Резервация

Как благотворно действует на людей просто хорошая еда! Насколько она делает их добрее, веселее и жизнерадостнее. Лучше любого лекарства. (с) Сьюзен Коллинз «Сойка-пересмешница» Никогда не думала, что обычная тушенка может быть настолько вкусной. Нет, на самом деле, я и мясо люблю, и тушенку. Но после месяца сугубо вегетарианской диеты, эта тушенка лучше любого прожаренного полукилограммового стейка. В столовой оживление налицо. Сегодня здесь очень шумно. И знаете что? Я не возражаю. У меня тоже чудесное настроение. Конечно, а как иначе – нам ведь дали мясо. Мясо, после месяца травы. Я так жалею, что за моим столом нет вегетарианца. Я бы с радостью спасла его от такой аппетитной тушенки. Ням-ням. Очень вкусно. Хотя, конечно, как бы вкусно не было, это все-таки настораживает. Полагаю, что нам не просто так дали вкуснятину. Может, это последняя в нашей жизни еда? Я не озвучиваю это вслух, потому что абсолютно уверена в реакции остальных: «Ты слишком драматизируешь». Или так: «Хватит быть такой пессимисткой». Но я не драматизирую. И не пессимистка. Я просто подозрительна. Подозрительность – черта полезная, может и жизнь спасти. Если перед тем, как пить вино вместе со своим бывшим недругом, проверить, нет ли в бокале яда, можно либо убедиться, что вы действительно оставили обиды в прошлом, или же спасти себе жизнь. Доверяй, но проверяй – первое правило человека, который хочет выжить. Окидываю взглядом компанию за своим столом. Раньше я чаще всего садилась с Акеми и Надией или с Мэри и Лешей, если, конечно, у них было место. Теперь я сижу за столом с Иреной и её друзьями. Леша иногда присоединяется к нам, но и я временами подсаживаюсь к ним. Мне, в общем-то, не очень важно, с кем сидеть, но намного комфортнее находится в обществе знакомых. Мой взгляд задерживается на Русалке. Не знаю, помнит ли Наташа нашу встречу в поезде, но я её помню отлично. Она не выпила снотворное, а я вломилась в её купе. Интересно понимать, что нас связывает маленькая общая тайна. Тушенка быстро кончается, и я жалею, что не растянула удовольствие. Что же, ладно, у меня ещё есть макароны. Макароны с сыром. Очень сочные. Запивается все это дело, увы, обычной водой. Здесь нас не побаловали. Впрочем, наверное, отчасти это к лучшему. Если бы нам дали ещё и чай, а то и что-нибудь вроде какао, я была бы на сто процентов уверена, что это наш последний прием пищи. Доев, я довольно вздыхаю, допиваю воду из стакана и отодвигаю от себя тарелку. Если бы у лавочек была спинка, я бы на неё откинулась. Но спинки нет, и потому я упираюсь локтями в стол и располагаю подбородок на кулачках. Ждать приходится довольно долго. Я замечаю оживление даже за столом Ушедших. Особенно меня удивляет, когда одна из них встает, идет к столу, за которым сидят некоторые ребята из Совета. Она что-то говорит Риган, от чего девушка даже начинает смеяться. Указываю остальным на эту сцену, и они тоже с интересом присоединяются к созерцанию этой поразительной сцены. Просто хорошая еда, просто мясо, а все стали дружелюбнее и доброжелательнее. Может, стоило всегда кормить мясом тех, с кем я поссорилась? Хм, возможно, это был бы крайне действенный способ. На сегодня у меня есть план. Около реки, на этом берегу, я заметила нечто, окруженное деревьями, да к тому же крайне интересное. Похоже, это осколок Мультифандома. Крайне любопытный осколок, надо заметить. Столовую покидаем медленно, нехотя, но такие довольные, что и черт с ней, с этой медлительностью. Даже самые нетерпеливые, кто обычно заполняет столовую криками вроде: «Жрите уже быстрее!» - сегодня спокойно ждали остальных. А может, ждали даже их самих. Я провожаю Ирену до палатки. Особо много мы не говорим, но это уже стало своего рода привычкой – ходить вместе с ней и возвращаться назад. Дома у меня тоже была такая привычка: после прогулки я всегда доводила свою подругу до двери, а затем шла домой. Мне никогда не