруг загорелся от случайной искры соседский сарай и они, заспанные и кое-как одетые старшими, жались друг к другу во дворе в страхе, что огонь перекинется и на их родное жилище... Затравленный бездомный малыш, какой к древним богам одержимый? Повинуясь приказу, Каллен как-то нехотя вытащил меч... В дальнейшем он мог винить только свою нерасторопность: демон, притаившийся в мальчике, выбил оружие из руки молодого храмовника, впервые столкнувшегося с необходимостью оборвать жизнь невинного, и хорошо рассчитанным движением нанес ему неожиданно мощный удар в открытое горло. Почувствовав, что задыхается, Каллен попятился, в глазах начало темнеть. Откуда-то звучали искажаемые затухающим сознанием крики. Остальные участники Истязания, еще один храмовник из старших и двое сильных магов, тщетно пытались пробить выставленную магическую защиту, а одержимый, не обращая до поры на них никакого внимания, наступал на избранную жертву, намереваясь для начала покончить с ней. Каллен тем временем оказался прижатым спиной к стене внутри орбиты магической защиты противника, чувствуя, как тот начинает источать зловоние демона отчаяния. Мысленно призвав на помощь Андрасте, он инстинктивно аккумулировал в области солнечного сплетения усиленный лириумом ментальный огонь, посылающий волны сопротивления в защитное поле противника и заодно проясняющий его собственные мысли. Демон занес над ним уродливую клешню, уже мало чем напоминавшую руку, намереваясь расплющить ею незащищенную голову облаченного в латный доспех, но не успевшего надеть шлем храмовника... Нож дважды вспорол вплотную придвинувшееся брюхо чудовища, прежде чем тот издал неестественно звонкий детский крик, болезненно бьющий по барабанным перепонкам, и его невидимый доспех начал распадаться. Наступающие сзади смогли довершить начатое. Никто его ни в чем тогда не упрекнул. После этого случая Каллен по собственной воле долгое время провел в храме, избегая общения с друзьями и ища уединения. Он, конечно, сожалел о смерти мальчика. Но не о прощении за эту смерть молил он Создателя, а о том, чтобы дал ему силы и твердости в следующий раз не медлить и не сомневаться.***
Он возился с перчаткой, пытаясь зубами и правой рукой стянуть потуже края, поэтому не сразу заметил, что уже не один. Вошедший маг ему был хорошо знаком, один из соратников Фионы, приведенных ею из Редклифа, — из тех, кто чудом остался в стороне от противостояния магов и храмовников. Кажется, они были знакомы еще с той, прошлой жизни Каллена. Оправившись от ран, полученных при Остагаре, этот маг явился в Ферелденский круг в аккурат после восстания Ульдреда и стал незаменимым помощником, когда потребовалось заново налаживать жизнь там, где только что все немногие выжившие обитатели стали свидетелями массовой резни, пыток, неконтролируемой магии и битвы с демонами, пожиравшими не успевшие укрыться души. Максимилиан не видел произошедших ужасов своими глазами, а потому его жизнерадостность и оптимизм оказались живительным бальзамом для тех, кто был деморализован страшными событиями, оставившими глубокий след и в душе Каллена.Первая смерть
Первая смерть в Круге, свидетелем которой стал юный Каллен, еще послушник, непосвященный, произошла не в ходе истязаний. Это была смерть престарелой магессы. Крупные белые цветы, источавшие горький аромат накануне дождя. Этот запах еще долго потом преследовал его, являясь ему под вечер, когда он, взбудораженный рассказами о зверствах, чинимых с использованием рек крови сотен рабов кошмарными тевинтерскими малефикарами, ворочался в бесплодных попытках заснуть в душной общей спальне учеников. Он первым ее нашел. По запаху этих цветов. Отправленные в круг из Церкви петь на еженедельных молитвенных бдениях, подростки заглянули по дороге в пустующее жилое крыло магов, куда им заходить было запрещено. Но любопытство и нежелание провести всю ночь за чтением трансфигураций перебороли опасения разочаровать наставников, и приятели отправились крадучись на поиски чего-нибудь интересного в комнаты старших магов, которые также в это время должны были присутствовать на бдении. Обнаружив тело магессы, лежащее на полу среди черепков разбитой вазы и все облепленное