Рабыня судьбы

      Сулейман ждал. Бесился, но продолжал ждать, словно послушный щенок, которому обещали кинуть кусок свежего мяса. С той единственной разницей, что щенком он себя не считал, но «мясо» его все равно манило. Раз увиденное, оно теперь роилось в его голове, тем самым опуская султана до уровня домашней собачки. Уже давно он не ощущал на себе столь мощное влияние женщины. А ведь это даже не подарок, как было в случае с Махидевран, - обыкновенная рабыня, каких сотни в гареме, и все же пора было признать, что что-то дернулось в его покрытой мраком душе при виде танцующей девушки. Эта ночь, именно она откроет ему глаза на истинное положение дел, и либо заставит посмеяться над собственным легковерием, либо еще раз пересмотреть свое отношение к нереальному. Потому как в мире, столь алчном и жестоком, как этот, невозможно отмахнуться от реалий жизни и строить свое существование на чем-то прекрасном. Он сам отдал бы все, лишь бы заработать такое право.       В дверь постучали. Следуя неписанному закону, Сулейман остался стоять спиной к двери, и только довольная улыбка, не сползающая с его лица, свидетельствовала о том, что он бы с легкостью перешагнул через все правила, не требуй он их исполнения от других.       Только когда дощатые половинки вновь соединились, образуя протяжный скрип, султан обернулся, и замер в немом недоумении. Перед ним стояла женщина, но не та, которую он ожидал, а та, чье имя он выговаривал с долей ненависти в голосе. Холодным взглядом он прошелся по ней, по ее все еще соблазнительной фигуре, и почему-то не предпринял попытки помешать, когда черкешенка бросилась к его ногам, целуя полы ночного халата. После поднялась, и решив, что на сегодня с церемониями покончено, прильнула к груди Сулеймана, чувственно касаясь обнаженной кожи в вырезе хлопковой рубашки. Ночи с ней давно уже превратились в однообразное представление. Ничего нового, но оно неизменно привлекает внимание публики, и все забывают, что увиденное – всего лишь повторение прошлой сцены. Так было и с ним. Оправданием служил весомый аргумент: он – мужчина, а представителям этой «расы» свойственно влечение к женщинам.       Как бы там ни было, но ночь он провел не с рыжеволосой рабыней, а с Махидевран, но тем не менее не забыл, кто на самом деле должен был посетить его покои. С этим он и обратился к смотрителю своих покоев, когда тот пришел на следующее утро. Буравя Ибрагима тем взглядом, который не допускал оправданий со стороны жертвы, султан спросил, хороша ли его нынешняя должность. Грек не нашелся с ответом, мысленно разгадывая сложную головоломку: в чем он провинился? По-видимому, до него еще не дошли слухи, которыми кишел весь гарем, и которые понемногу расходились от стен Баб-ус-Сааде*. Тогда Сулейман сказал напрямик: - Почему, когда я ждал вчерашнюю рабыню, ко мне допустили Махидевран?! Кого еще мне винить в этой оплошности, если не человека, обязанности которого в том и заключаются, чтобы следить за тем, кто входит и выходит из султанских комнат?       Ибрагим отчетливо понимал, что в сложившейся ситуации отстаивать свою точку зрения – не просто глупо, но еще и опасно, учитывая то, в каком состоянии пребывал правитель. Поэтому он избрал другой, более безопасный для себя путь. - Повелитель, молю самой жестокой кары за свою провинность. - Встань, мне совсем не хочется, чтобы ты валялся на полу, по крайней мере, это не улучшит мое плохое настроение. Вместо этого лично проследи, дабы в этот раз ко мне привели именно ту девушку, понятно? - Да, повелитель, ручаюсь собственной жизнью, что вскоре вы ее увидите. - Не спеши расставаться с жизнью, Паргалы, она этого не любит. Когда от нее так легко отказываются.

***

      Сердце стучалось в каком-то своем, неудержимом ритме, так, что казалось – вот-вот выпрыгнет из груди. В движении пребывало не только маленькое беззащитное сердце, не познавшее мук настоящей любви, - руки тоже тряслись, словно где-то неподалеку бродил злой шутник, устроивший все это. Ему определенно было на руку, что кто-то вот так страдает, подобно ей, единственной за все время существования давних устоев вызвавшейся бороться против судьбы. Не важно кто, главное, что муки, отдающиеся тысячеголосым перезвоном, вызывали в нем чувство умиротворенности и помогали в избавлении от бремени. Ибо должен был бестелесным духом жить среди тех, кто еще не потерял своей души, а потому не слишком о ней заботиться. Глупцы, да и только. Но души – они сами утрачиваются, если причинить им слишком много боли, так что судьба каждого – в нем самом, кто бы что ни говорил. Сумеет ли человек, да еще и в таком месте, как это, сохранить, уберечь душу, - ему не страшен самый страшный конец. Станет послушным рабом амбиций, желаний и сладкого нашептывания чужого порочного голоса – скатиться в глубокую бездну, откуда обычно не возвращаются, чтобы напомнить о себе оставшимся по ту сторону лабиринта.       Шла на встречу к судьбе, и уже предчувствовала не самое счастливое окончание этой схватки. Она сделала вызов тому, против чего бессильны одна только вера и стремление. Идеальным дополнением послужит власть, но чтобы ее задействовать, нужно чем-то пожертвовать. Например, телом. Сущая безделица,- она засмеялась. Не так, как смеются, когда смешно или радостно, ее смех больше напоминал истерические вопли. Вмиг ее схватили за плечи и хорошенько встряхнули. Кто-то ругался, поминая Аллаха, кто-то предлагал не вести девушку в покои султана, мол, мало что она может натворить в таком состоянии. Но всё решили слова главного евнуха: - Повелитель пожелал видеть ее у себя, кто-нибудь осмелится нарушить его указ?       Желающих, понятное дело, не нашлось и процессия из нескольких служанок и евнухов продолжила свой путь.       Внезапно все остановились. Все, кроме Насти,- она по инерции сделала еще пару шагов, пока ее локоть не обхватила рука ненавистного евнуха, придерживая й удерживая. - Что… что такое? - Возвращаемся,- услышала Настя, искренне не понимая, что происходит. Проследив за взглядами своих провожатых, она увидела чуть впереди такое же столпотворение евнухов и служанок, что караулили какую-то дверь. Возможно..? Но зачем тогда ее готовили для сегодняшней ночи, раз с ним другая? И для чего он бросил ей тот платок, если… А не должна ли она просто радоваться, что избежала столь невыносимую плату за крошечный шанс отомстить? Но нет, помимо облегчения, девушка испытывала еще что-то, очень похожее на разочарование.       Вернувшись в общий зал, она увидела, что все уже давно спят, и поэтому аккуратно, стараясь не шуметь, пробралась к своей постели и села на нее, обхватив колени руками. Мысли путались, она не знала, хорошо это или плохо, что ей не удалось побывать в султанской опочивальне. Как-то разом все выстраданное за эти последние дни кануло в никуда, и это заставило ее очнуться: единственная надежда что-либо изменить в своей жизни утеряна, она продолжит быть бесславной рабыней без имени и цели, как того хотелось вначале. Но тот, кто познал вкус чего-то нового, уже не так предан старым вещам. Что же делать, если и с ней также: она многое приняла слишком близко к сердцу, признала борьбу за душу своим первоначальным долгом, и уже не хотела оставаться лишь бессловесным зрителем, желая самой поучаствовать в постановке сюжета.