(Не) про политику

Покрутив в руках невзрачный томик, Кенджи хмуро пролистал тонкие страницы, пахнущие свежей типографской краской. Прекрасно понимая, что от свалившегося на голову завидного предложения не отвертеться, он, покинув кабинет босса, безотлагательно открыл ноутбук в поисках электронной формы чиновничьего творения, однако господин заместитель, похоже, в авторском праве разбирался: бесплатных версий для чтения даже не существовало в природе. И тогда, недолго поколебавшись, журналист все же принял решение прогуляться до ближайшего книжного магазина, посчитав, что, дескать, просьба расписаться на форзаце наверняка польстит автору, а значит, поможет провести интервью максимально комфортно. На яркой полке среди прочих новинок Ота сразу отыскал нужную книжку: тоненькую, объемом не больше повести, в мягком переплете и черно-зеленой обложке, на которой неизвестный художник нарисовал аляповатое солнце, наполовину расплывшееся в океанских волнах. Вверху виднелась скромная надпись: «Йошида Хироши. Станция «Отчаяние»*, внизу – издательский вензелек. Ничего примечательного. Спустя пару дней книга была благополучно одолена и, как ни странно, задела Кенджи. Хотя не то чтобы задела: по сути Мори был прав на все сто двадцать – беллетристика чистой воды, но какие-то моменты заставили Оту задуматься... Не о вечном, упаси боже, – о будничном. Было в этих строках нечто знакомое, точно Кенджи когда-то уже читал такое... не вспомнить только, где именно. Незамысловатая история с крайне пафосным названием рассказывала о двух мальчишках, живущих у моря и ищущих солнце. Банальная драма о невозвращении да о том, что лучше никогда не встречать тех, с кем тебе раньше было хорошо, потому что люди слишком сильно меняются. Написана явно со скуки языком суховатым, но вполне грамотным, не слабая чушь, однако и не шедевр – середнячок. И Кенджи, за время учебы прочитавший горы современной литературы, привычно отбросил бы «Станцию «Отчаяние» в сторону, если бы не дикое ощущение дежавю. «Ерунда какая-то», – думал он, наскоро составляя в верном блокноте приблизительный список вопросов. Тут вышла загвоздка: политически подкованный репортер понятия не имел, как вести диалог на столь несерьезную тему. Карандаш, скрипнув, замер уже на третьем пункте, и журналист закусил губу, вглядываясь в неровные строчки. Советы Йошитаки в основном сводились к лести – это не открыло Кенджи Америку. «Я сам так с чиновниками общаюсь. Ты мне ничем не помог», – сокрушенно подытожил Ота. Сведения из Сети также не позволили выстроить хотя бы мало-мальски нормальный план. В общем, задание оказалось действительно геморройным, и радовало лишь то, что будущий респондент без колебаний пошел на контакт, согласившись дать интервью для «Джей Пресс» в самое ближайшее время. «Буду импровизировать», – решил Кенджи, усаживаясь за руль родного «субару», чтобы отправиться в Минфин пятничным утром. Оно выдалось пасмурным и влажным, в начале девятого пролилось дождем, а затем насупилось низкими тучами. На крыльце журналиста встретил секретарь, вежливо поздоровавшись, великодушно препроводил гостя на четвертый этаж в уютный зал для переговоров. В коридорах было немноголюдно, в этом крыле – вообще пусто. Видно, сегодня замминистра финансов предпочел пообщаться с прессой без лишних свидетелей. Сообщив, что в случае чего Ота-сан может вызвать его по внутренней связи, секретарь откланялся, бесшумно выскользнув из комнаты и оставив журналиста наедине с тишиной да грустным зимним пейзажем: в окне маячил фасад нахохлившегося дома напротив. Чиновник задерживался, Кенджи скучал. Унылое сочетание февраля, грязи и отчаяния, как нельзя кстати воспетого в книге, которую журналист намеренно прихватил с собой, пробудило в памяти тусклые полустертые образы. Ота усмехнулся: сколько ж лет, черт