Это ещё не война

Эмили только начала привыкать к жизни в приюте, когда ей приснился тот сон. Как будто от неизвестной болезни у неё выпадают и крошатся зубы. Она выплёвывает их с кровью, пытается прополоскать рот, но кровь всё идёт, и другие зубы тоже начинают шататься. Среди обломков и сгустков крови она видит два целых, на вид крепких зуба. Она пытается вставить их на место. Ей кажется, что это её родители. В ту ночь Розали на руках перенесла её к себе, они сидели на кровати, накрывшись вместе одним пушистым покрывалом, и разглядывали картинки в книге сказок — ужасно тяжёлой, почти как сама Эмили. Это был первый раз, когда Эмили оказалась в спальне Розали. Сейчас девочка пришла в эту комнату во второй раз в жизни. Она обшаривала ящики стола, шкафчики и шкатулки — всё открывалось без ключей. Сердце её сжималось от пережитого ужаса. Щёки горели от стыда: она собиралась взять деньги своей благодетельницы, а если повезёт найти ключи от кладовой — то и еду тоже. Здесь оставаться нельзя, это ясно. Мракоборцы обязательно вернутся с обыском. Но как же другие дети? Разбудить их, рассказать о том, что видела? "Нет времени им втолковывать, — решила Эмили. — К тому же им ничего не грозит". За время скитаний с Коулом Эмили впитала мысль, что маги из Министерства — гончие, а метка на руке — то, что делает её добычей. Она могла спорить на этот счёт с братом в спокойной обстановке, но сейчас, когда опасность прошла в двух шагах, детский страх воскрес с удвоенной силой. Проснулась и обида, и боль от утраты родителей. Эмили уже не помнила, как чуралась их в детстве, как пряталась за спину старшего брата. Она помнила только, что были мама и папа, и собственный дом, и брат спал в соседней комнате. Как ни добра была Розали, всё же Эмили порой воображала, как сложилась бы её жизнь, если бы Тёмный Лорд тогда не исчез. Даже Беллатрису она вспоминала без неприязни. И поместье Малфоев не казалось таким уж жутким местом — думая о нём, она представляла заросший угол сада, где они с Коулом играли. Коул, конечно, не разделял её ностальгических переживаний. "Ты была крохой, много чего не помнишь, — сказал он, когда она как-то раз поделилась с ним этими мыслями. — Они были уродами, неизлечимыми. Не надо сочинять про них красивые сказочки. Мне жаль, что родители вляпались во всё это. Но так уж вышло, теперь мы хлебаем кашу, которую они заварили". - - - Деньги нашлись очень быстро. Эмили опять стало стыдно при мысли, что Розали МакЛейн, похоже, совсем не боялась, что кто-то захочет их украсть. Она отмахнулась от неуместных укоров совести и решила поискать ещё. В одном из ящиков Эмили наткнулась на толстую тетрадь, перевязанную ленточкой. Тетрадь была зачарована, но простейшим заклинанием. На первой странице старательным детским почерком было выведено: "Дневник Розали МакЛейн. Если кто-то случайно нашёл эту тетрадь, очень прошу положить её на место". Искушение было слишком сильным. Эмили открыла дневник наугад. Её внимание привлёк набросанный пером портрет мальчика: густые волосы, горделивые складки в уголках плотно сжатых губ, тонкие пальцы касаются лба... С особой тщательностью прорисованы глаза. Насмешливый тяжёлый взгляд мальчика из прошлого, казалось, скользнул по Эмили и остановился на чём-то позади неё. Розали хорошо рисовала. Эмили пробил озноб и она невольно оглянулась. Поскорей перевернув пугающую страницу, она увидела довольно большой фрагмент текста и начала читать. >>> Сегодня в теплице что-то чинили, поэтому вместо Травоведения у нас была История со Слайзерином. Я сидела впереди Тома Реддла. Как его зовут, я знаю, потому что ещё раньше заметила его. Честно говоря, я неприлично засматривалась на него в столовой, и, наверное, свернула бы шею, если бы не Жанна и Марк. Они всегда смешили меня, разыгрывая по ролям свежие новости, кто в кого влюбился. Причём Марк неподражаемо представлял мальчиков, а Жанна