Cherchez la femme

      Жить спокойной и размерной жизнью ему не суждено. Это Франсуа понял, когда во время беседы с доктором Фермье по поводу открывшейся старой раны в гостиную без стука вошли два господина и настоятельно порекомендовали поехать вместо Вероны в Париж. — Позвольте, господа, но капитан Тео едет туда вовсе не ради развлечения, а ради лечения! — возмутился Фермье. — К тому же у меня отпуск из полка… — неуверенно добавил Франсуа, устремив взгляд на руку того, что стоял ближе.       Для неуверенности были причины: на безымянном пальце левой руки красовалось аккуратное кольцо, пожалуй слишком широкое для обручального, но слишком узкое и простое для перстня, зато идеально подходящее для ножен тонкого стилета. Почти такое же было и у самого Франсуа — подарок Грача с их прошлой совместной работы. Затем офицер заметил булавку для шейного платка у второго гостя. Сверху она была украшена красным камушком. Камушек скрывал ненужный стальной блеск — булавка казалась серебряной. Но серебряной булавкой невозможно так заколоть платок. Да и воротничок держался неестественно прямо, даже если допустить, что он накрахмален… Сомнений не оставалось, к нему пришли из Черного кабинета. — Карета ждет, — повторил человек с кольцом. — Если не хотите добираться до Парижа сами, последуйте за мной. — Придется ехать, Мишель, — Франсуа мягким жестом не дал Фермье снова возмутиться. — Это что-то серьезное. — Смотрите, Франсуа, — Фермье насупился, — если вы снова вляпаетесь в историю с жандармами, я не стану искать вашего генерала, чтобы он вытаскивал вас из цепких лап Лепажа.       Франсуа рассмеялся и, приказав Пьетро подать ему камзол и трость, поднялся. Лучше уж ехать сразу, зато точно встретиться с Грачом, нежели ехать самому и потом бродить по столице в поисках. Грач умел так раствориться в толпе, что можно было пройти мимо десять раз, так его и не заметив.       Надо было сказать, Франсуа несколько оскорбился, что в этот раз его вынуждают ехать в главное здание. Зато его не закрыли в карете, не занавесили окна и не петляли, как было в прошлый раз. «И на том спасибо, — Франсуа потер больное колено. — Надеюсь, Грач не хочет заставить меня носиться по Парижу и по Фонтенбло. Я на это не способен в ближайшие месяцы. И, боже упаси, чтобы это затевал не Даву!».       Встречи с маршалом Франсуа совсем не желал и откровенно побаивался, учитывая их последний разговор после Экмюльской битвы и предложение-приказ стать адъютантом. Лавры генерала Моро его не прельщали. Сам Даву тоже бы взвыл от такого адъютанта: Франсуа не умел говорить неправду, а правда порой была чересчур неприятна.       Здание Генштаба встретило его гробовым молчанием. Так тихо бывает в могилах. Франсуа казалось, что он слышит, как в некоторых кабинетах скрипят перья о бумагу, но в этом он был не уверен. Подниматься пришлось на самый верх, там снова идти путаным коридором вглубь здания. Наконец его завели в небольшой темный кабинет.       Франсуа огляделся. Кабинет представлял собой квадратное помещение с высоким потолком. Окон он не заметил. Когда глаза привыкли к темноте, стало ясно, что они задернуты тяжелыми шторами то ли винного, то ли кирпичного цвета. Паркет слегка поблескивал от света огарка свечи, стоявшей в канделябре на столе. Остальные свечи были потушены. Стол был в идеальном порядке, разве что валяющееся перо и какая-то незаконченная бумага выбивались из общей гармонии. — Вы все-таки приехали, Мементо, — донесся до него приглушенный слабый голос, и Франсуа не сразу понял, что он принадлежит Грачу. — Хорошо…       Грач сидел в кресле у почти потухшего камина, укутавшись в шерстяную шаль. Даже в темноте было видно, что он неестественно бледен. Под глазами легли темные круги. На виске билась тонкая синяя жилка. Генштабист и до этого отличался чеканными чертами лица, а сейчас они и вовсе необычайно заострились. Только глаза блестели из-под чуть прикрытых век. Франсуа передернул плечами — Грач больше походил на мертвеца, чем на живого человека. — Мне жаль, что я побеспокоил вас в отпуске, — Грач едва повел рукой в сторону кресла, предлагая ему тоже присесть. — Увы, я сейчас не в том состоянии, чтобы работать в одиночку. — Вам следует отдохнуть, — Франсуа присел напротив, глядя на него с жалостью. — Отдыхать мне, Мементо, некогда, — Грач тихо вздохнул. — К несчастью, некогда. — Но ведь вы больны! — Гемикрания*, ничего серьезного, — Грач положил бледную руку на лоб. — Когда-нибудь она сведет меня либо в могилу, либо с ума. Простите мне мою несколько несвязную речь. — Грач, вам действительно необходимо