возьми, прошло! Беззаботное детство, проведенное на побережье: лето, золотистое солнце, тонущее в соленой воде, разноцветные ракушки, усеивавшие песок, крики чаек, облюбовавших мокрые камни, игры до темноты. Смешные и страшные истории, рассказываемые приятелю по прозвищу Хизуми, с которым он проводил едва ль не все свободное время. Чуть свет этот мелкий шалопай был уже на ногах и орал возле дома звонкое «Тсукаса-саан!», нарочито растягивая слоги. Он всегда поднимался рано. Вечно что-то выдумывал. И называл Кенджи именно так. «Странная книжка, даже на воспоминания потянуло, – хмыкнул журналист. – Вот уж точно: чего только не придет в голову от нечего делать!» К счастью, ждать оставалось недолго: стоило Оте лишь заикнуться о том, где носит его респондента, как дверь со скрипом отворилась, а в помещение в сопровождении двух охранников вошел не кто иной, как сам господин заместитель. Невысокий и широкоплечий, чиновник держался скромно, при ходьбе опирался на трость, еле заметно прихрамывая на левую ногу. Последний факт удивил Кенджи: на официальных встречах, насколько он помнил, Йошида Хироши никогда с тростью не появлялся. «Стесняется: молодой же еще», – предположил внимательный представитель прессы. Тем временем, вежливо поклонившись поздоровавшемуся журналисту, Йошида попросил своих людей оставить их с гостем наедине. Убедившись, что указание исполнено, он на правах хозяина пригласил Кенджи за стол. Опытный взгляд репортера отметил некоторую нервозность в облике собеседника, а еще – что смотрелось поистине странно – смущение. «На фотографиях он куда представительней», – резонно подумал Ота. - Спасибо, что согласились на интервью для нашего портала, Йошида-сан, – произнес вслух, выкладывая перед собой козыри: книжку, блокнот и диктофон. Замминистра деликатно улыбнулся, у его глаз появились тонкие морщинки – немые свидетели прожитых лет, которых, пожалуй, все-таки недоставало для столь уважаемой должности. Кенджи мельком запечатлел в сознании портрет своего визави: черные пряди мягких волос, обрамляющие бледное круглое лицо, выразительные глаза, красивые руки, аккуратные квадратные запонки на манжетах, неплотно повязанный светлый галстук и – для контраста – черный костюм в мелкую, однако заметную полоску. «Типичный гангстер, – резюмировал Ота, в который раз убедившись: формальный дресс-код никому не в радость. – Хоть сегодня побудет собой». Впрочем, за подобными шутками журналист старательно прятал несуразное чувство, посетившее его сразу же, как только чиновник перешагнул порог: словно он уже встречал этого человека, но не виртуально – реально! Пожимал ему руку, общался с глазу на глаз. «Чушь», – отмел пустые домыслы Ота, с позволения респондента включая диктофон. - Эта встреча, возможно, будет для вас не совсем обычной, – деловито начал Кенджи, убедившись, что собеседник готов. – Люди вашей профессии привыкли отвечать на вопросы о валютных курсах, процентных ставках или изменениях в налоговом законодательстве. Сегодня же мы не станем говорить ни про политику, ни про финансы, ни про другие по-настоящему серьезные вещи, не будем обсуждать и личную жизнь. Наши читатели хотели бы приоткрыть тайны вашей книги. Они переглянулись. Йошида кратко кивнул, располагающе посмотрев на интервьюера, тем самым придав тому уверенности. - По просочившейся в прессу информации, в свободное от работы время господин заместитель посвящает себя литературе. - Каюсь, есть такое, – с улыбкой вздохнул чиновник, и Кенджи, уловив мирный тон голоса, с энтузиазмом продолжил светский разговор. - О чем вы предпочитаете писать, Йошида-сан? Связана ли с вашей профессиональной деятельностью недавно опубликованная повесть «Станция «Отчаяние»? - Нет, не связана. Она художественная. Про детство. - Автобиографическая? - Немного. - Это первая история, которую вы