Хрупкие крылья

Ben Cocks — So Cold Audiomachine — An unfinished life

      Струя холодной воды ручьём стекала по тонким пальцам юной девушки. Александрия находилась в ванной комнате Сандры, ожидая, пока та принесёт ей некоторые принадлежности из сумки.       Она, сняв бинты, местами пропитанные кровью, тупым взглядом рассматривала форму своих ногтей, которая имела свойство деформироваться при заболевании. Медики не могли объяснить причину подобного нарушения, и, с горечью осознав, что впредь Александрия будет забинтовывать пальцы до фаланг, лишь бы скрыть от посторонних глаз столь уродливый дефект, девушка вздохнула. Франц, возможно, могла бы согласиться на операцию, которая не являлась жизненно необходимой, и восстановить прежнюю красоту ногтевой пластины. Однако та лишь махнула рукой на слова доктора и вышла из кабинета хирурга, оставляя позади тишину и расстроенную миссис Франц, что изо всех сил старалась не впасть в отчаяние при виде того, насколько болезнь берёт верх над здоровьем её ребёнка.       Было бы глупо скрывать от самого дорогого человека ухудшение собственного самочувствия, учитывая, что это не обычная простуда, а смертельное заболевание, при котором молодые люди в лучшем случае доживали до собственного совершеннолетия.       Боль всегда была рядом: в конечностях, сознании, сердце. В последние дни она казалась столь мучительной, что девушка, возможно, впервые в жизни осознала: своими длинными, костлявыми пальцами смерть ласкала хрупкую кожу, горячим дыханием обдавала затылок Франц.       Ей хотелось плакать отчаянно, наврзыв. И если бы соль горьких слёз не саднила бы бледную кожу щёк и век, то девушка рыдала бы взахлёб, подобно сломанному человеку. Александрия, безусловно, имела твёрдый стержень внутри, однако тот покрылся десятками трещин: оставаться сильной было всегда крайне сложно. Она была молода, скорбна духом и мертва морально.

Умирать действительно страшно.