было по пути. Но я упорно провожала своих подруг. Раз за разом, даже если мне было нужно куда-то ещё. Может, глупо, но я так не считала. И не считаю до сих пор. Уже выходя из своей обители я припоминаю, что во время моего последнего перехода через реку телефон намок. Я забыла вытащить его из кармана – и он окунулся в воду вместе со мной. Тем не менее, он пережил это купание. До сих пор удивляюсь. Телефон сенсорный, но ему уже лет пять – сейчас таких не делают. И вроде без защиты от воды. Может, его спасла моя реакция: телефон тут же был разобран, вытерт кофтой в доступных местах и разложен на траве сушиться. Пожалуй, то место, в которое я направляюсь – ещё одна достопримечательность Резервации. Созданная руками обитателей. Только здесь, в отличие от Ушедших, тебя всегда ждут. Когда я на месте, увиденное действительно поражает. Какой-то местный умелец сплел из веточек некие подобия мольбертов, в которые ребята вставили листы формата А4, вырванные, судя по всему, из чьего-то альбома. Мольбертов было шесть, они стояли по двум сторонам, образовывая некий коридор. Листы разрисованы и исписаны – простым карандашом, синей ручкой, фломастерами, гелевыми ручками с блестками, даже углем. И все надписи, как и в оригинале, просто так не поймешь – надо знать, о чем идет речь. Вот свежая надпись, смысл которой мне, как участнице событий, вполне понятен: «Морская убийца в женственном одеянии вместе со своей хвостатой подружкой морочит вам голову». И подпись: «Утонувший моряк». Иронично. Здесь большинство записей в таком духе. Что же, мне это место уже начинает нравиться. Я не успеваю разглядеть все рисунки и прочитать все надписи на “стенах” – меня замечают. Ко мне подбегает коротко стриженая девица с красноватым оттенком волос (вероятно, когда-то они были ярко-красными). Она улыбается и звонким голосом (настолько звонким, что от него хочется скривить лицо) приветствует меня. - Приве-е-е-ет! Я – Кисточка, добро пожаловать в наш Дом! – девушка хватает меня за руку и тащит внутрь своей обители. А у них тут довольно-таки уютно. Устроились на круглой полянке, окруженной деревьями, вокруг костра в центре расположили палатки. - Да, привет, - тихо произношу я, рассматривая все вокруг и почти забыв о девушке, - Я – Бре… - Но-но-но-но! – вдруг выкрикивает она, заставляя обратить внимание на себя. Она энергично трясет пальцем, будто укоряя, - Никаких имен. У нас тут никаких имен. Надо же, как они решили приблизиться к канону. Что же, их можно понять. Реальность не так уж и хороша, чтобы не иметь желания забыть о ней. Они, наверное, не забывают, но хотя бы отвлекаются. - Молчи! – шикает она на меня, когда открываю рот, - Я буду твоей крестной. Ты будешь… хм… Неожиданно кто-то снова хватает меня за запястье и тянет назад. Почему все так делать со мной? - Нет, Кисточка, сегодня ты не станешь её крестной, - голос парня мне знаком, и я быстро вспоминаю, где слышала его. Много раз. Впервые – когда он придумал псевдоним Сирене. Затем – каждый вечер у костра. А ещё этот голос доносился из-за стола Совета, это лицо я видела рядом с Лёшей. Но его имени я не слышала. И что-то мне подсказывает, что и не услышу. Кисточка обиженно надувает щечки и позволяет местному лидеру отвести меня в сторону. - Кисточка порой бывает очень… - кажется, он пытается найти ей оправдание – видимо, заметил удивление на моем лице. Может, подумал, что она меня напугала. На деле же… не очень понимаю, когда прямо с порога начинается балаган. - Настырной? – подсказываю я. - Да, настырной. А ещё очень непроницательной. Короче, она может быть приятной, когда не пытается заставить всех вокруг улыбнуться. Мне нечего сказать. Я ничего и не говорю. - Но называть-то тебя как-то надо. Или ты так, пришла посмотреть? – уточняет брюнет. Я задумываюсь над его вопросом. Пожалуй, я бы приходила к ним. Даже здесь они сумели создать неповторимую атмосферу. За это я и ценила «Дом, в