В цветах и ивах

– Да вы пиздите! – Токаджи был само недоверие. – Мы? Пиздим? – Да ты нам, кажется, не доверяешь? – оба Миками выглядели такой оскорбленной невинностью, что любой, кто плохо их знал, тут же бы проклял Токаджи за его недоверие к человечеству вообще и этим двум чудесным юношам в частности. – Не могу не согласиться с мордастым, – подал голос Идзаки. – Я еще поверю, что вы каким-то образом могли смухлевать и выиграть. Но чтобы сразу на десятерых? Был вечер, и садившееся солнце окрашивало небо над школьной крышей розоватыми лучами. По случаю предзакатного часа собравшиеся вместе GPS и армия Серидзавы пребывали в несколько умиротворенном состоянии. Генджи с несвойственным ему спокойствием медитировал на закат. Cеридзава привычно дремал. – Нас очень обижает такое недоверие, брат, – начал Манабу. – Но все же мы, так и быть, простим тебе это недоверие. Такая уж у тебя работа. И у Токаджи, – подхватил Такеши. – Что за работа? – набычился Токаджи. – Собачья, – пробормотал Такеши и, прежде чем Токаджи ринулся в драку, громко сказал: – Соблюдать интересы своего короля. – Может, и правда, хватит уже пиздеть? – донесся голос Генджи. – Так что за хрень с этим отелем? – Вот, дело наш лидер говорит. Слушайте, -– возбужденно заблестели глазами братья Миками и, перебивая друг друга, подробно рассказали собравшимся о своем невероятном выигрыше в какой-то радиовикторине: целая неделя в старинном отеле. Совершенно бесплатно. Жратва и выпивка без ограничения и на целых десять человек. То есть, сначала-то, конечно, было на две пары, но потом, когда выяснилось, что никаких пар и в помине нет, им хотели отказать, однако братья сумели убедить организаторов игры, что отдых в маленьком отеле вдали от соблазнов цивилизации – это практически мечта всей их жизни. А вот если они, организаторы, будут так любезны и проверят, не завалялось ли там еще несколько таких же чудесных путевок, то братья Миками будут прославлять их передачу на всех углах. Ведь, если разобраться, разве не должны взрослые помочь бедным детям из неблагополучных семей сохранить счастливые воспоминания о школьной жизни и последнем школьном лете? Так и социальная реклама говорит. То ли организаторы прониклись идеей прославиться, воплощая в жизнь подростковые мечты, то ли других желающих тащиться к черту на рога, пусть и на все готовое, не нашлось, но Миками стали обладателями десяти турпакетов на неделю в отель «Цветущая магнолия». Что может быть лучше для укрепления боевого духа и единения двух армий! И ведь каникулы. Последние школьные каникулы. Ну как не оттянуться по полной? – А девки там будут? – тут же задал животрепещущий вопрос Макисе. Братья ухмыльнулись: – А то! Говорят, там когда-то был настоящий публичный дом! Вот, – и, вырывая друг у друга пестрый проспект, Миками прочли: – Отель находится в здании, которое на протяжении нескольких столетий было чайным домом** – самым роскошным и знаменитым в округе. Макисе громко сглотнул и покрылся потом. Генджи и Тамао переглянулись. Такия пожал плечами. Тамао слегка улыбнулся. Дело было решено. Идзаки фыркнул, как раздраженная кошка, а Токаджи презрительно скривил губы. *** Старенький, лишенный кондиционера автобус высадил их на пыльной дороге. До отеля «Цветущая магнолия», как следовало из указателя, было метров восемьсот вверх по довольно крутой дорожке. – Неудивительно, что они раздают туристические пакеты десятками, – проворчал Идзаки, глядя на теряющуюся среди кустов тропинку, – кто по доброй воле попрется в эту дыру. – У тебя, блондинка, смотрю, ПМС, – тут же возник рядом Токаджи. – Могу понести твою сумку. С него градом катился пот, и он тяжело дышал, как выброшенный на берег кит. Идзаки закинул за спину рюкзак, проигнорировав явный повод для драки. Стояла такая удушающая жара, что даже просто думать лишние мысли, не то что совершать какие-либо телодвижения, казалось напрасной тратой сил. – Пошли, что ли, – протиснулся между ними Такия