решили издать, значит, не все в ней выдумано, что-то взято из жизни, из личных переживаний? - Наверное. «Невероятно красноречив, засранец, – мысленно выругался Ота, заметив, что бедный список вопросов стремительно подходит к концу. – Давай, расскажи что-нибудь, наконец, помоги мне провести это чертово интервью». - Вы тоже росли на побережье, как ваши персонажи? – собрав в кулак волю, Кенджи забросил очередную удочку. - Да. Моя семья часто переезжала, но море в Эхимэ запомнилось мне особенно. Стоп. Их взгляды встретились, и кадры происходящего устрашающе защелкали, будто быстро-быстро проматываясь в старом кинопроекторе. Репортер, вздрогнув, ощутил, как по спине прокатился предательский холодок... «Сегодня просто день дежавю, вот и все», – проговорил про себя Кенджи, сглатывая и старательно делая вид, будто бы ничего не случилось. Наскоро пролистав книжку, он зацепился за первую попавшуюся мысль. - Море часто упоминается в вашем тексте, Йошида-сан, из главы в главу, оно же изображено на обложке. Не секрет, что море в современной литературе – популярнейший образ. Многие авторы обращаются к нему, каждый вкладывает в него собственный смысл. Что есть море для вас, кроме как приятное воспоминание? - Символ истинной свободы, которая дана человеку лишь в детстве, – не без гордости сообщил заместитель: судя по всему, он все же был рад в кои-то веки обсуждать книгу, а не курсы валют. – И отчаяния, испытываемого повзрослевшими героями. - Отчаяние... – нахмурился Ота. – Оно буквально пропитывает вашу повесть, словно, разводя персонажей, вы не верите в их встречу в будущем. - Не верю. - Почему? - Понимаете, тут ведь как, – Йошида подбоченился, – люди постоянно меняются, поэтому тем, кто когда-то был близок, спустя годы лучше не пересекаться вновь. Друзья становятся слишком разными, им уже не о чем говорить. «Ну наконец-то, хвала небесам, увлекся... Хотя в репортажах он обычно немногословен», – вспомнилось Кенджи. Нужно было срочно ловить момент. - Значит, как я понял, ваши герои больше не увидятся? - Да, вы правильно поняли, Ота-сан. - Интересная идея. В духе постмодернизма, как, впрочем, и вся ваша книга, – серьезно отметил Кенджи, а сам подумал: «Что ты, придурок, мелешь? До постмодернизма там как пешком до Луны!» Да и, если честно, столь подробные разъяснения вообще казались журналисту пустой затеей: во-первых, нормальный читатель сам поймет, о чем речь, во-вторых, не зря твердят: раз пришлось разжевывать, о чем книга, значит, книга не удалась. Правда, вежливость требовала определенных жертв, и, похоже, подобные жертвы льстили автору, ибо он в ответ просиял. - Постмодернизма? Я не разбираюсь в литературе: в вузе я изучал финансы и математику. Но если это действительно постмодерн, могу, наверно, гордиться собой. - Вполне, – Ота кивнул и, придвинув к себе книжку, открыл ее на первой странице. – Вернемся к идее: предположу, вы имели в виду нечто схожее, выбирая посвящение. «Тому, кого я больше не встречу», – прочел он. - Не рассчитывал, что вы спросите, – визави покраснел. – Это личное. - Читатели любят личное. - Ладно... – финансист тяжко вздохнул, нехотя поясняя: – Когда-то в моей жизни был человек, очень дорогой для меня, но наши дороги разошлись. Мне хотелось посвятить свою первую книгу ему, пусть я больше и не надеюсь его увидеть. Причину я уже называл. - Даже если он не изменился? – взгляд журналиста стал жестче. - Да. Хотя бы потому, что изменился я, – натянуто проговорил заместитель. Кенджи почувствовал: уклон беседы Йошиде явно не нравится, а потому поспешил элегантно отступить, перевести тему. Интервьюер все же обязан быть неплохим психологом. - Давайте тогда обсудим ваших героев: повествование ведется от имени одного из них, однако нельзя сказать, что образ другого от этого тускнеет. Наверняка работая над книгой, вы...