котором…» - за атмосферу. - Как-то надо. Да и тебя тоже. Имени ты мне не скажешь, а вот… - Кот. Зови меня Кот. Меньше всего он похож на Кота. Лицо простое, доброе, ни капли хитрости. Глаза вообще практически черные. И почему Кот? - А ты… - парень делает паузу то ли для того, чтобы подумать, то ли для того чтобы дать время сказать мне. - Мне самой придумать себе кличку? – уточняю я. Он качает головой и поднимает палец – все-таки он придумает. После пары минут молчания Кот тихо заговаривает: - Хм, ты знаешь, я вообще не понимаю, почему мне пришло это в голову. Внешность? Так вроде ты не сильно похожа… Характер? Так я вроде тебя и не знаю. Я бы извинился – но в Доме никого не спрашивали, нравится ему его кличка, или нет. Что правда, то правда. Такого не было. Только чего он тянет? Решил назвать меня Соплей? Крабом? Бревном? Хочется рассмеяться, но пока он держит меня в волнительном неведении, я не могу этого сделать. - Ворона. Мне хочется назвать тебя Ворона, - наконец произносит Кот. Ворона. Хм. Мне нравится. Живут долго, действуют своим карканьем на нервы одним, а для других это музыка. Кот, Ворона. Прямо зверинец какой-то. - Только не говори, что прямо сейчас накинешься на меня, - практически безэмоционально произношу я. Глаза моего собеседника становятся похожи на две пятирублевые монеты. - Что? – возмущенно шипит он. Вот, так ты больше похож на Кота. - Кошки едят птиц, - ровным тоном замечаю я и расплываюсь в ухмылке. Он попался на мой крючок, и теперь уже сам это понял. Оба смеемся. - Ты меня развела. Молодец. Теперь можно и съесть – нехорошо с едой играться. - Ты смотри, я заклюю ещё. После этого нам не о чем говорить. Он уже хочет оставить меня, да и я не против, как вдруг Кот предлагает: - Хочешь, проведу небольшую экскурсию по “стенам”? Я киваю. Конечно же хочу. Прошу его не объяснять смысл всех высказываний, так как интереснее строить догадки самостоятельно. Прошу рассказывать только про картинки и отвечать на вопросы. Сначала Кот показывает рисунки Кисточки. Он хвалит её, но только потому, что самой девушки тут нет – Кот и сам намекает, что лучше ей об этом не слышать. Я, конечно же, не расскажу. Мне рисунки нравятся, Кисточка действительно красиво рисует, правда, не красками, как следовало бы ожидать из клички, а фломастерами и цветными карандашами. Здесь в основном сюжеты жизни Домовцев Резервации, но также встречаются портреты гостей. Например, я узнаю Риган. Мне кажется. Она везде, хотя и не хочет этого. Вот она – нежеланная популярность. Что же, лезешь в политику – будь готов нести ответственность. Риган, по моему мнению, готова. Она самая ответственная из создателей Совета. Именно поэтому она везде мелькает. Не потому, что хочет. А потому, что делает все то, что необходимо. Также я сама нахожу рисунок Сирены. Я как-то видела её рисунки, пока она показывала их Русалке. Спрашиваю, действительно ли его рисовала обозначенная девушка. Я оказываюсь права. Сирена нарисовала маленькую лодочку и трех хвостатых девушек, сидящих на камнях. Кот указывает на несколько своих записей. Отмечаю, что у него хорошо поставленный почерк. Только сейчас оборачиваюсь, чтобы повнимательнее рассмотреть лицо своего экскурсовода. Сколько ему лет? Девятнадцать? Меньше или больше? Но одно предположение у меня есть. - Ты учился на строителя. Или архитектора. Или где там много чертежей нужно делать, - высказываю я мысли вслух. Сначала Кот хмурится, лицо его выказывает недоумение, но потом расплывается в улыбке. - Инженер-конструктор. Только начал обучение, и вот, уже здесь, - в его глазах все ещё недоумение, и я решаю это исправить. - Твой почерк. Видно, что много работаешь с чертежами. После небольшого экскурса в прошлое Кота мы продолжаем ознакомление со стенами. Рисунки других местных Домовцев довольно интересные. Карикатурные рисунки Сизой, палочные человечки Вектора. Особенно мне нравится рисунок, где палочный человечек пытается