и попер вверх с упорством ледокола. – Ух ты! – восхищенно воскликнул Токио, когда дорога окончилась небольшой лужайкой и бамбуковой изгородью с резной калиткой. Все остальные без сил повисли на заборе или плюхнулись в его спасительную тень. От калитки извивалась выложенная камнем дорожка. Чуть в стороне, среди ветвей склоненных ив, поблескивала водная гладь небольшого пруда, а впереди, утопая в цветущих кустах, тянулся одноэтажный дом с загнутой крышей. – Сейчас сдохну, – простонал Чута. – Если у них не будет холодного пива, – проворчал Генджи, открывая калитку, – я сам кого-нибудь убью. – Не могу не согласиться, – Серидзава с явным трудом отлепился от штакетника и пополз вслед за почти королем Судзурана, тоже изрядно растерявшим свою прыть. Миками настороженно переглянулись: они уже не были уверены в успехе своей затеи. Но к счастью для обоих братьев, а также для всех остальных, нашлось и холодное пиво, и работающий кондиционер, а встретивший их то ли владелец, то ли управляющий быстро справился с охватившим его потрясением при виде пыльных, потных и злых постояльцев и даже не стал настаивать на том, что пиво им нельзя пить еще как минимум два года. Правда, небольшой конфликт случился при расселении: поскольку отель, несмотря на высокий сезон, был практически пуст, то хозяин предложил отдельные номера для каждого. Потом выяснилось, что номеров всего девять, так что кому-то придется жить вдвоем. – Прекрасно, вот Миками и поживут, – сказал Идзаки, протягивая руку за ключом. – Это еще почему? – С хрена ли? – неожиданно возмутились близнецы. – Так вы же всегда вместе, – удивился Чута, тоже подошедший к стойке за своим ключом. – И что? – Если мы близнецы, то значит, всегда вместе? – Или, по-твоему, мы даже посрать вместе ходим? – не на шутку разошлись Такеши и Манабу. – Мы тоже хотим свое личное пространство. – Не будем ссориться, – вмешался Токио, так как все остальные переваривали «личное пространство» из уст близнецов. – Давайте тянуть жребий, – вспомнил спортивное прошлое Цуцумото. Жара и впрямь странно влияла на судзурановцев: все поспешили согласиться с предложением Шоджи, не имея сил выяснять отношения мордобоем при плюс 32 градусах и почти стопроцентной влажности с включенным кондиционером. И слепой в своей издевке случай отправил в единственный двухместный номер тех, кто меньше всего был создан для совместного проживания, – Токаджи и Идзаки. – Интересно, как быстро сюда приедет скорая, – задумчиво сказал Серидзава, поворачивая ключ в двери своего номера. – Надеюсь, быстрей полиции, – ответил Такия, входя в соседний. *** – Вернемся домой – пойду в храм и пройду обряд очищения, – сказал Токаджи, бросая на татами сумку. – Не знал, что ты у нас верующий, – Идзаки все еще стоял на пороге, словно раздумывая, входить или нет. – Поверишь тут, – пробормотал Токаджи, отодвигая дверь на террасу и выглядывая наружу. – Оказаться на неделю в одной комнате с тобой – тут кто угодно побежит карму чистить. – Рад, что ты признаешь, что у тебя на ней полным-полно грехов. Осознание проблемы – первый шаг к ее преодолению, – Идзаки, видимо, принял решение, так как перешагнул порог и задвинул за собой дверь. – Да, – Токаджи обернулся, – некоторые проблемы надо было решать кардинально, жил бы тогда тут один. – Если только в одиночной камере, – Идзаки тоже кинул свой рюкзак на пол. – Надеюсь, по ночам ты не храпишь. – А ты не разговариваешь во сне. Дальнейшую перебранку прервал заглянувший в комнату Чута, который сообщил, что они с Миками собираются идти обследовать окрестности на предмет пива и чего-нибудь покрепче для вечеринки и не хочет ли Идзаки составить им компанию. Идзаки не хотел, но еще меньше ему хотелось торчать в одной комнате с Токаджи, поэтому он согласился. Празднование началось на полянке рядом с декоративным озером. Здесь были представлены все возможности для, что называется, цивилизованного отдыха: столы, скамейки и несколько шезлонгов, был даже