отдохнуть, — воскликнул Франсуа полушепотом. — И пожить, как нормальному человеку… — Как нормальному человеку? — по бескровным тонким губам генштабиста скользнула усмешка. — Нет… Это не для меня, Мементо. Для этого придется избавиться от моей самой большой страсти: театра. Я слишком люблю менять образы, и их маски стали частью меня. — Только эти ваши работа и увлечение подрывают вам здоровье и приносят боль, как кинжал в ране. — Кинжалы из раны опасно выдергивать, — Грач устремил взгляд куда-то поверх головы Франсуа. — Лезвие, застрявшее в плоти, останавливает кровотечение, как это ни странно… Но я вас позвал сюда вовсе не для того, чтобы обсуждать свои болезни. Вы верите в существование призраков? — Я?.. Нет. — А вот я верю, Мементо… — Да вы что, бредите? Или смеетесь надо мной? — Франсуа прищурился, стараясь лучше разглядеть лицо Грача в темноте.       Грач действительно слегка усмехался. — Я не спроста заговорил призраках, Франсуа. Одно надоедливое привидение из 1806 года снова замелькало перед нашей разведкой. Своими действиями шпион подрывает хрупкий мир, заключенный в Тильзите. Да еще и убрал пару моих агентов… Не прерывайте, Мементо, мне сложно говорить. Я надеялся, что после того, как вы нашумели своим делом, Пруссия успокоится и отзовет этого человека. Однако мои надежды не оправдались. Схватить его не представляется возможным, потому мы его и прозвали призраком. Удалось лишь найти место, где он встречался со своими агентами. Когда мы вскрыли тайник в полу, у меня волосы встали дыбом. Столько компрометирующих документов на самых различных людей, начиная от рядовых солдат и заканчивая самим Наполеоном, я еще не видел. Увы, сработали мы плохо и небрежно, на место явки шпион не приходит. Слышал, что вы были ранены… — Нет-нет, это просто старая рана открылась… — Не важно. Вы в отпуске по состоянию здоровья, но все равно каждый день являетесь в часть... Насколько я помню, жалование у капитана от артиллерии невысокое… — Грач! — Франсуа даже обиделся. — Я помогу вам, даже если мне за это заплатят не монетами, а пулями. — Да причем тут это, — генштабист измученно отмахнулся. — Я к тому, что вам нужно алиби, чтобы уходить. Будете давать уроки. Вы ведь знаете немецкий, неплохо разбираетесь в математике… Увы, у меня нехватка кадров, и подставного человека, который будет эти уроки брать, нет. Вам придется найти его самому. — Поразительно, — капитан окинул кабинет быстрым взглядом. — Вы служите в Генштабе, а просите помощи у меня… — На самом-то деле, Франсуа, мы вовсе не всемогущие боги, — Грач печально покачал головой и поморщился. — Генштаб в целом не имеет никаких привилегий. Он всего лишь решает вопросы, относящиеся к подготовке войск, планированию операций и их обеспечению… А вопросы ведения войны решает император. Черный кабинет имеет больше свободы, но… нас все сильнее подминают Бертье и Сульт… Все надо согласовать с ними. Это отнимает массу времени. Вам, по счастью, с ними согласовывать свои действия не надо. Опасайтесь только жандармов. Конечно, я предупрежу, чтобы вас не трогали, однако будьте все же осторожны. Все-таки, дело связано с нераскрытыми убийствами, жандармерия, стараясь сохранить честь мундира, любое преступление без улик представляет самоубийством, тогда как мы склонны трактовать сомнительную смерть именно как хорошо проведенную зачистку. — Потрясающе… Опять вы втягиваете меня в историю, — Франсуа вздохнул. — Увы, — Грач слегка развел ладонями в разные стороны. — И еще… Мементо, ни одна живая душа не должна об этом знать. Ни ваш кузен, ни дядя, ни, упаси боже, Фридрих. Никому ни слова. — Ах, Грач, и отчего вы склонны так не доверять людям, — Франсуа сокрушенно покачал головой. — Чем больше людей вы любите, тем вы слабее, Мементо. По крайней мере, такой вывод сделал я за годы своей работы. — В таком случае я, к несчастью, буду самым слабым человеком на земле, — Франсуа тихо рассмеялся, поднимаясь. — Я, наверное, люблю весь мир. У меня есть на примете кое-кто, он сможет найти мне ученика. — Как найдете, отпишитесь мне, что в Фонтенбло хорошая погода, — Грач слабо кивнул. — Ступайте.       Франсуа ушел, бесшумно прикрыв за собою дверь, заботясь о том, чтобы резким шумом не причинить Грачу лишних страданий. Генштабист поднял чуть подрагивающую руку и прикрыл ею глаза. «Быть может, Мементо, вы наоборот самый сильный человек из всех людей, если, в самом деле, готовы любить каждого… Одиноким вы не будете точно…» — устало подумал он. И во мгле, царившей в комнате, не видно было, отчего вдруг затряслись его плечи: от беззвучного смеха или от рыданий.