белыми поломанными цветам, залитое водой, Каллен так сильно испугался, будто перед ним находилось не тело старой мертвой женщины, а здоровый тевинтерский магистр, готовый утопить самого Каллена в этой самой луже с горьким удушающим запахом. Их, конечно, наказали. Но и авторитета у ребят прибавилось перед сверстниками. И позже, в вечерних словесных играх в ненастоящие истории, которым мальчики посвящали время после отбоя, долго еще был популярен сюжет о тайном обществе белой лилии. Это фантастическое общество якобы основал благородный разбойник и борец за свободу магов эльф Полихроний Прекрасный, который был влюблен в храмовницу Розамунду и ради нее, согласно различным раз за разом сочиняемым ребятами концовкам, либо предавал своих соратников по борьбе, либо записывался вместе с возлюбленной в Серые Стражи, либо погибал то ли в битве с демонами, то ли от руки любимой, превратившись в одержимого. Все кошмары, которые так весело было отыгрывать юному Каллену в возрасте 13 лет, в 22, материализовавшись, на годы превратили его жизнь в ад, повернув перед его взором мир такой неприглядной стороной, зрелище которой не одного храмовника наводило на мысли о самоубийстве.***
— Вам помочь? — по своему обыкновению тактично поинтересовался вошедший мягким голосом. — Да вот, узел… подержите тут… — Каллен с благодарностью принял помощь и быстро покончил со снаряжением. Все утро провел за бумагами, и ему уже не терпелось отправиться к солдатам, ожидавшим его на тренировку. Хотя, вероятно, придется еще задержаться, ведь не ради его перчаток явился сюда этот добрый человек. В подтверждение его догадки Максимилиан доверительно начал: — У меня к вам дело, командор, которое должно остаться между нами. — Что за дело и почему с ним не пришла сюда сама великая чародейка? — Как ни доверял ему Каллен, а все же стремление что-то сохранить в секрете, недомолвки и сплетни всегда его настораживали и вызывали брезгливое желание заставить заговорщиков сказать все громко и прямо, срезав ненужные углы в решении любой проблемы.Первая любовь
«Говорят, Каллен в нее влюблен», — это он услышал собственными ушами, проходя в который раз за сегодняшнее утро в волнении мимо полуприкрытой двери в комнаты девочек-учениц башни магов на озере Каленхад. Тут же загорелись щеки и почему-то закружилась голова, словно он выпил лишнюю дозу лириума натощак. Скорее ретировался к библиотеке, не осмеливаясь больше показаться у двери в ее комнату, чтобы не быть застигнутым, как ему уже казалось, на месте преступления. Это была правда, вот уже полгода он был влюблен по уши, робел, заикался, нарезал круги по коридорам, где вероятнее всего было встретить ее, и страшился этих встреч одновременно, всякий раз теряясь и тщетно пытаясь совладать с сердцебиением... И вот, оказывается, все это время его чувства были очевидны не только проницательному Грегору, а даже вечно зубрящим и, на первый взгляд, занятым только собой девчонкам младших классов, и даже стали предметом местных сплетен... Хотя, Если бы не события минувшего утра, он бы, пожалуй, больше бы обрадовался, чем расстроился. Все-таки факт наличия таких слухов повышал шансы когда-то открыться предмету своего обожания и, возможно, узнать о взаимности. Его чувства все эти полгода настоятельно требовали выхода. Ах, сколько раз он мечтал о таком дне, когда эта хрупкая, загадочная и смешливая эльфийка нежно поцелует его — своего безмолвного рыцаря, уединившегося с ней как-нибудь вечером в глубине церковного садика... Но сегодня под утро она стала первым в его жизни истязаемым магом, обязанность убить которого, в случае провала испытания, выпала именно ему. Сколько раз он спрашивал себя посреди ночи «А что если одержимость не бросается в глаза?» За этим вопросом логично возникал следующий: «Кто поручится, что кто-нибудь из магов или учеников уже не одержим?» и наконец: «Что, если одержимы все маги, но об этом никто не знает?». Под утро он поднялся, измученный бессонницей, подошел к столу и протянул руку к новехонькому ларчику светлого дерева, недавно врученному ему на торжественной церемонии посвящения. Прикосновение к этому символу нового этапа в его жизни — этапа силы, избранности