мангал, на котором, распространяя умопомрачительный аромат, жарились свиные шашлычки, тут же дожидались своей очереди сосиски, кольца кальмара и какая-то мелкая рыбешка. Над всем этим богатством колдовал Серидзава, больше напоминавший жреца, совершающего таинственный обряд жертвоприношения. Проворчавший что-то про «охренеть, какие культурные», Генджи развалился в шезлонге с бутылкой пива, и чем меньше становилось ее содержимое, тем больше добрел король Судзурана. Когда вторая почти подошла к концу, Генджи даже сообщил Серидзаве, что лично он не любит жареный лук, на что поливавший мясо из какой-то бутылки Серидзава ласково ответил, что конкретно ему все равно, что там любит его величество, и, может быть, дома тому подают разносолы по первому требованию, но сейчас Такия либо будет жрать, что дают, либо может сидеть голодным. В ответ Генджи швырнул в него пустой бутылкой, но не попал и, пожав плечами, потянулся за третьей. Ну, а празднование покатилось своим чередом. Сначала сожрали и выпили то, что было приготовлено, потом потащились за добавкой, подняли с постели беднягу администратора и потребовали выдать все имеющиеся запасы алкоголя. Вместе с ними дожрали чипсы и сухие морепродукты, закупленные на пожевать братьями Миками. Потом Макисе полез в пруд ловить карпов, и бывшие самыми трезвыми Токио и Цуцумото вытаскивали его оттуда, когда он, поскользнувшись, рухнул в воду, окатив чуть ли не с головой писавшего тут же, у прибрежной ивы, Чуту. Потом братья Миками предложили отправиться в деревню, так как там они видели ночной клуб. И поход по злачным местам не случился только потому, что все желавшие принять в нем участие, во-первых, нетвердо стояли на ногах, во-вторых, не могли договориться о том, в какую же сторону все-таки идти. Последнее, что помнил Идзаки, – это Серидзава, тушивший мангал не самым стандартным, но вполне естественным способом, и Генджи, заснувший прямо в шезлонге. У самого Идзаки хватило сил доползти до своего номера – спать в кустах было все-таки ниже его достоинства. Проснулся Шун как от толчка и не сразу сообразил, где он и что происходит. Слева до него доносился громкий храп. Повернув голову и с трудом разлепив глаза, он увидел Токаджи, который спал на соседнем футоне, раскинув руки. Наверное, его храп и разбудил Шуна. В голове гудело, и Шун с тоской подумал, что вряд ли тут найдется хоть глоток воды, а при мысли о том, чтобы встать и дойти хотя бы до холла, где стоял кулер, его резко затошнило. – Что за дерьмо, – простонал он и замер. Прямо у его футона стояла женщина в кимоно. Из-за того, что она стояла спиной к окну, даже слабого лунного света не хватало, чтобы разглядеть ее лицо. Шун заморгал. – Ты кто такая? Но женщина не шевелилась. Глаза, понемногу привыкшие к темноте, разглядели набеленное лицо, шею и грудь. Шун сглотнул. «Поздравляю, – сказал он себе, – допился до галлюцинаций. Все, пора завязывать, а то кончишь в дурке». Было очень тихо, так что каждый звук просто бил по ушам: и храп Токаджи, и стрекот кузнечиков за окном, и биение собственного сердца, и прерывистое дыхание. В этой ночной тиши, когда он глядел на темную неподвижную фигуру, его стал охватывать какой-то совершенно дикий, необъяснимый ужас. – Ты кто? – повторил он одними губами, и тут, словно услышав его, женщина протянула руку. Молча, без единого звука. Это было слишком. Идзаки зажмурился и заорал. – Что? Кто? Уебу щас! – звук человеческого голоса и последовавший за эти грохот заставил Идзаки открыть глаза. Токаджи, который, видимо, со сна или спьяну решил, что на него нападают, пытался занять боевую позицию, но не удержался на ногах и свалился на пол. – Что за херня? – он повернулся к Идзаки, потирая ушибленный бок. – Ты что орешь? Идзаки не ответил, он крутил туда-сюда головой в поисках таинственной гостьи. Но комната была пуста. Тетка как будто испарилась. – Я нет… ничего, – пробормотал он. – Кошмары снятся, алкологик хренов? – Токаджи завозился