His only crime...

      Девочка боялась оглянуться, крики ее матери все еще эхом звенели в ушах. Яркий дневной свет, слепящий с непривычки глаза, казался дверью в совершенно иной мир, незнакомый и далекий. Но он был так высоко, словно недосягаемые звезды, о которых рассказывал ее друг. Ее друг. Покровитель, единственный близкий человек после матери, которого она знала. И сейчас он отчаянно боролся, чтобы сохранить ее жизнь. Свет наверху был единственным спасением и уже не казался таким пугающим и недоступным, как только теплые мужские руки помогли ей забраться на первый выступ в стене. Девочка дрожала, но крепко держалась за каменную плиту, не сводя глаз со своего защитника, который падал, но снова поднимался, отражая удары беснующейся массы жестоких заключенных. Страх, решимость и безграничная преданность в ее заплаканных глазах заставляли его не сдаваться. Еще одна ступень, преодоленная худенькими босыми ножками, и его сердце забилось быстрее - она в безопасности! Теперь ее не достанут, он этого не допустит. Сил сопротивляться натиску безумной яростной толпы больше не было, как не было и надежды, осталось лишь отчаяние. Но он не боялся, ведь его смерть не будет напрасной. - Прощай, - прошептал он прежде, чем темнота и боль поглотили его изнуренное борьбой тело.       17 лет спустя С каждой минутой темнеет все больше. Низкие тяжелые облака клубятся над крышами, будто готовые обрушить небо на головы жителям. А городской смог и испарения сточных вод стремятся вверх, подгоняемые ветром, что развевает их по вечерним кварталам. Первые снежинки неторопливым отрядом, грациозно кружась в свете уличных фонарей, опускаются на землю и тают в слякоти и грязи. Дома и здания, будто пустые, стоят в молчании. Немноголюдный и в лучшие времена район, сейчас кажется полностью вымершим. Обветшалые разорванные вывески на серых кирпичных стенах, разбитые окна с чернеющей пустотой внутри, мусорные баки с копошащимися в них крысами и сплошной мусор за каждым углом. Территория старых заброшенных складов, куда некогда стекались бродяги, уличные преступники, наркодилеры и прочий антисоциальный сброд. Их менее удачливые друзья, благодаря "помощи" некоторых дотошных борцов за справедливость, вынужденные на долгий срок облачиться в оранжевую робу, коротали недели, месяцы, года за стенами Блэкгейта без права на досрочное. Но теперь... теперь все они заняли почетные места в первом ряду, выйдя на широкие главные улицы, освещенные сотнями огней, заполненные дорогими машинами, застроенные аккуратными рядами стеклянных небоскребов вдоль чистых тротуаров и провонявшие ароматами высшего общества. Места, которые, несомненно, заслужили по праву. Где еще недавно заседали богатые предприниматели, плюющие на закон ради личной выгоды, коррумпированные чиновники, готовые за нужную сумму продать каждого или закрыть глаза на преступления любого масштаба. Все эти угнетенные в прошлом люди, гонимые и отверженные, виновные лишь в том, что пытались выжить в разрушаемом депрессией и безразличием власть имущих городе, сейчас наконец-то почувствовали себя свободными и значимыми. Они быстро навели угодный им порядок в центре Готэм-сити, вытолкнув лживых хозяев города, этих зажравшихся богачей из их развратных гнезд, точно червей из прогнившего внутри, но аппетитного снаружи, яблока, и после вынудили сползти на самое дно, откуда когда-то выбрались сами. И все это торжество воцарившейся справедливости благодаря одному человеку. - За революцию! За Бэйна! - слышатся хмельные возгласы нескончаемого празднования свободы. Очередной особняк разграблен и оставлен на потеху. Двери, содранные с петель, как показатель радушия всем желающим присоединиться. Престиж и влияние бывших владельцев сломаны и растоптаны точно так же, как и их драгоценное имущество, над которым теперь глумится дорвавшийся до власти народ. Они бьют их итальянский хрусталь под плеск коллекционных вин и злорадный смех, жгут антикварную мебель и редкие уникальные картины, не видя в них ничего, кроме бесполезного хлама для пресытившихся в своей идеальной жизни напыщенных особ. Чем больше они уничтожают и втаптывают в грязь, тем больше становятся их аппетиты. И пока одни радуются новой жизни, веселятся и ликуют, творя свое собственное правосудие, другие прячутся в укромных местах, безмолвно наблюдая, боясь за каждый новый день, и просто ждут, когда придет спасение. Раскол в самом сердце Готэма. Все точно по плану.

***

Морозный воздух щиплет кожу яростней, чем за все последние недели. Снежинки, колючие, будто мелко разбитое стекло, падают на голову и, тая, стекают за шиворот. Бэйн автоматически приподнимает меховой воротник. Он не чувствует холода, привычка не обращать внимания на холод или жару выработалась еще в юности, в далеком прошлом. И он на секунду задумывается, как легко можно перенять обычные привычки людей, лишь оказавшись в так густо заселенном ими месте. Но он не стал одним из них. И никогда не станет. Эти люди погрязли в болоте всех смертных грехов, не пытаясь выбраться. Они хлебают тягучую вязкую трясину лжи, зависти и предательства. Готэм не видит света от черноты их порочных душ. И они пойдут на дно вместе с ним, со своим городом. Бэйн мог бы посочувствовать этим людям, но он не знает ни жалости, ни сострадания. Уже нет. Прищуренный взгляд серых глаз застывает, не мигая, разглядывает очертания моста вдалеке, скрытого туманом. Сильный порыв ветра ударяет в спину. Но мужчина даже не вздрагивает, в отличие от его людей, которые ежатся, переминаются на месте, но по-прежнему крепко сжимают оружие. - Кто-то пытался покинуть город сегодня, - изрекает он, не обращаясь ни к кому конкретно. И это не звучит вопросом. Но ответ не заставляет себя долго ждать. Бэйн может часто подолгу молчать, обдумывать идею, разглядывать ее со всех сторон, мысленно прокручивать и взвешивать каждое решение. И задавать непредсказуемые вопросы в самый неожиданный момент. Единственный, кто реагирует быстрее остальных и не боится первым сообщить дурное, всегда находится подле вожака. - Все выходы забаррикадированы или охраняются военными, - начинает Барсад, сделав несколько шагов вперед и прокашливается - холодный воздух закрадывается в легкие и неприятно теребит горло, - Но несколько человек пытались незамеченными уйти по воде... Лед слишком тонкий, так что... На их счет больше не стоит... беспокоится, - заканчивает он, поморщившись, хотя и понимает отлично - ни а каком беспокойстве не может быть и речи. - Что с центральным туннелем? Голос Бэйна ровный и безэмоциональный может привести в панику любого, но и Барсад, и остальные мужчины привыкли к манере разговора их предводителя. - Он надежно укреплен. Утилизированные машины, груды железа и бетона, прочий хлам. Там даже крыса не проскочит, - Барсад слегка улыбается и опускает глаза на свои ботинки, чувствуя, как немеют пальцы ног. - Ты проверял? - тут же задает вопрос Бэйн. - Да. Чему научились его люди за все года верной службы и следованию установленного плана, так это точным и верным действиям, скрупулезной проверке, прежде чем говорить что-то наверняка. Бэйн больше ничего не произносит. Он продолжает смотреть вдаль, теперь на огни ночных улиц, теплящиеся последними искрами надежды. Уже не такие яркие как раньше, поредевшие. Тихий молчаливый город, застывший в страхе, трясется от неизвестности. "Уже скоро" - думает Бэйн и, стряхнув с плеча небольшую осевшую горку снега, неспешно покидает набережную.