и важной миссии, возложенной на него самим Создателем, давшим ему лириум, проводник высшей помощи в борьбе со злом, — успокоил и привел его мысли в сравнительный порядок. После короткой молитвы пару часов удалось все-таки поспать. К счастью, в тот раз все закончилось благополучно, но его настрой и готовность во что бы то ни стало не сплоховать, его решимость, которую он драматично пестовал всю бессонную ночь и день накануне истязаний, понимая, что отказа от участия Грегор не примет и что это испытание не только ее готовности стать магом, но и его верности своим клятвам, — все это уже начало постепенно выстраивать ту стену отчуждения, которая образуется между ними очень скоро, когда он будет стоять неузнанный, надвинув шлем и храня суровое безмолвие плечом к плечу с Грегором, глядя на дело рук малефикара, бежать которому помогла та, на кого он совсем недавно готов был молиться словно на образ святой Андрасте. Острое чувство, что его предали, что заговор плелся за его спиной, в то время как он, влюбленный идиот, не видел ничего кроме ее прекрасных глаз цвета штормового моря, было несправедливым по отношению к девушке, ведь она и понятия не имела о его доверии к ней. К сожалению, его разочарование не становилось от этого менее горьким. И в первую очередь он был разочарован в себе самом.***
— Я все объясню, но сперва… — маг выразительно посмотрел на дверь, заставив Каллена заподозрить, что кто-то может их подслушать. Командор молча прошагал ко входу и без церемоний распахнул створку двери. Утро уже приближалось к полудню, отовсюду доносились крики и звуки проснувшегося замка. Кухарка распекала нерасторопного гнома-истопника. До Каллена доносились обрывки ее визгливых обвинений: «...опять ночью лез за бражкой, пьянь...»; «… полный котел опрокинул...» и, кажется, «…камин …» — и в ответ уже спозаранку заплетающийся и очень обиженный голос обвиняемого: «Нагами подавись со своей брюквой...» и «Воняет твоей паршивой стряпней, в-в-ведьма...». Кто-то поминал мор и всех его архидемонов, роясь с грохотом и лязгом в бочке, до краев заполненной какими-то ножами. Служанка охала, изгоняя холщовым полотенцем из кладовки тучи мух, слетевшихся за утро на переспелые сливы. Запахи и звуки окружили командующего и заставили на минуту остановиться и оглядеться внимательно, щурясь от поднявшегося уже выше стены солнца.Дружба
В общей комнате ордена всегда стоял гул голосов. Кто-то разучивал духовные баллады, имевшие большую популярность в среде храмовников и повествующие о похождениях святой Андрасте в не совсем одобряемой церковью версии. Кто-то вел философский диспут о сущности Тени. Кто-то объяснял тонкости искусства мечника, тут же и демонстрируя их наглядно на установленном в углу чучеле. Каллен любил проводить тут свободные часы то за тем, то за другим занятием, с удовольствием коротая время в беседах или за игрой в шахматы с двоими своими лучшими друзьями — вдумчивым Йовусом и воякой Дарретом. Про Йовуса ходила байка, что тот смог бы найти общий язык даже с демоном, настолько он был дипломатичен и легок в общении. Не краснобай, чуть помладше Каллена, Йовус в каждом собеседнике видел что-то интересное, задавал тому какой-то такой вопрос, после которого даже самый мрачный и недоверчивый маг становился чуть ли не лучшим его другом, но умел вывести из себя рыцаря-командора медлительностью там, где не требовалось большого ума, а только исполнительность. Даррет, пятый сын мелкопоместного бана, напротив, лучше всех управлялся с метательными топорами и не слишком следил за языком. Любил, например, громко хвастаться, что пробьет голову бегущему малефикару с расстояния в картофельное поле старины Кестера, и по понятной причине имел множество тайных недругов среди обитателей башни магов. Это, впрочем, не делало его человеком скверным в глазах его друзей. Даррет никогда не поступал несправедливо, хоть его речи и грозный вид и могли ввести в заблуждение любого, знавшего его недостаточно хорошо. Каллену оба были как братья. Они поступили на обучение в орден в один год, послушниками спали на соседних койках и все трое отчаянно старались стать непогрешимыми и воплотить общее для них видение настоящей