— Дорогая, я принесла бинты из твоей сумки, — в дверном проёме показалась Сандра, сжимающая в правой руке упаковку стерильного бинта.       Уголков пухлых губ мулатки коснулась широкая улыбка. Та заглянула сквозь холодное зеркало в глаза Франц, что приобрели тёмный оттенок голубого. Миллер, к слову, была осведомлена о тяжёлом заболевании: Александрия прониклась полным доверием к новому человеку, который за столь небольшой срок смог стать её другом. — Спасибо, — Франц кивнула. — Ты не могла бы мне помочь с правой рукой? — от столь неловкой ситуации девушка почувствовала, как в страхе сжималась её грудь. — Конечно, — Миллер пересекла небольшое расстояние, разделявшее подруг. При неуклюжей ходьбе её кудри разлетались в разные стороны.       Александрия глубоко вздохнула сквозь зубы в тот момент, когда махровая ткань полотенца коснулась воспаленных участков ладоней, впитывая в себя остатки гнойной жидкости и капли проточной воды. Она подала Сандре правое запястье, внимая мягкий шелест бинта. — Перебинтуй каждый палец отдельно, пожалуйста.       Мулатка кивнула, сжав губы, имеющие бежевый отлив. Разделив длинную полосу марлевой повязки на несколько частей острыми ножницами, девушка приступила к работе. — Туго или слабо? — уточнила Миллер в тот момент, когда едва ощутимая ткань скользнула вдоль мизинца блондинки. — Нам нужно найти золотую середину, — Александрия хихикнула. — Если ты затянешь бинт слишком туго, позже он прилипнет к остаткам моей кожи. И после, когда я буду снимать повязку, я сниму её вместе с кожей, — девушка потупила свой взгляд.       Она чувствовала, как Сандра глухо вздохнула, пытаясь унять дрожь в пальцах. — Знаю, тебе неприятно такое слышать, и вполне возможно, я тебе противна… — Перестань! — воскликнула Миллер, прерывая блондинку на полуслове. — Ты иногда бываешь такой глупой, Александрия. Запомни, пожалуйста: помогать другу непротивно, — спокойный, проникновенный голос Сандры, что выходил из широкой груди, ласкал сознание Франц.       Её сухие губы, покрытые несколькими трещинами, растянулись в небрежной искренней улыбке, когда та тихо произнесла: — Спасибо.       И благодарности, казалось, не хватит, однако девушка точно знала: настоящий друг не нуждается в лживом красноречии и обилии высоких слов.       Миллер затянула бинт на мизинце. — Почему ты не можешь наложить повязку на всю ладонь сразу?       Немой взгляд мулатки скользнул по недавно лопнувшему волдырю на тыльной стороне ладони девушки. Повреждённая кожа не выглядела привлекательно, более того, выделения кожного покрова, признаться, пахли отвратительно, отчего Александрия чувствовала неистовый стыд. — Ты ведь заметила, что в некоторых местах я не имею кожи, — с горечью отметила Франц, кусая нижнюю бледную губу.       Сандра легонько кивнула, немного больше наклоняясь к ладони собеседницы. Тёплые руки девушки казались не столько уютными, сколько родными и самыми подходящими. — Если я перебинтую всю ладонь, то мои пальцы будут соприкасаться друг с другом. Будет выделяться подкожная жидкость из лопнувших волдырей, в результате чего мои пальцы будут постоянно находиться во влаге, которая не исчезнет. А если и впитается в марлевую ткань, то не полностью. Мои конечности срастутся, Сандра, — пустой взгляд Франц был опущен на бежевую плитку, что покрывала пол в ванной комнате.       Тишина казалась слишком громкой и оглушающей. — Я — урод. Но больно не от этого, — непрошеные слёзы собрались в уголках небесных глаз, которые в результате плача приобретали тёмно-синий оттенок. — Больно от того, что мои родители несчастны. Я даже представлять не хочу, каково это — находиться в соседней комнате и знать, что твой любимый человек испытывает невыносимые муки.       Руки Миллер задрожали в тот момент, когда она, отложив бинты на край белоснежной раковины, заключила собеседницу в широкое, едва ощутимое, столь необходимое объятие. В первые мгновения Александрия стояла ровно, выгнув спину, однако после её тонкие ладони легли на коренастые плечи мулатки, и девушка позволила себе сломаться: крупные градины слёз образовывали на щеках длинные влажные дорожки. — И знаешь, я совру, если скажу, что мне не жалко себя, — благодаря объятию голос Франц звучал глухо и размыто. — На самом деле я давно смирилась с тем, что моя жизнь — другая. Мне тяжело дышать полной грудью, и даже сливочное мороженное противопоказано моему здоровью: повреждены стенки пищевода. Это мучительно — я никогда не заведу большую и дружную семью, не буду любящей женой или же хорошим работником в области юриспруденции, как мечтала. Меня не возьмут в балетную студию, ведь я, чёрт возьми, даже руку резко поднять не могу, не чувствуя при этом боли.       Миллер ощущала влажные слёзы, что стекали по тонкому подбородку, а чуть позже пропитывали синюю ткань её кофты в области выпирающих ключиц. Грудь девушки сжималась при каждом слове, слетавшем с иссушенных губ Александрии. Она дрожала, едва касаясь тела подруги своими ладонями, — девушка боялась принести ей ещё большие муки. Складывалось ощущение, словно Франц была выполнена из хрусталя. — Знаешь, я не живу иллюзиями и не верю в счастливое будущее, — плечи Франц поникли. — С каждым днём становится хуже: вчера доктор сообщил мне, что мои волосы слишком густые, и он не может разглядеть корочку на голове должным образом. И для того, чтобы вычистить гнойную жидкость из некоторых областей, ему придётся отрезать мои волосы, — девушка подняла голову и заглянула в тёмные глаза подруги, что были наполнены слезами. — Я — обуза для своих родителей. Они не о такой жизни мечтали, — истеричные глухие рыдания сотрясали грудную клетку Франц.

Она больше не нуждалась в красивых заколках.

      Александрия выглядела разбито и потеряно: некогда бледное лицо покрылось многочисленными розовыми пятнами, покрасневшие веки немного опухли, бледные губы дрожали в немом молчании. — Просто помолчи, — выплюнула Сандра, задыхаясь от удушливых слёз. — Ты несёшь полный бред: родители любят тебя! Я не умею успокаивать людей, да и поддержка моя — полное дерьмо, — девушка хоть и желала согреть холодную, столь хрупкую кожу собеседницы своим теплом, однако боялась подарить Франц полноценное объятие. — Александрия, ты такой сильный человек. Каждый имеет свой порог боли, ты ведь слышала об этом? — стеклянные глаза блондинки отдавали небольшие блики при ярком освещении. — Иногда у меня создаётся такое ощущение, что у тебя он отсутствует напрочь.       Александрия качнула головой, отчего соломенная прядь мягко коснулась её шершавой щеки. — Раньше я была уверена, что не буду ощущать страха перед смертью, ведь я живу с этим осознанием всю свою грёбаную жизнь. А сейчас настал тот момент, когда, кажется, смерть приближается, и я постепенно угасаю, — отрешённый взгляд Александрии пал на собственные длинные пальцы, которые атаковала лёгкая дрожь.       Девушка почувствовала, как стенки горла сдавил солод горечи. Мельком взглянув на посиневшую, изуродованную ногтевую пластину, та поморщилась. Суставы свело. — Иногда закрываю глаза и представляю другую жизнь. Там я счастлива. После возвращаюсь в реальность и понимаю: осталось совсем немного, — Франц прочистила горло, из которого выходил сиплый звук.       И в тот момент лишь глухой шёпот отлетал от холодной плитки, что покрывала безликие стены: — Поверь, умирать — это страшно. Очень страшно.