отодвинуть ось ординат. Что это может символизировать? Да что угодно. Кот рассказывает что-то про историю создания “стен”, но я отвлекаюсь на свои мысли и не слушаю. Может быть, это не совсем вежливо, он ведь для меня старается, но…не думаю, что Кот решит устроить мне экзамен. Я должна написать здесь что-нибудь. Углем. И чтобы никто не знал, кто это написал. Но подписаться, пожалуй, нужно. Не именем, не кличкой, которую придумал мне этот начинающий инженер-конструктор. Как-то по-другому. Что писать – я уже знаю, с этим проблем не возникает. Дальнейшая экскурсия если не превращается в пытку, то по крайней мере доставляет некоторые неудобства. Я умею ждать, умею терпеть. Но иногда идея не хочет, чтобы её откладывали на потом, требует немедленного исполнения. Обжигает изнутри, заставляя пылать, и все шепчет: «Прохладнее станет, когда сделаешь». Наконец мы заканчиваем. Теперь надо как-то их всех отвлечь. Я предлагаю взять Коту гитару, развести огонь и собрать народ, но он отказывает: у него болит горло уже несколько дней, и голосовые связки не способны издавать красивые звуки. Что же, пусть будет так. - Я позову Сирену. Вы же не против небольшого концерта? Ни Домовцы Резервации, ни Сирена не возражают против этого концерта. Все складывается как нельзя лучше. Пока развожу огонь, незаметно запихиваю в карман несколько почерневших угольков – оказывается, нам выдавали дрова ещё месяц назад, и небольшой их остаток все ещё лежит около Белого здания. Удивительно. Ни разу не видела там никаких дров. На голос Сирены из палаток выходят все, кто только может. Первые три песни я слушаю и подпеваю вместе со всеми, а потом исчезаю. Теперь остается только исполнить задуманное. Уголь крошится в руках, но писать им можно. Я привыкла очень сильно давить на то, чем пишу, чтобы линии получались четкие, яркие, и потому сейчас мне сложновато сдерживать себя. «Мы знаем, что ныне лежит на весах И что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, И мужество нас не покинет». Первые четыре строчки стихотворения Анны Ахматовой обрастает плющом, затейливо свивающимся то тут, то там. Маленькие острые листочки. Я вспоминаю витой забор в парке моего родного города, где были похожие узоры – только в объеме. Стихотворение я дописываю. Никто не обращается на меня внимания, все увлечены песнями Сирены. А как же мне подписаться? Можно оставить без подписи. Я смотрю на уголь в своих руках, сжимаю в ладони, различая едва слышимый треск, кидаю несколько крошек на язык и прикрываю глаза. Раньше, дома, у меня был уголь для рисования. Порою я покусывала его – но, конечно, не от голода. Просто у настоящего угля какой-то особенный вкус. Мне приятно его ощущать, как будто… как будто этот пепел и есть часть меня. Часть пепла внутри меня. Нахожу в ладони более-менее приличную крошку и подписываю ей сначала автора и название стихотворения, а затем делаю маленькую приписочку: «Сажа». Откидываю волосы со лба рукой и оцениваю результат своих трудов. Меня устраивает. Теперь, когда дело кончено, мне нужно убраться отсюда как можно скорее. Либо вернуться к ним, и медленно пробраться в первый ряд, чтобы меня все видели. Зачем такая конспирация? Не знаю. Полагаю, потому, что такова сама задумка. Можно сказать, что это глупо. Но я так не считаю. Наверное, стоит вернуться. Я касаюсь одного из мольбертов рукой и тут же резко касаюсь лба. Тихо вырывается первое пришедшее на ум ругательство. Молодец, Бренна! Только ты могла так накосячить. Ладно, не важно. Пойду отсюда, загляну в ванные и умоюсь. Уже стемнело, меня не заметят, а если заметят – не придадут особого значения. Прежде чем уйти я всё-таки решаю ещё немного времени уделить изучению надписей. «И только тот вернется, кто прошел все, к чему пришел». Вряд ли имелась в виду конкретная ситуация. Довольно пространное выражение. Наверное, как и записанный мной стих – некое напутствие. «Создавший неугодные записи