жизненной правды. Сделать мир лучше. Как хотел Создатель. Как требовали их юные сердца. Даррет бежал из круга во время восстания Ульдреда, спасая от расправы ордена старшую чародейку Леору. С тех пор больше его никто не видел. Как ему удалось утаить свою связь с женщиной внутри Круга даже от своих лучших друзей — Каллену было неведомо. Злые языки поговаривали, что чародейка подчинила разум храмовника с помощью магии крови, заставив действовать по ее указке, но знавшие его отказывались верить в такое. Впрочем, друзей-то не осталось. Все они были перебиты одержимыми, многие замучены или не выдержали пыток, кроме Каллена. Добродушный, внимательный к деталям, обстоятельный Йовус умер на его глазах. Одним из последних был сломлен. Благодаря своему упорядоченному разуму он держался довольно много времени, но недостаточно для спасения. То, что осталось от Йовуса после его гибели, долго еще являлось непрошеным кошмарным видением как во сне, так и наяву, вызывая у молодого храмовника приступы разрушающих его изнутри ярости и горя.***
Полюбовавшись солнечными бликами с окрестных горных вершин и убедившись, что поблизости от входа никто подозрительный не болтается, он шагнул обратно внутрь помещения, поплотнее заперев за собой дверь, и прислонился к ней спиной, скрестив руки на груди. — Итак. — Каллен, поморгал, привыкая к полутьме башни. — Выкладывайте, не бойтесь, никого там нет. — Ну вот, — выдохнул с облегчением Максимилиан. Выглядел он уже не таким напряженным. — Фиона меня к Вам прислала, уважаемый генерал, потому что ей нежелательно, чтобы кто-нибудь подумал, что она замешана в этом деле, и вместе с тем она хотела бы быть до конца честной с вами, памятуя о вашей бескомпромиссности, честности, любви к порядку и о доблестном участии в судьбе магов… — Человек в мантии явно старался ему польстить, чтобы Каллен все же согласился принять участие в каком-то важном и таинственном деле. — Вспомнить хотя бы Киркволл…Служебный роман
Рыцарь-капитан Урсула бесспорно имела харизму. И неплохо вела допросы. За это у Мерридит она всегда числилась на хорошем счету. Так же, как и Каллен с его педантичной преданностью Ордену и следованию кодексу. Поначалу, еще рядовым рыцарем на службе славного города Киркволла, многие распоряжения он получал через эту приближенную к рыцарю-командору храмовницу. Мерридит предпочитала детали обсуждать с ней, потому что та была гибче прочих во многих вопросах. Например, разделяла убеждения главы Киркволлского ордена в том, что не все можно решить, оглядываясь на кодекс. Где-то невозможно поступить правильно, приходится идти на непопулярные меры — ради сохранения мира и контроля над магами. Каллен разделял ее взгляды безусловно, о чем заявлял не раз своим подопечным, за что и был переведен Грегором в Киркволл во избежание стычек с выжившими магами круга на озере Каленхад. Но Мерридит все же подозревала в нем некий предел, за который заходить в его присутствии было нежелательно. Рыцарь-командор тонко и умело управляла своими офицерами, к каждому подбирая свой уникальный ключик. Большинство любили ее беззаветно. Каллен ощущал в ней ту упорядоченность принципов, которых не хватило, по его мнению, Грегору, иначе бы ферелденской трагедии можно было бы и избежать. Порядок, жесткость, последовательность и неотвратимость причин и следствий в поступках и решениях Киркволлской главы ордена храмовников вселяли в него надежду на то, что тут он имеет дело с правильным инструментом в правильных руках, который когда-нибудь приведет к всеобщему благоденствию. Каллен был искренне предан рыцарю-командору. А любил он Урсулу. Это произошло как-то само собой. Она была энергичной и умной, суровой с магами, но с равными — веселой, а главное — с самого прибытия Каллена в Киркволлский круг сразу выделила его среди прочих и взяла под опеку, что для новичка оказалось бесценно. Ее присутствие в его жизни смягчило след, оставленный потерей друзей и разочарованием в себе из-за краха прежних идеалов в Редклифе. Их отношения подкреплялись профессиональным взаимопониманием. На какое-то время ее ценности и принципы заполнили ему его собственный вакуум, образовавшийся после краха прежних убеждений в том, что добро всегда побеждает зло и что для победы над злом достаточно быть непогрешимым, — пока он искал себя другого: знающего, предвидящего, осведомленного и непоколебимого, опытного — такого, который смог бы все исправить и стать сильнее, чем тогда, когда он беспомощно молился Создателю, запертый за магическим барьером. Урсула дала ему все причины считать, что время его поражений осталось далеко позади.***
