Спор на жизнь

Под сводами великого небесного чертога царила непривычная досель тревога. Хвалебной песнью заливались ангелы господни, как в первый день, так и сегодня, Творца превознося деяния в порыве радости и ликования. И наполняли небеса их трепетные голоса. Создатель небожителей собрал, пригласив их в общий зал, чтоб сыну почести воздать — дань уваженья оказать. Ведь сын его без сожаления принял жестокие мученья, чтоб род людской мог продолжать свой путь мирской. Однако грозный громовой раскат, раздавшись у небесных врат, святое пение прервал, ворвался в оживленный зал. У самого подножия небесных сфер возник исчадье ада — Люцифер. — Давно я не ступал в эти запретные владения... — сказал вошедший с долей наслаждения. — Тебя изгнали, убирайся прочь, коль не исчезнешь сам — могу помочь, — раздался Гавриила глас, схватившего обрывки льстивых фраз. — Я вижу в этих залах не осталось и следа минувшей битвы. Ужель забыли всё, склонив покорно голову в молитве? Неужто память тех событий вам не дорога?* — Расплата ваша справедлива и строга. О судьбах всех низвергнутых годами мы молитвы возносили, но мнение свое отнюдь не изменили. Предателям дорога в ад, где жалкое существование они влачат. — Михаил, умерь свой пыл, вражду былую я забыл. Сегодня я сюда явился, надеясь с Господом спокойно объясниться. — Не оскверняй сей зал ты льстивыми речами, готовы путь тебе мы преградить мечами... — Ах, Рафаил, поверь, еще не время, не хватит сил твоих нести такое бремя. Все пререканья прекратил всевышний глас, который ждал, когда придет заветный час. Господь вмешался в разговор и огласил свой приговор. Все ангелы послушно замолчали, смиренно головы пред ним склоняли. — Так что же привело тебя в мои небесные чертоги? Но раз явился, то не стой уж на пороге... Для падшего закрыты двери райских врат, но в этом ты лишь виноват. — Твои владения мне, Отче, те́сны и замечания твои здесь неуме́стны. Признаюсь, не томит меня с тобой разлука... Но все же я пришел сюда, чтобы развеять скуку. Не буду я произносить тирад красивых иль слух твой услаждать молитвой лживой, не занимают разум мой дела Вселенной, но не могу избавиться я от привычки бренной. Давно ли ты спускался в мир людей? Скажу тебе, их клан погряз в потоке пагубных идей. Насилие, война, разврат, невинных муки. Скажу я откровенно, тут уж не до скуки. Они теряют облик человечий, желая пребывать в блаженстве вечном. Им не важны Всевышнего законы, у них на все свои резоны. А потому пришел к тебе я при параде, чтоб мысли изложить свои в докладе. Согласно нашему давнишнему суждению, их души я могу забрать на веки во служение. Грехам их счет уже потерян, а разум их тщеславию лишь верен. — Из века в век, а ты все об одном, пора уже забыть тебе о том. Вершить их судьбы буду я в суде священном, получит каждый по заслугам, несомненно. — Они твой жизненный огонь не ценят, теряют милосердие, лишь в силу верят. Попрали все великие заветы, поддались похоти, нарушили обеты. — А ты тому способствовать был рад, бьюсь об заклад — не жаждешь для себя иных наград? — Помилуй, Отче, в том моя природа, но ты не сравнивай меня с простым народом. Ведь вахту я свою несу исправно, людские души подвергаю искушениям коварным. На свет безгрешных я не претендую, но требую награду для себя иную. — Постой, постой, ты ангел мой мятежный, для человечества ведь есть еще надежда. И повторю я тебе вновь, известна им и верность, и любовь. Есть те, кто почитают преданную дружбу, и те, кто мне несёт пожизненную службу. Сердца их преисполнены отваги, а души навсегда верны присяге. За верность их готов я поручиться, ты лично можешь в этом убедиться. — Готов я биться об заклад, что в души их внесу разлад. Забудут навсегда они про верность клятве, убийствам предадутся и кровавой жатве. Навеки дружбе их придет конец, и не спасет их твой божественный венец; пойдут они различными путями, гонимые народом и властями. Лишу друзей всего: семьи, земель и славы, но будет это всё отнюдь не для забавы. Когда сердца навечно завоюет горе, приближусь я к победе в этом споре, сломлю людей я — в этом нет сомненья, их души заберу к себе на вечное служение. И будет всем присутствующим дан урок, на исполнение какой дашь срок? — Жизнь человека коротка, и вечности порою мало... — Я вижу, что Творца сомненье обуяло. Ну что ж, тебя я в этом не виню, но в этот раз поверь, не отступлю. Коль сам не веришь в сказанное выше, желаю я о поражении твоем услышать. Не каждому дано читать людские души, но я привык не созидать, а рушить. — Сомнений нет, но есть другие опасения. — Забудь их, эти смертные достойны восхищения. — За души эти будем мы с тобой в ответе, уже имеешь ты кого-то на примете? — Есть двое – давние друзья, различны меж собой, как небо и земля. За жизнью их давно я наблюдаю, занятные создания – это точно знаю. — Ну что ж, сыграем надвое с тобой, один из них мне станет левою рукой. — Тогда второй пусть будет под моей опекой, клянусь пред всеми, что низвергну человека. Я затащу его в глубины ада, победа в этом споре станет мне наградой. Я доведу его до той границы, откуда он не сможет возвратиться. Его душе закрою в рай навечно дверцу и сделаю я так, что зачерствеет его сердце. Познает он предательство, разлуку, страх неизбежности и смерти муку. Забудет он про нежность, состраданье, лилея в сердце лишь одно желанье. Заменит навсегда ему любовь необходимость пить чужую кровь. Его семья отвергнет, как изгоя, а я навек лишу его покоя. И будет обречен беглец бродить по миру, как живой мертвец, навек заполучу его я душу, и мир вокруг него разрушу. — Да будет так, но знай одно – еще ничто не решено. Заблудший человек, порой, вести себя способен как герой. Возможно, вступит он в неравный бой и сможет одержать победу над судьбой. Ведь иногда один поступок верный способен противостоять деяниям скверным. — Я б не рассчитывал на это, в его душе не будет света, но, впрочем, мысль твою учту – испепелю его мечту. И будет против всех один стоять наш темный господин. — Ну что ж, ударим по рукам. Поднимем занавес, и пусть начнется бал. * Имеется в виду изгнание Люцефира и его сторонников с небес.