зола и угли.

Когда появился Бэймакс, Хиро вдруг научился — его научили — себя спасать: его сердце, разобранное на части, закопанное под землю, присыпанное золой, вдруг колотилось в груди снова, будто не умирало и не чернело. С него всего-то и нужно было, что сдуть пепел и заставить считать удары. И снова вогнать в грудь. Совсем недавно свет падал так, что всё пыль вокруг и конец всем — тьма, деревянный ящик в сырой земле. Потом Хиро вдруг вспомнил, что говорил Тадаши: "Попробуй посмотреть под другим углом". "Попробуй". "Я всё ещё верю в тебя". Сейчас он тоже все ещё говорит, но только пока это помнит робот, Хиро слышит его слова и видит его лицо. И чувствует. Когда картинка вдруг гаснет, всё снова становится на свои места: живое к живому, мёртвое — к мёртвому. На границе между остаются только эти слова. И кроме них Хиро уже ничего не нужно, что есть — сполна. Чёрное, доверху полное прахом и угольками сердце мальчика перестаёт исходить смолой — оно спокойно. Поверх ожогов проступают первые светлые пятна — Бэймакс говорит: — Тадаши жив. Хиро отчаянно хочет ему верить. Так сильно, как не желал он ничего и никогда. Но от этого и вправду становится только больнее: новые раны по старым шрамам. Как бы ни было тяжело, смерть всегда сильнее, и её первенство приходится признавать. Мёртвых — оплакивать и отпускать прочь. — Слёзы — естественная реакция на боль, — говорит Бэймакс. И Хиро ему верит. В глазах всё бело от этой соли. Но он жив. Может быть, потому, что кто-то всё ещё верит в него. Может быть, потому, что он сам ещё во что-то верит.

***

Хиро думает, что уже победил: боль притупляется, раны врастают в кожу, время течёт вперёд. Ему кажется, что теперь так будет всегда: солнце на пике слепит лучами, его мир выползает из темноты и набирает силу, как он сам. И когда равновесие почти найдено, тени вдруг возвращаются: минул их полдень. Тьма возвращается, и ей цвет — чёрный. Снова. Новых ударов не приходится долго ждать — на кону вдруг стоит всё. Хиро сейчас и здесь приходится выбирать: новый удар самому себе или чужие жизни. Ложь в том, что выбора в самом деле нет: он знает, что будет сделано по итогу. И это знание — худшее, что могло быть. Хиро понимает, чего ему будет всё это стоить. И понимает, что снова плачет: мир расплывается в вихрь разноцветных пятен. Он пытается что-то сказать. Он хочет услышать в ответ, что слёзы — естественная реакция на боль, что Тадаши жив, что всё ещё может быть по-другому, что есть какой-то другой выход. Хоть что-нибудь. Но Бэймакс лишь снова спрашивает: — Вы удовлетворены лечением? Хиро, зная, что этот ответ останется ему новым огнём и новым прахом, ненавидит свою беспомощность. И говорит: — Да. Последний его маяк гаснет в одну секунду, остаётся где-то вне мира и времени, в месте без имени. В пустоте. С самим мальчиком пустота остаётся тоже. С другой стороны портала он появляется секундой раньше конца. Люди твердят: ты едва выжил. Хиро очень хочется сказать: — Я не… Но он молча кивает. У него под рёбрами с левого боку чёрный сквозной ожог — который раз. И весь он почти зола. Во что здесь теперь верить?