***

Отвлечь Йошиду от неприятных мыслей удалось достаточно просто, и пяти минут не прошло, как неловкий вопрос, к радости Оты, был позабыт. В красках поделившись собственными представлениями о пускай и неуклюжей, но дорогой сердцу книжке, новоиспеченное дарование принялось рассуждать про феномен массовой литературы вообще и бестселлеров в частности, под занавес свернув в проторенное русло: особенности психологии покупателя... то есть читателя, конечно. Но и покупателя тоже. Видимо, для этого человека любая тема сводилась к деньгам, впрочем, за собой Кенджи также нередко наблюдал волшебную способность выруливать на политику вне зависимости от того, с чего начался разговор. Каждому свое. Впрочем, Ота не придирался: главное, что поначалу скованный респондент в итоге все-таки наболтал достаточно, чтобы журналист нарезал высказываний, подходящих для статьи. Каких-либо животрепещущих вопросов, заготовленных заранее, у Кенджи не наблюдалось, а потому он всю дорогу вежливо поддакивал, отпустив мысли в свободный полет... Как ни странно, полет не получался: слова Йошиды слишком часто заставляли Оту возвращаться к нервирующему ощущению все того же дежавю. Словно бы они уже виделись, словно... - ...Иногда я ужасно устаю от своей работы, – признался чиновник, отклонившись в кресле и уронив руки на круглые подлокотники, – бесконечные встречи, разъезды, совещания... Порой чувствую: все, предел. И поговорить не с кем: люди забывают, что за каждой должностью стоит человек, сторонятся тех, кто чего-то добился. Чем выше летишь, тем реже стая, – невесело рассмеялся он. – Потому книга – мое лекарство от скуки, средство, помогающее вновь отыскать силы в себе. Это... – прищелкнул пальцами в поисках определения, – это отдушина, точно окно открыть. Наверно, музыканты, писатели и художники – самые несчастные из живущих: им даже отвлечься не на что. - Наверно, – согласился Ота, но вдруг поймал себя на мысли, что от разговоров про отчаяние и невозвратимые вещи они плавно перешли к тому, с чего, собственно, начался сей несуразный журналистский проект: к скуке. Именно с ней призывал бороться Мори в своем прокуренном кабинете-аквариуме, отправляя политобозревателя анализировать весьма спорный писательский талант финансиста, именно о ней вспоминал и сам Кенджи, разглядывая по-февральски мокрые карнизы по ту сторону министерского окна. Похоже, сегодня просто день такой – скучный. «Тогда на скуке и закруглимся», – принял решение Ота, не собираясь спорить с судьбой: он был неисправимым фаталистом. - Знаете, Йошида-сан, – произнес журналист негромко. Пальцы, нащупав край лежащей на столе книжки, потеребили его, словно пытались разровнять в спешке помятый уголок. На собеседника Кенджи не смотрел, но чувствовал, что тот внезапно замер и слушал его внимательно, будто ожидая подвоха. Ота улыбнулся. – У меня в детстве приятель был, он часто повторял за своим отцом известную истину: ни к чему заставлять себя делать что-то. Но это в детстве все однозначно: небо синее, врать нехорошо, мама рядом. Потом понимаешь, что даже любимая работа может надоесть до зубного скрежета. Бросить бы, да не бросишь: все-таки ты вполне ею доволен. Вот всеми доступными средствами и борешься со скукой... - Или она с тобой, – кивнул замминистра. – Сочиняешь, чтоб окончательно не засосала: на совещаниях иной раз хоть вешайся от тоски, и я, когда не спится... – но вовремя спохватился: – Только вы не пишите это: меня пока что прочат в министры. Кенджи молча продемонстрировал ему выключенный заполненный диктофон. Когда именно он остановил запись, сам не мог вспомнить. Впрочем, какая разница? Материал для будущей статьи собран сполна, сейчас гораздо важней другое. Общее: факты, люди, события, идеально соединяющиеся друг с другом, как кусочки пестрого пазла. Слова молодого политика и детские воспоминания Оты: один в один. День такой? День скуки и дежавю? Совпадения, конечно, случаются, но не настолько же точные, черт возьми! Он знает этого парня. Определенно знает. Иначе и быть не может: Хироши, хромающий на левую ногу, написавший историю о двух ребятах, живущих у моря, посвятивший свою дурацкую пафосную книгу кому-то из прошлого. До боли знакомая улыбка, привычка держаться, еле уловимые манеры, жесты... - Его Хироши звали, как