Каллен машинально положил руку на рукоять меча, тяжело шагнул в сторону собеседника, многозначительно взглянув ему в глаза: — Давайте короче и по делу. Если нужна моя помощь, то наверняка это срочно и требует ясности. Иначе бы Вас тут не было. — Вы правы, командор, — маг нервно кивнул, покосившись на меч. — Итак. Как Вы знаете, к нам прибывают бывшие обитатели кругов со всех концов Ферелдена и Орлея. Каждого мы принимаем с должным радушием, и пока что Создатель уберег от появления одержимых в наших рядах. — Благодарить нужно добрую волю всех магов, — пожал плечами Каллен. — Ваша добрая воля — это все, что хранит нас от этой напасти.Добрая воля
— Моя добрая воля! — послушник Керан протянул руки в умоляющем жесте к новоиспеченному рыцарю-капитану. — Я сопротивлялся и не позволил бы демону войти в меня. Каллен с сомнением перевел взгляд на Хоук. Два дня назад другой послушник, Уилмор, вот так же чуть ли не в ногах у него валялся, умирая от страха, но стоило посильнее надавить — слегка упитанный гладко выбритый и аккуратно причесанный воспитанник церкви обернулся Демоном Желания. И стал бы тот допрос для рыцаря-капитана последним, не подоспей на помощь хоукова команда вольных наемников. Дельные ребята. Есть среди них и маги… В последнее время у Каллена имелись основания закрывать глаза на их вольное перемещение по городу. В Киркволле творилось что-то неладное. То ли он раньше этого не замечал, когда не принимал сам таких уж важных решений и не видел, не знал всего, что происходит, предпочитая исправно служить и ни в чем не сомневаться, то ли с тех пор как Урсула покинула город и Мерридит назначила рыцарем-капитаном его, все пошло наперекосяк. Это что же, он не справляется? Каллен не был уверен. Скорее, наоборот, с его помощью или без, но гайки затягивались с каждым годом все сильнее — и наконец, начали выдавливать наружу какую-то черноту. Эти загадочные убийства с белыми лилиями. Не то чтобы лилии что-то значили — цветок довольно распространенный среди аристократии, но на него у Каллена, видимо, развилась аллергия еще с ферелденских времен. Повсюду слухи о магах крови, того и гляди круг разбежится и попрячется, как стая мышей, по многочисленным окрестным пещерам, а теперь еще и эти исчезновения. — Маги опасны, — в который раз твердит он. — Это ходячее оружие. Из-за любого каприза один одержимый может спалить небольшой город. Хоук не соглашается. И правильно. Вот перед ним стоит его же послушник — не маг, а в нем, возможно, затаилось не меньшее зло. И в ком еще? Проклятье! Тарона могла быть не одна такая — свихнувшаяся магичка, превращающая простых людей в сосуды для демонов под знаменем утопического возрождения легендарного Тевинтера… Каллен, кажется, начинает терять уверенность. В Тароне ли дело? Мерридит также не желает ничего обсуждать, все больше замыкается, твердит об абсолютном зле. Чем-то они напоминают ему друг друга. И он видит все больше общего между собой и вольными магами Хоук… Нет, он пока не готов так на это смотреть. Слишком дорого когда-то это ему обошлось. Стоявшая рядом заплаканная девочка, сестра пропадавшего неизвестно где послушника, тихо всхлипывает. Мерридит бы убила. А он пожалел. Дал 10 лет испытательного срока. В Киркволле, похоже, что-то назревало. И пора было опереться на тех, кому доверяешь. Маг, не маг — это мы потом разберемся. Хоук с компанией. Каллен с уважением относился к ней и ее команде. У них была добрая воля, которую невозможно игнорировать. Рыцарь-капитан вдруг остро осознал, как давно он даже не пытался доверять самому себе.***
