Skinny

63 кг Чем отличается булимия от анорексии? Булимия — это «я», когда во мне было восемьдесят килограмм. Это когда ты настолько расстроена своим состоянием и внешним видом, что просто всё заедаешь и не пытаешься беспокоиться о чём-то более противном. Анорексия — это то, кем я могу быть. На самом деле, я верю в себя и в то, что я не доведу себя до такого состояния. Это не я, я смогу сдержаться. Нормальный человек, а в моём случае — это девушка—подросток, находится где-то на равной между булимией и анорексией. Ей не хочется есть, постоянно есть и всё в огромных количествах, почти до потери пульса, до того, пока окончательно не сносит крышу. И затем с каждым новым днём она не будет увеличиваться в килограммах и не будет себя казнить за то, насколько она отвратительна. И она не морит себя голодом, не страдает от переизбытка ненависти к себе. Сначала она ненавидела себя из-за того, что имеет лишний вес, а после — из-за того, что его нет. Практически ничего нет, только кости, обтянутые кожей, уйма болезней и диагноз, который будет преследовать всю жизнь — анорексия. Кому это нужно? Все девушки хотят быть красивыми и здоровыми, а не прятать своё отвратительное тело под грудой одежды. Это не выход. Это смерть. Казалось бы, что такого страшного в том, что ты сбросил столько веса? А я скажу, что часть того страха, который скрывается глубоко в душе (страх о том, что можно не остановиться вовремя) настигнет тебя. Я где-то находилась бы между всем этим. Жаль, что я никогда не знала, какого это — быть красивой. Возможно, тогда бы я знала, что я теряю. А в моём случае я просто испытываю судьбу, чтобы получить что-то более усовершенствованное. Я ведь не теряю рассудок, я просто придерживаюсь слишком сильной диеты, если такое определение возможно в моём случае. Что ж, сколько таблеток я поглотила, прежде чем потеряла последние три килограмма? Должно быть, я слишком ими увлеклась, так как я окончательно сбилась со счетов — в упаковке осталось чуть больше десяти. Я сбилась с тех самых пор, когда действительно заметила результат. Я более-менее могла смотреть на своё отражение, я не ненавидела себя, я просто наблюдала, какой становлюсь. Всё началось с первой таблетки, а продолжается до этих самых пор. Я увлеклась, понимая, что это помогает мне, и именно в тот самый момент я захотела всего и сразу. Но такого попросту не существует, разве что за какие-то определенные жертвы. И, видимо, я расплачиваюсь сейчас. В упаковке уже чуть меньше десяти, и я уже не могу остановиться. Это так и должно быть похоже на зависимость, словно от наркотиков? Я никогда прежде не была под кайфом, но сейчас я буквально испытываю его, каждой клеточкой своего медленно теряющего килограммы тела. С каждой выпитой таблеткой я так и чувствую, как становлюсь красивой.

***

Моё страдальческое состояние продолжалось не долго — я потеряла сознание через пару дней, как выпила последнюю таблетку Кленбутерола. Я не знала, откуда был такой прилив сил, но сразу после волны хорошего настроения я упала на кафельный пол прямо в ванной комнате. Мама нашла меня сразу же. В больнице я не чувствую себя хорошо, ведь каждые пять часов проводят осмотр и, собственно, измеряют мой вес. И с каждым осмотром мне говорят одну и ту же фразу: «ты потеряла много килограммов». Снова и снова они повторяют это, слова просто въедаются в голову, и мне становится плохо. Как мне сказать, что я не требую от них помощи? Я не одинока и не безнадежна — сама попала в эту пропасть, сама и выберусь. Незачем пачкать свои руки о мою совесть, потерянную в болоте глубоко в подсознании. Я здорова. И точка. — Я не буду говорить тебе о том, что ты делаешь. Ты взрослая девушка и, надеюсь, ты осознаешь все ошибки, которые сделала, Шейн, — говорила женщина, сидящая возле моей больничной койки. Должно быть, это тот самый психолог, которым грозились врачи. Неужели я выгляжу настолько плохо, чтобы подключать в эту игру несчастного психолога? Бьюсь об заклад, она никогда ещё не слышала настолько несчастной истории о жизни подростка. — Ничего не скажешь? Я продолжала молчать. Чего я добьюсь, если буду говорить о своих проблемах? Нужно запомнить лишь одну важную вещь, которая пригодится в жизни каждому: твои проблемы никого не интересуют. Вот и всё. И, теперь, кажется, я окончательно поняла, что профессия психолога совершенно бесполезная из всех существующих. Если ты, конечно, не являешься психом, спокойно говорящим со своим отражением в зеркале. — Что вы хотите от меня услышать? — задаю вопрос женщине, внимательно осматривая свои ногти. Лак темно-синего цвета уже потрескался, но почему-то меня это волновало не больше, чем весь этот приём. — К примеру, то, что тебя тревожит? Я ухмыляюсь, многократно повторяя самой себе, что это того не стоит. Меня не доведет обычная беседа с психологом. А вот родители, наверное, только и надеются, что это приведет меня в чувство. Беспокоиться только вот не о чем. — Меня тревожат эти гнусно покрашенные серые стены и этот разговор. — Тоже гнусный? — Будет, если зайти слишком далеко, — я поднимаю на неё глаза, представляя, как она приходится мне лучшей подругой, которой у меня никогда не было. На некоторый момент мне показалось, что так оно и есть. Я, наверное, никогда не прощу себе того, что впервые решилась на разговор с психологом. — Обещаю, что этого не случится, — она смотрит на меня, выжидая удобного момента. Что я должна делать? Я всегда представляла себе, что я должна буду лежать на твердой кушетке, а рядом на диктофон будет записывать весь мой монолог женщина в белом халате. Но ситуация, которую я вижу сейчас совершенно отличается: доктор Мередит (как написано на бейджике, который прикреплен на свитере мятного цвета) просто сидит на стуле, охватив свои колени руками и ждала. Казалось, что она может так вечность прождать от меня ответа. — Вы наверняка когда-то не были довольны собой, а в один момент поняли, что делаете недостаточно для исполнения мечты. Что вы не приложили достаточно сил, чтобы что-то сдвинулось хоть на дюйм, так ведь, доктор Мередит? Она кивает, а затем слабо улыбается. Она насмехается надо мной. Ну ещё бы! — Вы меня никогда не поймете. Зря я начинаю эту бессмыслицу, — фыркаю я, убирая волосы с лица. Женщина не сдвинулась с места, лишь ещё больше расплылась в улыбке. — Я ненавидела себя в том возрасте, в котором сейчас есть ты, — кивает она с более спокойным выражением лица. — И тогда я решила стать психологом. Лишь из-за того, что не хотела, чтобы кто-то похожий на меня страдал от собственных ошибок. Я хотела спасти их от самих себя, потому что на себе знаю, насколько невероятно больно потом осознавать, как далеко зашёл. Но когда ты всё же осознаешь, что была неправа — уже поздно. Я кусаю губу и опускаю глаза на белую простыню, укрывающую мои ноги. — Именно поэтому вы здесь. Это был не вопрос, а утверждение. Я понимала, к чему клонится ситуация, только это осознание медленно доходило до моего затуманенного сознания.