на футоне. – Еще раз рот откроешь, придушу подушкой. – Твой храп кого угодно до кондрашки доведет, – скорее для вида огрызнулся Идзаки. Токаджи пробурчал что-то невнятное и отвернулся. Идзаки продолжал лежать, глядя в темноту. Может быть, ему и правда приснилось? Все-таки они сильно напились, а спьяну вечно всякая дрянь чудится. Но эта женщина была такой реальной, такой настоящей, такой… пугающей. Хотя откуда ей тут взяться? Они, кажется, чуть ли не единственные постояльцы этого, с позволения сказать, отеля. «Хватит, – сказал себе Шун, – это был всего лишь сон или пьяный бред. Спи». Второй раз Идзаки проснулся от того, что солнце немилосердно светило ему в глаза. Он застонал и отвернулся, накинув на голову одеяло. – Интересно, как Миками умудряются всегда быть в форме, – раздался где-то в стороне знакомый голос, – ведь, кажется, пили не меньше других. Идзаки выглянул из-под одеяла. Токаджи стоял у раздвинутых дверей, ведущих на общую открытую галерею. В одной руке у него была сигарета, в другой – бутылка пива. Идзаки было плевать на Миками, его организм требовал только одного – покурить и выпить, чтобы унять жуткую головную боль. Он кое-как выпутался из одеяла и с трудом поднялся, превозмогая тошноту и головокружение. – Откуда? – еле ворочая языком, спросил он, указывая на бутылку в руках Токаджи. – Мы же вчера все выпили. – Я припрятал на утро, – Токаджи сделал глоток, и Идзаки непроизвольно сглотнул, глядя на то, как движется чужой кадык и как золотистая капля ползет по подбородку его злейшего врага. Он сейчас продал бы душу за один глоток. Шун крыл себя, на чем свет стоит, что не догадался так же, как и толстомордый, припрятать хотя бы одну бутылку на утренний опохмел. И это называется стратег. – Что, хреново? –Токаджи между тем облизал губы и затянулся. Идзаки придушил бы эту наглую сволочь, если бы каждое движение не причиняло такую боль. – Ладно, я добрый, в шкафу еще одна, – Токаджи махнул рукой на стенной шкаф, в котором хранились футоны. Через несколько минут, наполовину осушив бутылку и выкурив сигарету, Идзаки почувствовал себя человеком. Теперь солнце уже не вызывало желания забиться куда-нибудь, где темно, а мир вокруг обрел устойчивость. – Что остальные? – спросил Шун, бросая бычок в стоявшую на перилах пепельницу. – Я видел только Миками, они шли купаться, – Токаджи потянулся. – Кстати, Идзаки, предупреждать надо. – О чем? – Шун закрыл глаза и наслаждался теплыми лучами на своем лице и ощущением возвращающейся ясности сознания. – Ты меня своими криками чуть до инфаркта не довел. Знал бы, что ты такой больной, остался бы спать на улице. Вся расслабленность тут же слетела с Идзаки. Он вспомнил ночной то ли кошмар, то ли… что это было? Женщина в их комнате. Ночью она казалось такой настоящей. Но сейчас, при свете дня, думалось, что, возможно, она и правда ему приснилась. – Подумаешь, какой нежный, – пробурчал Идзаки. – Может быть, у меня кошмары от твоего храпа начались. Слышал бы ты себя. – Зачем мне себя слышать, если есть ты, – Токаджи залпом допил бутылку и вернулся в комнату. – Но предупреждаю, если ты и дальше будешь орать по ночам, то чеши сразу к своему Такии, пусть он тебя терпит. Ему-то хуже не будет, и так двинутый на всю голову. – Беруши купи, – бросил Идзаки, выходя на галерею. В отличие от предусмотрительного Токаджи и воспользовавшегося его щедростью Идзаки, а также Миками, которых не брало, казалось, даже самое жестокое похмелье, остальные более-менее пришли в себя ближе к вечеру. – Пойдемте в деревню, – предложили вариант культурного вечернего досуга Миками, – у них там есть бар и дискотека. Лицо Генджи скривилось в гримасе отвращения, а Макисе тяжело задышал. – И у них там акция, – не унимались близнецы, – пьешь два коктейля, третий в подарок. На лице Токио появилось страдальческое выражение. – Да ладно вам, – не сдавались Такеши и Манабу, – чего вы такие кислые, каникулы же! Посещение местной дискотеки и