на рассвете будет сожжен». Довольно смелое высказывание, особенно если учесть, что иногда нас проведывают охранники, по-видимому, обеспокоенными различными сборищами. Совет и кружки. Полагаю, первое их настораживает всё же больше, если они вообще понимают, что там к чему. Запись на листе оставлена без подписи – и это по вполне понятным причинам. Надписи здесь очень разнятся и в теме, и в форме. Я даже нахожу предложение, по нескольку слов написанное на каждом из шести листов. Оно простое и похоже на какую-то детскую считалочку. «Любая медленная мышка окажется в коготках у ловкой кошки». Ну, может, не очень добрую. Но все ведь знают, что оригиналы детских сказок тоже совсем не милые и добрые, да? Ведь сказки для того и придумали, чтобы пугать ими детей. Это сейчас все изменилось. Надо же! В мире, где предпочитают счастливые концы сказок, детей забрали из дома и заставили вспомнить о том, что сказки – просто сказки, а реальность – она вот, здесь, совершенно иная. Не хочу быть медленной мышкой. И потому тут же отдергиваю руку от листа (как они защищают свои “стены” от дождя?) и убегаю прочь. Я расстегиваю свою палатку и вскрикиваю от того, что там обнаруживаю. - Сукин ты сын, какого черта ты делаешь в моей палатке?! – мне хочется не только называть этого наглеца всеми известными мне ругательствами, но и наградить парой хороших подзатыльников. Он смеется, но смех его быстро прерывается, когда я резко дергаю на себя ворот его рубашки. - Ай-ай-ай! – рыжий бесстыдник размахивает руками и посмеивается, но когда я хватаю его за ухо, Лёше явно уже не до этого. - Не смей так делать больше, - отчетливо произношу я, делая после каждого слова ощутимую паузу. Отпускаю ухо и смотрю, как Лёша отряхается с обиженным видом. - Вообще-то я хотел сделать тебе сюрприз. - Неудачный сюрприз, - замечаю я. - А ты, вообще-то, могла бы извиниться, - наигранно обиженно проговаривает мой друг. - Это ещё за что? – искренне удивляюсь я, влезая в свою палатку. Немного подумав, жестом зову Лёшу за собой. Хотя он у нас король. А королю приглашение не требуется. - За то, что ты только что чуть не испортила такую красоту, - он пролазит внутрь (обувь снял, молодец, может взять пирожок с полки, его – между вторым и третьим) и садится напротив меня. - Какую ещё красоту? – со смешком и кривой ухмылкой спрашиваю я. - Ну я же вижу, как я прекрасен. А ты? - Что я? - Ты видишь, как я прекрасен? – Лёша разворачивается ко мне так, чтобы я могла созерцать его королевский профиль. - Заткнись, ты, Цезарь недоделанный, - если бы у меня под рукой была подушка, я бы ею в него запустила, но подушки у меня нет вообще. Интересно, он хотя бы представляет, как ему повезло, что нам не выдали подушек? После ещё минут пяти обмена колкостями, разговор наш наконец становится похож на диалог двух адекватных людей. Оказывается, по случаю мяса было организовано срочное собрание Совета. Не я одна усмотрела в этом что-то недоброе. Полтора часа шёл спор, стоит предпринимать что-либо или не стоит. Решили, что пока что лучше наблюдать и думать, готовить планы “Б” и линии отступления. На мой взгляд, это решение верное, а вот Лёше оно не то, чтобы приходится по душе. Он не любит просто сидеть на месте, ему нужно что-то делать. Ну так пусть и занимается линиями отступления. Мы спорим минут десять. Лёше, кажется, нравится со мной спорить. Что же, пускай будет так. Через час мы слышим отзвуки гитар. Пойти или не пойти? Задаю этот вопрос своему собеседнику. - Не знаю. Я там бываю почти каждый день, могу и не ходить, - следует ответ. Что же мне делать? Спровадить его и остаться здесь в одиночестве, чтобы подумать? Не выйдет, он так просто не уйдет. Нужно быть хитрее. - Пойдем, - говорю я, обуваясь. И мы идем. Мне нужно о многом подумать. Под звуки гитары это вполне можно сделать. Желательно, конечно, в одиночестве. Но где же порой можно почувствовать себя таким одиноким, как не в толпе?