вас, – словно между прочим заметил Кенджи. – Не помню фамилии. Мы жили на побережье в Эхимэ, куда их семья переехала с северо-востока. Мне было пять, когда я познакомился с трехлетним Хиро, которого во дворе сразу же задразнили «хромоножкой»: при рождении ему повредили сустав, из-за чего малыш прихрамывал и постоянно падал. Ничего смешного, на самом деле, говорят, это не лечится, сколько ни оперируй – все без толку, но дети есть дети. Я тогда тоже этого не понимал, но мне не нравилось смотреть, как обижают слабых, и я заступился за Хироши. С тех пор мы почти не расставались, вместе играли, росли... – вздохнул, но продолжил: – Он был мне как брат. Правда, к сожалению, спустя лет шесть их неугомонное семейство опять куда-то там укатило, кажется, в Осаку, а может, даже в столицу, и мы расстались. Я больше никогда не встречал Хироши. Интересно, где он сейчас?.. Кенджи в упор уставился на собеседника. Не ошибся: Йошида тоже разнервничался – выдавали плотно сжатые в замок пальцы и расширенные от страха зрачки. Тишину разорвала мелодия зазвонившего телефона. - Простите, – пробормотал замминистра, спешно отклоняя звонок. – Это из кредитного, – сообщил чуть позже, нахмурившись. – Зачем звонить, если я предупреждал, что буду сегодня занят? Еще раз прошу извинить, – и уже собирался спрятать смартфон обратно в карман, но журналист вдруг подался вперед и резко схватил чиновника за запястье. - Что это? – хрипло бросил, кивнув. - Что? – Хироши непонимающе сморгнул, но руку не вырвал. - Подвеска, – взгляд визави смягчился, крепкие пальцы разомкнулись, вновь подарив Йошиде свободу. Выдохнув, замминистра закатил глаза. - Ах это... Вы меня напугали. Так, мелочь, – пожал плечами. – Подарок: перед моим отъездом друг вручил мне эту штуку на память, – он явно пытался сохранять спокойствие, но в его голос все равно прорвалась заметная дрожь. – Недавно я придумал использовать ее как брелок: удобно извлекать телефон из кармана, можно, например, пиво открывать. - Можно взглянуть? – тихо попросил Кенджи, теряя остатки самообладания. Ему казалось, пол под ногами вот-вот придет в движение, как при сильном землетрясении. - Разумеется, – ладонь с мобильным легла на столешницу, благожелательно демонстрируя тускло поблескивающую штуковинку на цепочке. Совершенно обыкновенный металлический кругляшок диаметром не больше монеты в пять иен, на котором начеканены две летучие рыбы да солнце, тонущее в волнах, – то ли чей-то фирменный жетон, то ли значок, то ли еще некая хрень. Но для Кенджи эта вещь вовсе не была хренью, он-то знал: к дорогому смартфону последней модели привязали подарок, лет тридцать тому назад случайно откопанный в песке на пляже в Эхимэ. Им, Тсукасой. - Спасибо, – мирно улыбнувшись, Кенджи удовлетворенно кивнул, замечая, как приятное тепло заполняет сердце, точно кто-то незримый, на ощупь долго-долго исследовавший пульт кондиционера, наконец, все же включил нужный режим. Покопавшись в кармане, журналист положил на столешницу черно-белую визитную карточку и осторожно придвинул собеседнику. – Вот, возьмите, Йошида-сан, – прибавил негромко. – Благодарю за интересное интервью. Мне бы очень хотелось встретиться с вами снова в уютном месте вроде какого-нибудь кафе, потом, когда этот материал опубликуют, – остановился. – Посидеть, взять эспрессо или, к примеру, мокко... вам же нравится мокко? Поговорить, но не про политику. И не про книжку. - Про что же тогда? – Хироши невольно повторил фразу, когда-то оброненную Отой в ответ на занятное предложение своего начальника. - Не про что, просто поговорить, – он мог даже не продолжать: человек напротив, вздрогнув, сморгнув, судорожно сглотнул, словно хотел сказать что-то да вдруг растерял слова. Видимо, ждал первого шага от старшего товарища – ладно, тому не привыкать. «Вот так ситуация, елы-палы», – Кенджи отчаянно хотелось расхохотаться, но он старался держать дистанцию: замминистра как-никак, не до шуток! Правда, хватило его лишь на пару секунд, а после он сдался, оставив ненужные формальности да выдохнув то, что чересчур долго просилось на язык: – Здравствуй, Хизуми-кун. И Хироши улыбнулся – скромно и скомкано, в точности так, как раньше, вечность назад. - Здравствуй, Тсукаса.

The end

Написано и отредактировано: 16–28.02.2015 г. Минск, Беларусь