распитие коктейлей «три по цене двух» кончилось скандалом с барменом, который отказался продавать им спиртное без предъявления документов, подтверждающих их совершеннолетие, и драки за клубом с представителями местной элиты после того, как Макисе попытался пригласить на танец какую-то девчонку во флюоресцентной кофточке, с Микки Маусом на груди и выкрашенными в розовое волосами, а Генджи не так посмотрел на высокого бритого парня с перстнями на пальцах и проколотыми ушами. Постоять за честь родного поселка собралось человек двадцать, а то и больше, но судзурановцы гордо несли имя родной школы, и не прошло и десяти минут, как даже самые упрямые патриоты родного края предпочли прикинуться частью окружающего пейзажа. Драка изрядно подняла упавший было дух судзурановцев, так что взбирались в гору к отелю они в приподнятом настроении, а Макисе ко всему прочему уносил с собой номер телефона местной розоволосой нимфы. *** – Я, кстати, серьезно, – сказал Токаджи, когда Идзаки вошел в их номер, вытирая голову. – Будешь орать – пиздуй отсюда. – Да отвали ты. Как будто тебе кошмары никогда не снились. – Я тебя предупредил, – не проявил понимания Юджи. – Будешь ложиться – дверь закрой и кондиционер поставь градусов на шестнадцать. Идзаки вновь проснулся как от толчка, как будто кто-то потряс его за плечо. Он открыл глаза и увидел над собой темный силуэт. Женский. Высокая прическа, длинные широкие рукава кимоно. «Нет, – сказал себе Шун, – это просто сон». Токаджи его достал своими подколками, вот и снится. Осторожно под одеялом он ущипнул себя за руку, было больно. В темноте он не мог разглядеть ее лица, но оно выделялось сероватым пятном – пудра или чем там себя бабы мажут. И, как и вчерашней ночью, Идзаки ощутил, как его заполняет страх, непонятный, необъяснимый. В детстве, если ему снился страшный сон, мать говорила: «Закрой глаза, медленно сосчитай до десяти, представь что-нибудь хорошее, а когда снова откроешь глаза, то увидишь, что ничего страшного-то и нет». Шун уже давно вырос, но сейчас он зажмурился изо всех сил, медленно досчитал про себя до десяти, вспомнил, как толстомордый валялся в грязи у его ног, и широко раскрыл глаза. Комната была пуста. Идзаки приподнялся на локтях и огляделся. Никого, кроме него и Токаджи, спавшего на соседнем футоне, здесь не было. Что за чертовщина. Но ведь она была здесь, стояла над его постелью. Если вчера ее появление еще можно было списать на игры пьяного воображения, то сегодня Шун был абсолютно трезв. Он поднял руку и потер лоб, тот был в испарине. Шун и сам был весь мокрый от пота, как будто пробежал кросс. Он откинул одеяло и нашарил пачку сигарет. Выйдя на балкон, Идзаки щелкнул зажигалкой, палец сорвался, и он щелкнул еще раз. – Твою мать, – прошипел он сквозь зубы, поняв, что у него дрожат руки, – немедленно прекрати. Наконец вспыхнул огонек, и он с наслаждением набрал полные легкие дыма. Легкий порыв ветра прошелестел листвой, и облокотившийся на перила Идзаки увидел стоявшую всего в нескольких шагах от террасы, у кустов магнолии, девушку. Ту самую, что только что была в его номере, – высокая прическа, широкие рукава кимоно. В неверном лунном свете кожа ее казалась совершенно прозрачной. Она стояла и неотрывно смотрела на Идзаки огромными черными глазами – теперь разглядеть ее лицо было проще. Рука у Шуна дрогнула, и он промахнулся сигаретой мимо рта. Это его взбесило и в тоже время привело в чувство. Что за детский сад! Откуда взялась эта девица и что себе позволяет? Она не постоялица, тут, кроме них, живет только какой-то странный тип средних лет, Шун видел его один или два раза: носится по округе с каким-то сачком, сразу видно, ботаник. Кто-то из соседей? Но деревня находится внизу, что она забыла здесь в такое время? И почему так странно одета? Ее кимоно было совсем не похоже на те, что носили на праздники и свидания девчонки. Может быть, она здесь работает? Но зачем тогда шляется среди ночи по комнатам