Максимилиан выдержал почтительную паузу и продолжил. — Вынужден заявить, что подозреваю в одержимости одного из недавно примкнувших к нам отступников. Командор хмыкнул и попытался растереть рукой затекшую шею. Похоже, с дневной тренировкой он неотвратимо пролетал, словно щит над Денеримом. — Вы так говорите, будто отступник нынче — клеймо на имени. — Нет, я не хотел ничего сказать о его нравственных качествах, — замотал головой его собеседник. — Просто он и в прошлом не состоял в круге, вы понимаете? Этот человек ведет себя как-то странно. — Как странно? — Наконец-то, кажется, этот худосочный маг подошел к делу. Все-таки жизнь взаперти, в закрытом обществе себе подобных, накладывает на характер определенный отпечаток, этот приятель ни одного слова в простоте сказать не может, все с какими-то намеками да присказками. — В двух словах-то и не скажешь. Вот, к примеру, когда он зачем-нибудь открывает свой личный сундук, то старается встать так, чтобы другие не могли заглянуть ему через плечо... Глава инквизиторской армии покосился на свой сундук, по-прежнему стоявший выдвинутым из-под стола. Когда он успел закрыть крышку? А впрочем, не важно. Просто он подумал, что тоже так делает. Не то чтобы он утаивал что-то секретное от подчиненных или соратников, но, скажем, не хотел бы лишний раз напоминать окружающим о своих непростых отношениях с лириумом, выставляя на обозрение спрятанный в глубине сундука ларчик со стандартным набором храмовника, полученный им в день своего посвящения из рук самого рыцаря-командора Грегора.Неожиданная встреча
— Что за запах мертвечины? — Рыцарь киркволлского ордена поморщился, протискиваясь в полном латном обмундировании в узкую дверь тесной, обставленной по-солдатски комнаты-кельи. — Да ладно, Каллен, не все же такие счастливчики. Не всех пригрела на груди сама рыцарь-капитан, некоторым приходится искать свое случайное счастье с доброй женщиной, торгующей на рынке зельями. Самсон нервно хохмил, явно пытаясь спиной заслонить содержимое своего сундука, за поспешным рытьем в котором застал его сосед по комнате. На стол были брошены шлем, перчатки и букет белых цветов, нелюбимых Калленом с детства. От запаха у него тут же разболелась голова. — Я просил тебя не касаться этой темы в этой твоей развязанной манере, — с досадой напомнил ему Каллен, отвернувшись к своей койке. Выбираясь из кованого панциря, он сто раз пожалел, что не снял его раньше, в оружейной, где обычно оставлял все обмундирование, чтобы ночью слуги-эльфы хорошенько его начистили. Но сегодня у него были несколько иные планы. И Самсон, с его чутьем на всякое непотребство, был очень некстати тут вместе со своими похабно пахнущими цветами. Впрочем, кажется, что и Каллен заявился не слишком вовремя. Еще немного повозившись для вида в своем углу и поняв, что время поджимает, его товарищ постарался понезаметнее покинуть помещение, однако сперва ему пришлось чуть ли не вплотную пройти мимо как раз в тот момент повернувшегося к нему лицом разоблачающегося Каллена. — Пока и пожелай мне удачи, — нервно бросил Самсон, пряча глаза. От его товарища не укрылся возбужденный голубоватый отблеск из-под полуопущенных век. Каллен было попытался удержать его, твердо перехватив за предплечье, но Самсон резко вырвал руку и, не оглядываясь, устремился за дверь. — Эй! А ну постой! — но того уже и след простыл. Постояв в коридоре в стеганой поддевке и наполовину отстегнутых и звякающих друг о друга поножах и поняв, что полураздетым все равно бежать за ним по всему городу как-то глупо, Каллен, сурово покачав головой, вернулся назад в комнату. Когда-нибудь это выйдет его товарищу боком. Стервец снова принимал лириум в неурочный час. И откуда он у него берется? Если тот думает, что Каллен закроет глаза на делишки своего приятеля только потому, что делит с ним одну комнату, то сильно ошибается. Что-то тут все какие-то больно уж занятые собой. Этот проходимец с какими-то темными рыночными амурами, Урсула вот тоже что-то затеяла… Тут рыцарь спохватился и поспешил окончательно избавиться от храмовничьего доспеха. Когда с этим было покончено, он натянул тонкую кольчугу и сверху накинул широкую куртку, какие носили торговцы, прятавшие обычно за множеством складок свои округленные от сытой жизни телеса. Каллен укрыл под ними какую-никакую броню, короткий меч и кинжал. Пора было двигаться. В бордель.***
Продолжение следует...