девочек. Так вот, меня смущала мысль, что они будут дразнить меня Томом. Странно, ведь я совсем в него не влюблена и могла бы даже посмеяться вместе с друзьями... Но на Истории получилось всё-таки не очень смешно. Профессор Биннс не замечает ничего, что происходит в классе. Так что я повернулась к Тому и сказала, что буду его рисовать. Его сложно рисовать. Хотя он совсем не вертелся, а напротив, застыл, как изваяние. Что-то есть в нём. Какая-то важная деталь, но он её прячет. После урока Том просил показать рисунок. Потом задал вопрос, как мне кажется, получилось или нет. "По-моему, не очень", — и я рассказала про деталь. "Странно, что ты это говоришь", — он пожал плечами, но, кажется, только для вида. Кажется, ему не показались мои слова такой уж глупостью. Я предложила подарить рисунок ему, но он отказался: "Может быть, ты ещё сможешь поймать свою деталь". Я тогда спросила, значит ли это, что мы ещё пообщаемся, а он ответил, что такое возможно. Конечно, возможно! Что за выпендрёжный ответ! Я имела в виду, хочет ли он общаться. Эти "змейки" бывают такими заносчивыми. Впрочем, "воронята" не уступают им, я тоже могу по-королевски задирать нос! У Эмили перехватило дыхание: Том Реддл — ведь это имя... и мисс МакЛейн его знала.. и на портрете — Тот-Кого-Нельзя-Называть. Тёмный Лорд. Младше, чем она сама сейчас... Она нерешительно перелистнула ещё несколько страниц, как будто в руках её была увлекательная книга — хочется скорее проглотить сюжет, но сразу в конец заглядывать жалко. С какого-то момента дневник вёлся нерегулярно. Почерк стал более уверенным, а записи, наоборот, неясными, обрывочными. >>> - Тебе не стоило приходить так поздно в чужую гостиную. - Я хочу посмотреть на портрет. Ты сказала, что нашла то, что искала. - Да. Это боль. - Смешно, — казалось, он и впрямь готов расхохотаться. — Я думал, ты действительно художник. В сеансах дешёвого психоанализа я не нуждаюсь. - Тогда заплати подороже, вот что! Разозлилась. >>> - Я могу изменить магический мир. Когда нас станет много, мы сможем изменить весь мир. Я не согласен на меньшее, чем целый мир у моих ног. - Он и так у наших ног. Мы молодые и сильные. Мы — те кто живёт сейчас. В этом мире мы можем делать что угодно. - В нём — да. Но не с ним. Несколько страниц оставлено чистыми. И следом за ними: >>> Это приютская жизнь его испортила, там дети растут без любви и учатся волчьим повадкам. А он — во всём непревзойдённо талантливый, самый главный волк. И самый злобный. Но нельзя избавиться от боли, причиняя её другим. Не получится причинить другим свою боль. Впрочем, я не буду его жалеть, я с самого начала опоздала с этим, он уже был испорченным, просто со временем это стало более заметно. Надеюсь, он всё-таки слишком горд, чтобы отправлять за мной своих слуг или подсылать убийц. Почему-то мой ответ был для него неожиданностью. Хотя, ясно же, почему: он исключительный эгоист, не видит дальше своего носа. Может, там и нет никакой боли. Эмили не стала читать дальше. В её голове внезапно составился чёткий и ясный план действий. Дневник она спрятала под кофту, деньгами набила карманы и пробралась обратно в свою комнату. Там она быстро сложила рюкзак, заветный дневник — на самое дно. Проходя мимо спален, Эмили прислушивалась: дети спали. Беспокойно, ворочаясь и что-то бормоча, но спали. Весь дом спал, ещё не зная, что остался без хозяйки. Трепет охватил Эмили, когда ей пришлось миновать распахнутую дверь в гостиную. Там разыгрались чудовищные события этой ночи. Входная дверь открылась почти бесшумно. Буран стих. Снег, тонко посеребривший дорожки сада, спящие деревья и кусты, переливался в свете полной луны. В такие ночи снежные драконихи выпускают деток в первый полёт. В такие ночи красиво покидать гнездо, срываться с насиженного места. Эмили затворила за собой дверь приюта, как когда-то — дверь родного дома. Ещё одна жизнь оставалась позади.