постояльцев? – Эй ты, – позвал он ее, – Ты кто такая? Эй! Девушка не ответила, она продолжала стоять и неотрывно смотреть на Идзаки. – Тебе что здесь нужно? – он повысил голос, но не слишком, не желая разбудить спавших в соседних номерах приятелей, а главное – Токаджи, и так позору не оберешься: испугался какой-то девки. – Ты немая, что ли? Он уже хотел было вернуться в номер – страх прошел, осталось одно раздражение. Девушка хоть и выглядела странно, казалась, однако, вполне реальной, но тут она подняла руку и поманила его. Идзаки выронил сигарету. Что все это значит? Сначала притащилась в ним в номер, теперь хочет, чтобы он пошел за ней. Хотя… тут его осенило: ну, конечно, набеленное лицо, кимоно. – Хэй, детка, – вызывающе сказал он, – у меня нет денег, – но ночную гостью это не смутило, она покачала головой и снова поманила его за собой. Идзаки пожал плечами и перемахнул через перила. Ноги утонули во влажной траве, он втянул воздух, напоенный ароматами трав, и шагнул за девицей. – Тебя звать-то хоть как? Но она шла, не оборачиваясь, легко и быстро, словно плыла. И это стало напрягать. Идзаки не был параноиком, но все же – бродит какая-то странно одетая девка ночью, залазит в дом. Может, она сумасшедшая. Придушит в минуту страсти или еще что похуже. – Подожди, – он ускорил шаг, но странно – расстояние между ними осталось прежним. – Да стой, кому говорю! Куда мы идем? Девушка так и не обернулась. Они шли по пологому склону, слышалось журчание воды, и Идзаки понял, что она ведет его к реке. На темной глади поблескивала лунная дорожка. На берегу, почти у самой воды, стояло корявое, совершенно лысое дерево. На фоне темного неба его голые ветки выглядели зловеще. Девушка между тем подошла к этому самому дереву и обернулась. Идзаки тоже остановился, не доходя десятка шагов. – Послушай, – услышал Шун свой хриплый голос, но девушка указала рукой куда-то на землю, Идзаки не увидел там ничего, кроме корней. – Тебе вообще чего надо? Кто ты? – теперь он отчетливо слышал свой крик с какими-то истерическими нотками, но его провожатая все так же продолжала молчать и все так же указывала на что-то у корней дерева, словно требовала чего-то. Идзаки почувствовал, как его вновь заполняет непонятный, ни чем не объяснимый липкий ужас. Свет луны, придающий вроде бы знакомым вещам необычные очертания, эта молчаливая девушка, непонятно откуда здесь взявшаяся, голое дерево, словно тянущее к нему свои ветви-руки – все это напоминало кадры из второсортного фильма ужасов. Беда была в том, что сейчас это не казалось Идзаки смешным. Хотелось развернуться и драпануть со всех ног. Останавливало только то, что он боялся повернуться к этой девице спиной: а ну как напрыгнет сзади и придушит. – Эй, блондинка! Как Идзаки не умер от разрыва сердца, было непонятно. Знакомый голос разрезал тишину, и обернувшийся Шун увидел Токаджи, который спускался вниз. При виде заклятого врага Идзаки испытал невероятное облегчение. По крайней мере, Токаджи уж точно принадлежит реальному миру. – Ты что здесь делаешь? – стараясь не выдать своей радости, спросил Шун. – Да вот решил узнать, куда это ты намылился, да еще в компании, эй, а подружка-то твоя где? Идзаки снова обернулся и увидел, что девицы и след простыл, как будто испарилась. Он сглотнул. – Ты… ты тоже ее видел? – Ну, да, – пожал плечами Токаджи, в руках у него была пачка сигарет. Он щелкнул зажигалкой, и запах табака окончательно вернул Идзаки в реальность. Просто странная девка, просто старое дерево – вот и все. Это нервы. Еще бы, побудь правой рукой и главным советчиком у Такии с его психозами, это какое здоровье иметь надо. – Что за телка была? – между прочим осведомился Токаджи. – Обычная телка. Ты мне, кстати, весь кайф обломал. Юджи пожал плечами. – Дай, что ли, сигарету, – Идзаки торопливо затянулся, сердце билось все ровней. Пока они дошли до гостиницы, он окончательно успокоился и крепко заснул, едва голова коснулась подушки.